Она утвердительно кивнула головой. Боскозель схватился за меч. Немая приложила палец к губам и показала ему, чтобы он ступал как можно тише.
Замок Холируд образует треугольник с круглыми выступающими башнями; на широкой его стороне находилось сгоревшее теперь аббатство. Небольшой двор, куда меланхолически глядели старинные сводчатые окна, был посыпан мелким гравием. Узкая каменная лестница вела в башню, обращенную к Колтонскому холму; там помещалась спальня королевы; ее охраняли стрелки из лука; от главного входа можно было попасть в небольшой банкетный зал, где Стюарт угощался со своими товарищами; он был окружен галереей, откуда вел ход по длинному коридору к другой боковой лестнице, которая также выходила во двор и была занята стражей.
Боскозель помещался в боковом флигеле замка; ему приходилось перейти через двор, чтобы достичь одной из упомянутых лестниц.
В окнах королевы и ее придворных дам свет уже погас; стража на лестнице, которая вела на галерею, дремала, прислонившись к стене, и Боскозелю с Филли удалось пробраться незамеченными по той дороге, по которой только что шла девушка, чтобы позвать его.
Трое лэрдов продолжали угощаться; но если Филли имела намерение доказать самому искреннему и преданному другу королевы, что побочный брат Марии Стюарт замышляет предательские планы, то она достигла противоположного результата. Лэрды уже обсудили свой план, заключавшийся в том, чтобы Джеймс Стюарт овладел верховной властью, выставив себя единственным надежным оплотом против воли мятежа, и теперь с грубым воодушевлением разговаривали о прелестях прекрасной государыни.
– Будь я проклят, – сказал Эрджил, – если видел когда-нибудь более совершенную женщину! Жаль одно, что она – папистка!
– Она сведет с ума от ревности нашу пылкую молодежь, – заметил Мейтленд. – Кровь так и закипает в жилах у всякого при виде ее улыбки. Этому она выучилась во Франции. Рыцарь репейника крепко сидит у нее на удочке. Интересно знать, как далеко зашло дело между ними! Толкуют, будто бы при французском дворе ход в опочивальни королев не всегда бывает замурован.
– Здесь он наткнулся бы на шотландские кинжалы на этом пути, – проворчал Стюарт. – Оставь пустые речи, Мейтленд! То, что она делала во Франции, не должно смущать нас; позаботимся, чтобы тут прекратились французские порядки. Народ не доверяет ей уже из-за того, что она – папистка и привезла с собою целый обоз католических попов. Горе ей, если она обнаружит еще распущенные нравы!
– Неужели ты хочешь, Стюарт, помешать пороху воспламеняться, когда его зажигают такие глаза? Говорю тебе, мы не будем знать покоя, пока она не выберет себе супруга, да и того мы должны искать вне пределов Шотландии, потому что она не может выбрать незначительного лэрда, а могущественному мы не захотим подчиниться сами.
– Лучше всего было бы, если бы Елизавета Английская выбрала для нее подходящую партию! – произнес Стюарт.
Боскозель слышал достаточно. Он покинул галерею.
– Добрая Филли, – прошептал он, – так это было причиной твоего страха? Ты знаешь, что я люблю Марию до безумия, и боишься за меня! О, я давно предвидел, что ей станут внушать, чтобы она продала свою руку. Но я не боюсь ничего; она поклялась мне никогда не отдавать своей руки помимо сердца. Да и кого могла бы она полюбить между этими грубыми воинами?
Филли печально покачала головой.
– Значит, не то?.. Пожалуй, что-нибудь другое?
Девушка кивнула головой в знак согласия.
– Разве грозит опасность? Они говорили о том? Ты приводишь меня в беспокойство. Что означают твои жесты? Неужели ты думаешь, что лэрды, преданные королеве, не смогут защитить ее? Не пойти ли мне к ним? Хотя они и ненавидят меня, но все-таки не пренебрегут моей помощью, когда дело касается благополучия королевы!
Филли сделала жест ужаса.
– Значит, мне надо избегать их? Я подвергаюсь опасности?
Филли утвердительно кивнула головой.
– Только я один? – улыбнулся француз. – Ну, я не боюсь этих гуляк! Но, кажется, это не все?
Немая в отчаянии ломала руки. Каким образом объяснить ему, что она искала его доверия, чтобы предостеречь королеву против Стюарта? Вдруг у нее блеснула мысль. Она подвела Боскозеля к воротам и указала на королевскую корону над гербом, потом дотронулась до своей головы и протянула руку по направлению к банкетному залу.
– Корона?.. Ах, я понимаю: один из лэрдов домогается короны Марии?
Филли кивнула головой в знак согласия.
– Эрджил?.. Мейтленд?.. Нет, не он? – воскликнул француз, когда девушка дважды отрицательно покачала головой. – Так, значит, Стюарт?
Она кивнула утвердительно.
– Он приходится ей братом и не может требовать ее руки.
Филли дотронулась до головы Боскозеля и пригнула ее книзу.
– Он собирается убить ее?..
Она отрицательно покачала головой.
– Ах, – воскликнул Боскозель, – если я понял правильно, то он хочет господствовать над нею; он лукавит, лицемерит?
Филли с восторгом захлопала в ладоши.
– Ты услыхала что-нибудь, что заставляет тебя трепетать за королеву? У них составлен заговор вырвать у нее власть? Должен ли я предостеречь ее от этих людей?
Филли кивнула утвердительно.
– Боже милостивый, какая жалость, что ты не можешь говорить! Твоя верность испытана. По твоему слову я стану, как лисица, следить за этим Стюартом и буду заклинать Марию не доверяться ему.
Схватив руку Боскозеля, немая прижалась к ней губами.
На другое утро Боскозель велел доложить о себе королеве. Мария приказала служить обедню в капелле замка и собиралась присутствовать сама на богослужении.
Слух о том, что в замке будет совершаться обедня по католическому обряду, облетел город с быстротой молнии, и, когда Боскозель проходил через двор, от него не укрылось грозное волнение в любопытной толпе, желавшей видеть королеву. В банкетном зале собрались лэрды, и в отворенные окна можно было заметить по их возбужденным жестам, что и между ними происходит что-то необычайное.
Мария Стюарт окончила свой туалет. Она еще была бледна после утомительного путешествия, но чарующая томность придавала ее прекрасным чертам неодолимое обаяние. Ее изящное, тонкое лицо было подернуто как бы тихой грустью; легкий румянец выступал на щеках, а веселые от природы глаза, созданные для наслаждений любви, словно старались рассеять мрачную тень печали, как солнечный луч, пробивающийся сквозь дымку облаков и готовый радостно заиграть в их темной раме.
Когда Мария Сейтон доложила своей повелительнице, что Боскозель желает с ней говорить, беглый румянец разлился по лицу Марии Стюарт; но то была краска досады.
– Что ему понадобилось? – с неудовольствием воскликнула она. – Посещение перед обедней непристойно; мы избаловали его. Скажи, что я недовольна им. Он приводит в раздражение лэрдов. Если мы найдем нужным обезглавливать репейник, то это произойдет при помощи нашего преданного брата, а не иноземца.
– Ваше величество, – упрашивала Мария, – он радеет о вашей пользе. Непокорные лэрды приняли вас, как равную себе; тонкий намек на то, что вы носите меч для отпора мятежникам, пришелся очень кстати; я видела, как побледнел Арран. Неужели вы оттолкнете от себя старинного друга в угоду тем, которые не дальше как вчера были вашими врагами?
– Мои друзья не должны мешать мне примириться с этими врагами. Ах, Мария, я чувствую, что здесь мы должны действовать осторожно и просить, вместо того чтобы приказывать. Нам дают понять, что мы сделались чужды нашей стране. Слышишь ли ты шум этого грубого народа? Это – не ликование, это – рев морского прилива. Мы должны усмирить волны, прежде чем взять в руки руль. Боскозель слишком пылок… И какая навязчивость приходить ко мне, когда я еще не успела принять лэрдов! Он хочет показать, что стоит ко мне ближе их, а это им не нравится. Передай ему, что мы пошлем за ним, когда он нам понадобится. Я так хочу! – прибавила королева при виде нерешительности Марии. – Если я склоняюсь под тяжкое ярмо этой короны, то желаю, чтобы и мои друзья подчинялись обстоятельствам и терпели вместе со мною.
Мария Сейтон вышла.
– Он меня любит, – тихонько прошептала королева. – Бедный Боскозель, ты должен покориться! Лучше сегодня же указать ему на ступени трона, чем вечно опасаться бури этой страсти и продолжать жестокую игру до тех пор, пока разочарование сделается для него смертельным. Он любит… и не догадывается, что именно то, что подает ему надежду, заставляет меня содрогаться, когда я смотрю ему в глаза. Из-за его сходства с человеком, которого я любила, как никогда не полюблю другого, вид Боскозеля вызывает у меня вновь все слезы, выплаканные мною о моей утрате, и приводит мне на память умершего. Живой образ кумира моего сердца, ты не подозреваешь, что это жестокое упоение скорбью заставляет меня удерживать при себе, что я посылаю за тобою, когда хочу плакать, что мое сердце при виде тебя вопиет: «Ты – не тот, кого я любила!!»
Мария Сейтон вернулась обратно.
– Ваше величество, – воскликнула она в смертельном страхе, – Боскозель не уходит прочь; он заклинает вас выслушать его и не ходить к обедне. Вам грозит опасность.
– Опасность? – с горькой улыбкой спросила королева. – Не с ума ли он сошел или не натворил ли новой беды? Ненавидят французов, а не меня… Но что это за дикий шум? Неужели таков мне прием от моего верного народа?
Она поспешила к окну.
Яростный крик и лязг оружия донеслись снизу. Толпа теснилась к дверям аббатства и как будто угрожала перебить стражу, когда ей заградили вход.
Встретив неожиданное препятствие в лице стражи, толпа на минуту отпрянула от церковных дверей и, видимо, готова была хлынуть со двора. Но вот среди нее раздались громкие крики ее вожаков. Два-три сжатых кулака угрожающе поднялись над ее головами. Послушное стадо тотчас с готовностью отозвалось на призыв своих руководителей и с глухими проклятиями по адресу католиков снова устремилось к аббатству.
Пораженная Мария Стюарт при виде такой картины побледнела, но не от страха, а скорее в припадке сильного гнева. Как?! В своем собственном королевстве ей мешают склониться пред алтарем Всевышнего и вознести те молитвы, к которым она привыкла с детства? И кто же?! Ее подданные!