Воины нашей армии показали и мастерство, и мужество в бою, но недостаток боеприпасов не позволял артиллерии поддержать в нужной степени наступающих. С наблюдательного пункта были хорошо видны дуэли артиллеристов с тяжелыми танками контратакующего врага.
После того, как пехота преодолела противотанковый ров, в нем были установлены и отлично замаскированы орудия для стрельбы прямой наводкой. Как только танки противника продвигались ко рву, их встречал уничтожающий артиллерийский огонь и они откатывались назад, неся большие потери. Но и наш 212-й танковый полк лишился в этом бою нескольких средних танков.
Р. Я. Малиновский нацеливал войска фронта на наступление и 2 октября.
Наступление началось в 8 часов утра после короткого огневого налета на вражеские позиции. Противник опять встретил нас огнем с места. Удалось потеснить его, отбить некоторые его опорные пункты, но к 12 часам дня наше наступление захлебнулось.
Около двух часов дня с наблюдательного пункта заметили на горизонте, в глубине обороны гитлеровцев, движущиеся точки, они надвигались на наши боевые порядки: был брошен против нас 40-й танковый корпус, чтобы отбить наступление на плацдарм. Танки, прикрывая пехоту, двигались полосой в шесть километров по фронту, в две линии. Командующий артиллерией Николай Митрофанович Пожарский успел вовремя принять меры. Я слышал по рации его переговоры и его команды артиллерийским частям. Он сосредоточивал против контратаки противника артиллерийские средства всей 8-й гвардейской армии. Этот удар оказался чувствительным для танков, они отошли. Но вот одно за другим стали поступать тревожные донесения: боеприпасы на исходе. Замолкли одна за другой батареи.
Дальнейшее наступление для нас стало бессмыслицей. На фронте соседних армий успеха также не было. В 19 часов 20 минут командующий фронтом отдал приказ о прекращении наступления.
…При всем том, что наступление на нашем участке фронта не получило развития, оно косвенно помогло нашим войскам на других фронтах.
Обратимся к свидетельству того же Манштеина. Он пишет: «Хотя группе армий «Юг» и удалось к 30 сентября отвести свои силы в описанной тяжелой обстановке за Днепр, она не смогла предотвратить того, что противник захватил два плацдарма на южном берегу реки Днепр. Ему удалось вклиниться в стык между 8-й армией и 1-й танковой армией на середине участка между Днепропетровском и Кременчугом. Войска, расположенные (отошедшие за Днепр) на южном берегу, были слишком слабы и не сумели помешать переправе. Для того же, чтобы контрударом отбросить противника на противоположный берег, не хватало 40-го танкового корпуса, о выделении которого в качестве подвижного резерва южнее Днепра в свое время был отдан приказ командующего группой армий. 40-й танковый корпус находился еще на Запорожском плацдарме».
Вспомним танковую атаку, которую нам пришлось наблюдать 2 октября, когда наши артиллеристы расстреливали последними боеприпасами танки 40-го танкового корпуса.
Далее Манштейн поясняет: «…После того как в начале октября удалось отразить сильные атаки противника на Запорожском плацдарме (правда, той ценой, что 40-й танковый корпус не смог быть своевременно высвобожден для ликвидации плацдарма противника между Днепропетровском и Кременчугом), противник возобновил свое наступление, подтянув новые силы… Предпринятая под давлением Гитлера попытка удержать Запорожский плацдарм обошлась нам, во всяком случае, очень дорого…»
Другими словами, 40-й танковый корпус (3–4 танковые и моторизованные дивизии) использовался германским командованием в качестве подвижного резерва для активной обороны Днепра. По замыслу Манштейна, этот корпус должен был выступать главной контратакующей силой, с которой должны были взаимодействовать остальные силы армий при контрударе по плацдармам, занятым советскими войсками. В первую очередь предполагалось направить его против плацдарма между Кременчугом и Днепропетровском, который был захвачен войсками Степного фронта под командованием И. С. Конева. Наше наступление 1 октября не позволило Манштейну высвободить 40-й танковый корпус с плацдарма, наоборот, мы заставили ввести этот корпус в бой, нести потери и, главное, потерять время, которое было выгодно использовано войсками Воронежского и Степного фронтов.
Итак, 3 октября наступательные операции 8-й гвардейской армии на Запорожском плацдарме были приостановлены. Войска всего Юго-Западного фронта перешли к подготовке нового наступления.
3
Запорожская операция в ходе ее развития приобретала свои сложности.
Новый штурм плацдарма должен был начаться в 7 часов 50 минут 10 октября, но с исходных позиций уже за противотанковым рвом, что значительно облегчало действия наших войск, в особенности при недостаточном обеспечении артиллерии боеприпасами. Противотанковый ров противника, как я уже рассказывал, был преодолен 1 октября. С 3 по 10 октября эти позиции удерживались частями 8-й гвардейской, 3-й гвардейской и 12-й армий.
Штурм города Запорожья планировался в ночь с 13 на 14 октября.
С 4 октября и вплоть до наступления велась усиленная разведка огневых позиций противника, отрабатывались приемы штурмового боя. Задачи на наступление доводились не только до командиров корпусов и дивизий, но до полка, батальона, до роты и отделения. Формировались по примеру сталинградских штурмовые группы для боя на улицах города.
Исходя из новой обстановки, штаб армии уточнял ход всей операции на глубину.
В результате подготовительной работы всех звеньев армии я получил возможность принять развернутое решение на проведение операции, исходя из задач, поставленных командованием фронта перед 8-й гвардейской армией, — нанести главный удар в стыке 3-й гвардейской и 12-й армий.
Перед утверждением плана наступательной операции на Запорожье командующий фронтом генерал армии Р. Я. Малиновский провел совещание в штабе 8-й гвардейской армии, на которое были приглашены командующий 12-й армией генерал А. И. Данилов, командующий 3-й гвардейской армией генерал Д. Д. Лелюшенко, командующий 17-й воздушной армией генерал В. А. Судец.
На этом совещании было отработано взаимодействие между армиями, между родами войск, участвующими в наступлении.
При этом было подчеркнуто еще раз, что главный удар наносит 8-я гвардейская армия, которой придавались средства усиления. За правым флангом армии был поставлен 1-й гвардейский механизированный корпус И. Н. Руссиянова, а за левым флангом — 23-й танковый корпус Е. Г. Пушкина, оба в готовности развить наступление 8-й гвардейской армии.
В ночь с 5 на 6 октября была произведена перегруппировка артиллерии и танков на направлении главного удара. В частях армии были проведены ночные учения. Штабы корпусов отрабатывали оперативную, разведывательную и тыловую документацию. Отрабатывались вопросы взаимодействия в звене: дивизия — полк — батальон. Артиллерия производила пристрелку и разрушение обнаруженных целей. Продолжался подвоз и пополнение боеприпасов.
К наступлению, к утренней атаке на рассвете все было готово. Все было уточнено по всем звеньям армии. И солдаты, и офицеры, и генералы — все имели возможность перед боем отдохнуть, привести себя в порядок. Пищевое довольствие на вечерний ужин было выделено по усиленной норме. Оставалось время и поспать, набраться сил для завтрашнего боя, для боя, который, может быть, продлится несколько суток.
Наступила ночь с 9 на 10 октября.
Перед атакой, в предчувствии ожесточенного боя, не спится ни солдату, ни генералу. Это как перед прыжком в неизвестность. Хотя, казалось бы, все уже привычно: не один бой за плечами солдата и генерала.
Спрашивают: а до того ли солдату, чтобы думать и вспоминать, когда он не знает, останется ли жив.
Отвечаю: есть о чем подумать, есть о чем и вспомнить…
Ночь. Ни одного костра, ни одного огонька, даже вспышки спички и огнива не заметишь. Тишина передовой! Это особенная тишина. То там, то здесь ударит орудие: свое или противника. Взлетают над его позициями осветительные ракеты. На этот раз о подготовке нашего наступления там знают, готовятся к нему. Единственно, что им неизвестно, это — когда? Сегодня, завтра, на рассвете, или под вечер, или среди дня? Знают и нервничают. Самолеты сбрасывают на парашютах осветительные бомбы. Ждут…
И все же это тишина. Приостановилось всякое движение. Войска уже на исходных, прекратились разговоры, а если где и собрались солдаты пошутить или поговорить по душам перед боем, то разговор идет вполголоса, шепотом.
Иду по траншеям, где солдаты изготовились к утреннему броску в атаку.
Вот, прикрывшись плащ-палаткой, низко надвинув каску, полулежит автоматчик. Рядовой стрелок. Немолодой человек, видимо, из последних внеочередных призывов. Сразу и не угадаешь, сон ли смежил ему веки, или застыл он в раздумье. Я остановился, солдат встал. В темноте он не видит моих знаков различия, но угадывает, что перед ним генерал.
Мы поздоровались, я представился. Солдат вытянулся, я взял его за руку, присели рядом. Прикрывая ладонями огонек спички, закурили.
— Завтра, товарищ командующий? — спрашивает солдат.
Я и без пояснений догадываюсь, о чем он спрашивает: завтра ли наступление, не отложено ли оно по каким-либо соображениям?
— Завтра, солдат! А может, отложить? Все ли готово, на твой солдатский взгляд?
Солдат минуту думает. Не из торопливых. Отвечает так же не торопясь, раздумчиво роняя слова:
— По-солдатски, по-нашему, товарищ командующий, мы давно готовы! Как там фронты да армии — это нам не видно… Наша готовность, товарищ, командующий, — это бить, и как можно скорее. Самое страшное не бой, страшно ожидание, и нет ничего хуже для солдата, когда откладывают назначенное наступление…
— Как же так? — спрашиваю. — День прошел, атаки нет — вот тебе еще один день жизни…
— Но она будет! Обязательно будет, зачем же ждать! Тут собрался с силами, тут весь как струна натянут, а глянь — и отложено… Опять собирайся сначала. А убить? Убить и в атаке и в обороне могут… В обороне еще даже способнее и глупее… Летит снаряд — он не выбирает. А в атаке? — В атаке, товарищ командующий, можно и самому кое о чем подумать. Вовремя подняться, вовремя лечь, чувствовать бой надо!