онные силы противника. К рассвету начали поступать в штаб армии сообщения авиаразведки о массовом движении гитлеровских войск к нашему участку фронта. По дорогам двигались немецкие танки, артиллерия, самоходные орудия. Самолеты, вылетавшие на бомбежку, встречали мощное воздушное прикрытие противника. Эти данные авиаразведки совпадали с показаниями пленных гитлеровских офицеров. Таким образом, вырисовывалось, что командующий группой армий «Юг» Эрих фон Манштейн перебросил две танковые дивизии 24-го танкового корпуса из-под Харькова и вводил их в бой против нашей армии. Вслед за 17-й танковой дивизией и танковой дивизией СС «Викинг» против войск Юго-Западного фронта перебрасывался 3-й танковый корпус со средствами усиления. В районе Макеевки на прикрытие Донбасса от ударов Южного фронта немецко-фашистским командованием были также сосредоточены танковые дивизии СС «Адольф Гитлер», «Райх» и «Мертвая голова», переброшенные из района Белгород — Харьков.
В разные времена по-разному человек воспринимает те или иные известия. Прямо скажу, когда меня ознакомили с донесениями летчиков о широком передвижении вражеских войск, о подходе крупных их резервов, мне стало не по себе. Наши силы в наступлении таяли, противостоящие нам на правом берегу Северного Донца силы противника возрастали. Мы отчетливо сознавали, что такое дивизии 24-го танкового корпуса, какой они обладают маневренностью, как значительна их огневая мощь.
Пытаясь удержать за собой Донбасс, Гитлер и Манштейн шли на огромный риск, ослабляя свой фронт под Харьковом, там где на них надвигались силы двух фронтов — Воронежского и Степного.
В те часы, когда против армий Юго-Западного фронта появились немецкие танковые дивизии, переброшенные из-под Харькова, мы понимали, что это облегчит наступление Воронежского и Степного фронтов — Н. Ф. Ватутина и И. С. Конева. Об этом мне не один раз говорил Маршал Советского Союза А. М. Василевский.
Наступление фронтов под командованием Н. Ф. Ватутина и И. С. Конева началось 3 августа, когда удары Юго-Западного фронта уже начали ослабевать, когда мы убедились, что развить наступление здесь не удастся.
Для нас наступление Воронежского и Степного фронтов как бы затянулось, но для противника оно началось в какой-то мере внезапно. Он еще не успел вновь укрепить ослабленный фронт. Уже развернулось наше наступление под Харьковом, когда гитлеровское командование в спешном порядке вынуждено было перебрасывать из Донбасса на белгородско-харьковское направление (переброска шла с 3 по 9 августа) пять танковых дивизий — 3-ю и 7-ю, дивизии СС «Викинг», «Райх», «Мертвая голова» и управления 24-го и 47-го танковых корпусов.
Да, нам предстоял трудный день. Сталинградцам предстояло новое и трудное испытание: опять неравные бои.
Прежде всего значительно усилилось воздействие авиации противника. Группы «юнкерсов», по 20–30 самолетов, под прикрытием истребителей непрестанно бомбили переправы; многие части, получив приказ переправиться на южный, правый берег Северного Донца, приказ выполнили с запозданием.
Части 29-го гвардейского стрелкового корпуса поднимались несколько раз в атаки, но их встречал массированный огонь, они смогли продвинуться лишь на один-два километра, неся большие потери. Повсеместно противник вводил в бой танки. Заметно усилилась его артиллерия. По нашим предварительным данным, этот участок фронта оборонялся 333-й пехотной дивизией противника. Но еще 17 июля она понесла большие потери. Из этого мы обязаны были сделать вывод, что 333-я дивизия получила очень сильное подкрепление.
Решительно и напористо действовал в этот день 33-й стрелковый корпус. Его части овладели Богородичным, балкой Висла, населенным пунктом Сидорово. Возросшее в течение дня сопротивление 387-й пехотной дивизии противника утвердило нас в предположении, что и эта дивизия получила усиление.
К вечеру бои начали затихать. Армия испытывала недостаток в боеприпасах. Штаб армии получал в течение дня сообщения о нарастающих перебросках войск противника из-под Харькова.
Генерал-фельдмаршал Манштейн об этих боях пишет так: «На участке 1-й танковой армии противнику удалось форсировать Донец юго-восточнее Изюма в полосе до 30 километров. Но благодаря вводу в бой обеих дивизий 24-го танкового корпуса, подошедших из Харькова, мы приостановили дальнейшее продвижение противника южнее реки…»
Наступила вторая ночь…
Ставка Верховного Главнокомандования требовала наступления. Мы в армейских звеньях ощущали, что наступление идет медленно, противник подбрасывает новые силы. В то же время не было возможности ослабить давление на противника хотя бы на одно мгновение. Севернее шли напряженнейшие сражения войск Западного, Брянского, Центрального фронтов. Они ломали тщательно продуманную и построенную по всем правилам фортификационного искусства оборону противника. Войска Воронежского фронта в середине июля начали его преследование на белгородском направлении. Поэтому и на 19 июля штаб армии ставил задачи перед войсками на наступление.
Приказ есть приказ, но главное во всех сражениях решалось солдатом. Если солдат был внутренне убежден, что те или иные действия, предписываемые ему командованием, правильны, если они соответствовали велению его сердца, то он мужественно действовал в труднейших условиях.
Здесь я должен сказать о большой роли политработников, партийных и комсомольских организаций армии.
Агитировать солдата, чтобы он бил врага, не нужно было, тем более сталинградца, гвардейца. Ненависть к врагу достигала в то время огромного накала. На политработников выпала задача — разъяснить смысл и значение тех боев, которые развернулись по берегам реки Северный Донец, на нашем участке фронта. Надо было разъяснить в частях, что наши удары по противнику оттягивают крупные силы противника с других участков фронта, где развивается успешное наступление других фронтов, что каждый метр отвоеванной здесь земли оборачивается километрами продвижения наших войск на направлении главного удара.
19 июля, с утра, бои приобрели встречный характер. Противник непрерывно переходил в контратаки, поддерживаемые десятками танков. В 10 часов он бросил в контратаку против правого фланга 82-й гвардейской стрелковой дивизии со стороны Каменки пехотный полк в сопровождении 48 танков, а со стороны Сухой Каменки — полк пехоты с 50 танками. Враг пытался расчленить дивизию и уничтожить ее, прижав к берегу Северного Донца.
Сначала последовал хотя и короткий, но мощный артиллерийский удар по позициям, занятым частями дивизии. Затем налетели вражеские бомбардировщики, на боевые порядки дивизии устремились танковые клинья. Впереди шли тяжелые «тигры». За ними следовали легкие танки и самоходные орудия. Под прикрытием этих броневых щитов поднялась в рост и пошла пехота противника. Сотня танков двигалась на боевые порядки одной нашей дивизии.
На первый взгляд могло показаться, что таким ударом гитлеровцы смогут протаранить и более значительные силы обороны.
Танки рвались вперед, к основному рубежу обороны, пропуская под гусеницами мелкие траншеи, считая, что там, где прошли танки, ничего не могло уцелеть. А им вслед полетели гранаты, бутылки с горючей смесью, били в борт, в боковую броню противотанковые ружья. Строй сломался, клин притупился. Передовые танки достигли траншей основной линии нашей обороны. Здесь их встретил орудийный огонь. Артиллеристы били прямой наводкой. Авиация противника висела над полем сражения, но ближний бой, навязанный нашими гвардейцами, лишал ее возможности сбрасывать бомбы и выходить на обстрел наших боевых порядков.
Автоматчики и пулеметчики открыли огонь по пехоте противника и отсекли ее от танков. Танки развернулись, чтобы выручить свою пехоту. Но они имели дело со сталинградцами, которые не боялись ни огня, ни стали. Опять перед танками чистое поле, пустое, казалось бы, вымершее. Танки подтянули за собой пехоту. Опять двинулись вперед. Но все эти маневры происходили под воздействием нашего артиллерийского огня.
Сталинградцы пропустили танки еще раз и опять открыли отсечной огонь по пехоте. Сказывалась сталинградская выучка.
Два полка немецкой пехоты, поддержанных сотней танков, смяли и потеснили лишь батальон стрелковой дивизии. И захлебнулись… Устилая поле трупами, отхлынули назад. На поле осталось 16 подбитых и сожженных танков.
Не менее ожесточенные бои разгорелись в полосе 79-й гвардейской стрелковой дивизии. 20 июля дивизия овладела поселком Голая Долина. В тот же день к поселку подошли и были с ходу введены в бой части 17-й танковой дивизии и танковой дивизии «Викинг».
В уличных боях сталинградцы не имели себе равных. По нескольку раз одни и те же дома переходили из рук в руки. Впрочем, какие там дома! Не дома. Домов в поселке не осталось. Под ударами танков рушились глинобитные стены, те, что не могли сгореть в огне пожаров. Переходили из рук в руки подвалы, печные остовы, груды кирпича. Горела вражеская техника, гибли солдаты.
Последний удар в тот день по частям 79-й гвардейской дивизии в поселке Голая Долина последовал вечером. В атаку ринулась мотопехота противника и до 60 танков. Они потеснили гвардейцев, но выбить полностью из поселка не смогли. Гвардейцы обосновались на высоте с отметкой 199,5 и на северной окраине поселка.
И 20 и 21 июля Голая Долина оставалась полем ожесточенного сражения.
20 июля наша разведка отметила поблизости подразделения танковой дивизии СС «Мертвая голова». Гитлеровское командование явно спешило усилить те участки фронта, где наступление Красной Армии создавало угрозу прорыва на всю тактическую глубину и выхода ее резервов на оперативный простор.
Вспоминается мне эпизод боя 20 июля — история с сержантом Александром Ивановичем Чижиковым, одним из тех подлинных героев, о которых не написано громких реляций.
Сержант Чижиков командовал расчетом противотанкового орудия. Его расчет подбил три танка противника. Орудие было отлично замаскировано, но немцы почему-то настойчиво вели по нему прицельный огонь из минометов. Это насторожило сержанта. В короткую паузу между атаками противника он тщательно осмотрел окрестность и вдруг заметил на крыше сарая странно торчащую проволоку, которая никак не могла быть связана ни с крышей, ни со строением. Чижиков доложил об этом своему командиру — старшему лейтенанту С. Титову. Они вдвоем через кустарник и высокую траву подползли к сараю. Конец проволоки оказался антенной полевой рации.