— Стало быть, завтра — это не первая твоя атака, солдат?
Солдат тяжело вздохнул.
— Не первая, товарищ командующий, но всегда идешь, как в первый раз! Началось-то у меня все с Купоросной балки. Отдельная бригада морских пехотинцев… Может быть, припомните, товарищ командующий?
Купоросную балку в Сталинграде нельзя было забыть. И морские пехотинцы там себя показали! Знал я, что немногие из них уцелели.
— Так с той поры и в строю? — спросил я осторожно.
— В Сталинграде после Купоросной в госпитале отлеживался…
— На том берегу?
— На тот берег переправить не успели. В подвале наш госпиталь размещался… В Голой Долине царапнуло. Но я и из строя не выходил. Ни к чему было.
— Ну, а завтра? Что думаешь о завтрашнем дне?
— Будет бой, товарищ командующий, расторопны будем — останемся живы, кто напугается — тому из боя не выйти. Пугаться нам — долгая ночь впереди, а как пойдешь — там уже пугаться некогда…
В траншеях мало кто спал…
Осенние ночи на Украине темны и глухи, звезды блестят, как омытые дождем.
Иду по траншеям. То там, то здесь слышится слабое позвякивание оружием.
Невольно приходят на память стихи Лермонтова, точно отражающие настроение солдат перед боем:
…Но тих был наш бивак открытый.
Кто кивер чистил, весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус…
4
Командно-наблюдательный пункт 8-й гвардейской армии фактически был превращен в командный пункт фронта. С ночи ко мне приехали Р. Я. Малиновский и А. С. Желтов.
Командующий нервничал, прекрасно понимая, какие трудности ожидают нас в боях за плацдарм. Хотел сам, своими глазами видеть, как пойдет атака.
К нашему КП протянулись провода не только армейской, но и фронтовой связи. У нас работал и командующий 17-й воздушной армией В. А. Судец. Прямая связь поддерживалась и с командиром 23-го танкового корпуса генералом Е. Г. Пушкиным, и командиром 1-го гвардейского механизированного корпуса генералом И. Н. Руссияновым.
С трудом занимался поздний осенний рассвет. В лощинах плавал редкий туман. Заалело на востоке небо. В 7 часов 10 минут ударили гвардейские минометы.
Цели были отлично разведаны.
Мы могли видеть с наблюдательного пункта, как заполыхало поле, накрытое этими залпами. Огонь, дым, клубы пыли, далекий раскат разрывов. Тут же открыла огонь и тяжелая артиллерия. Голосов не слышно, в наушниках рации сплошной треск.
Генерал В. А. Судец знаками показывает нам: посмотрите на небо. На обработку обороны противника вышли наши штурмовики и бомбардировщики.
Вдохновенно дирижировал своим артиллерийским «оркестром» генерал Н. М. Пожарский. Вот он перекинул огонь в глубину вражеских позиций. Огонь рассредоточился по заранее спланированным целям. Тяжелая артиллерия подавляла огневые позиции противника. Вновь зарокотали гвардейские минометы. Этот удар — после короткой паузы — опять же по первой линии траншей гитлеровцев, по огневым точкам, по позициям, где укрывалась сейчас их пехота. Вслед за залпом «катюш» переносится на первые траншеи и огонь всей армейской артиллерии. Короткий налет — и снова удар по вражеским огневым точкам. А в этом перерыве — налет штурмовой авиации на линии окопов и артиллерийские позиции.
Сорок минут огня! Тонны стали на врага. Все глохнут. Снова и снова гремят залпы, еще не опал черный дым, а наша пехота поднимается в атаку.
Не везде одинаково удобны исходные позиции. Кое-где нам пришлось разместить солдат сзади противотанкового рва. Во рву хранились фашины, мешки с балластом. В иных местах пехота сразу вырвалась на нейтральную полосу. За ней в боевых порядках шла артиллерия.
Последний залп гвардейских минометов.
Первый рывок пехоты артиллеристы сумели надежно прикрыть.
Медленными, очень медленными на таком дальнем расстоянии кажутся перебежки пехоты, хотя люди бегут, как только им позволяют силы. Бегут, уменьшаются на глазах фигурки. Вот они исчезают.
— Залегли? — встревоженно спрашивает Родион Яковлевич.
Начальник оперативного отдела штаба армии полковник Камынин неотрывно смотрит в бинокль. Докладывает:
— Нет! Не залегли! Они в первых траншеях…
Что там в первых траншеях? Рукопашная схватка? Если уж наши дошли до первых траншей, то зацепятся. Иного быть не может.
Видно, как разворачиваются для прямой наводки орудия. Прямой наводкой артиллеристы разрушают ожившие огневые точки противника. Из первых отбитых траншей гвардейцы делают рывок в глубину обороны.
Главное сейчас — опорные пункты и высотки. Местность трудная для атаки и штурма. Равнину испятнали старинные могильные курганы. Каждый такой курган — позиция для обороны, каждый курган оборудован для обороны как НП или как дзот. Косоприцельный огонь заставляет залечь нашу пехоту. В дело вступают наши танки. Они почти в упор расстреливают зарывшегося в землю врага. Бьют из пушек, из пулеметов. Еще перебежка, еще…
Поступают первые донесения с поля боя. Везде, по всей линии наступления, гвардейцы потеснили противника, захватили первые траншеи, завязали бои за опорные пункты в глубине обороны.
Время летит неощутимо — уже час идет непрерывная ожесточенная схватка с противником.
Прикрывшись опорными пунктами, он переходит в контратаки. Тактика эта нам известна. Кое-что и мы подготовили со своей стороны. Командиры соединений и частей были строго проинструктированы: не залегать, а принимать контратаку атакой. В создавшейся обстановке это в общем-то единственный выход. Противник выходит на встречный бой, а инициатива и превосходство в силах у нас. Да, эта тактика нам на руку! Было бы хуже, если бы враг залег и огрызался. У нас недостало бы боеприпасов выковыривать каждого пулеметчика и автоматчика из укрытий, подавить закопанные в землю танки. Гитлеровцы сами себя раскрывают и сами идут под огонь. Наша тактика эффективна: в открытом поле перемалывается их живая сила и техника.
Их командование бросает в бой крупные танковые группы в сопровождении самоходных орудий. Наши танки огнем с места, из-за укрытий, почти в упор их расстреливают. Большие неприятности доставляют «тигры» и «Фердинанды» с их 88-миллиметровыми орудиями. Только сейчас мы вполне можем оценить, как трудно приходилось танкистам в единоборстве с этой техникой на Курской дуге. Лобовая броня «тигра» и «фердинанда» недоступна для нашего 76-миллиметрового орудия. В то же время его 88-миллиметровая пушка имеет большую начальную скорость полета снаряда, это создает высокую его пробойность. «Тигра» надо бить в борт. Это артиллеристы хорошо усвоили, но немецкий танкист не подставляет борт своей машины.
Гвардейцы привыкли к танкам. Что это значит — «привыкнуть к танкам»? Это значит, что они их не боятся, зная, что вблизи танки теряют огневую мощь. Они пропускают их сквозь свои боевые порядки. Обрушивают огонь на пехоту, следующую под прикрытием танков, и бьют по танкам огнеметами, из противотанковых ружей, забрасывают их гранатами и бутылками с горючей смесью.
К середине дня начала проясняться картина сражения.
Общее продвижение составляло по всей линии до трех километров. Немного. Но важно отметить, что гитлеровцы все же были сбиты со своих позиций, образовалась тактическая вмятина.
К концу дня начали стекаться сведения о потерях. Поступили подсчеты, что за день боев было убито до двух с половиной тысяч вражеских солдат и офицеров, взято в плен 69 солдат, уничтожено 19 орудий, 12 минометов, 47 пулеметов, 7 автомашин и бронемашин, взорвано 3 склада с боеприпасами.
Как видим, трофеи совершенно незначительны, а они как раз отражают эффективность наступательных действий. Не характерно для наступления и то, что убитыми враг потерял около двух с половиной тысяч человек, в основном во время контратак.
Из этих данных слагалась для нас тактика на следующий день наступления. Кое-что подсказали нам и действия немецких танковых группировок.
Каждое наше вклинение во вражеские боевые порядки, захват населенного пункта или высотки немедленно вызывали контратаки танков, которые нам с Р. Я. Малиновским отлично были видны, особенно удары «тигров», прошивающих наши боевые порядки и прорывающихся вплоть до противотанкового рва внешнего обвода.
Во второй половине дня во время их контратак наша пехота несколько раз применила дымовые завесы. Это ослепляло экипажи, они останавливались и многие становились жертвами истребителей танков, которые подползали на бросок гранаты, и — «тигры», получив тяжелые повреждения, отбуксировывались с поля боя или даже сгорали на месте.
Так родилась идея обескровить 40-й танковый корпус противника, пользуясь дымовыми завесами и наступающей темнотой; вырисовывалась необходимость ночного боя.
Ночной бой мог принести свои результаты еще и потому, что ночью могли успешнее действовать штурмовые группы истребителей танков. Противник не отводил от передовых позиций танки, держал в боевых порядках своей пехоты, пряча их в заранее вырытых укрытиях. К тому же ночью на танкоопасных направлениях имели возможность выставить минные заграждения и наши саперы.
Бой 10 октября закончился поздно вечером. Я поставил задачи командирам корпусов на утро — эти задачи во многом повторяли задачи на первый день наступления. А ночью приказал действовать штурмовым группам…
Уже за полночь. Штурмовые группы уходят в расположение противника. В каждой по три-пять человек во главе с офицером или сержантом. Задача — незаметно подползти вплотную к танковым укрытиям, взять на прицел люки и забросать танки гранатами и бутылками с горючей смесью. За день вражеская пехота подтянулась к своим опорным пунктам, укрылась в глубоких блиндажах и дзотах. Это облегчает задачу.
Позиции противника тонут в ночной тьме. По полю стелется дым. Этот мрак не пробивают даже осветительные ракеты, которыми немцы успокаивали себя. И вдруг где-то там, в глубине вражеской обороны, яркая вспышка. Как взорвавшаяся звездочка. Одна, другая, третья… И опять все тонет во мраке. Иной раз вслед за этими звездными вспышками — это рвутся противотанковые гранаты — раздается взрыв, и к небу взмывают огненные языки. Это загорелся танк, взорвались его баки с горючим. Сразу же оживает десяток огневых точек противника. Тьму прорезают трассирующие струи. Наши артиллеристы, конечно, засекают огневую точку. Если она пристреляна, раздается два или три орудийных залпа. Точка гаснет…