Опять тьма. Условная фронтовая тишина, тишина передовой.
Вот вдруг в расположении противника открывается ураганный ружейно-пулеметный огонь. Что это? Может, враг засек продвижение нашей штурмовой группы? Или у него не выдержали нервы? А там ведь наши люди. Там гвардейцы, бесстрашные сталинградцы.
А вот полыхнуло в отдалении, почти у горизонта. Пламя. Это еще один танк загорелся. Теперь вражеские пулеметы бьют по всей линии фронта, расчерчивают небо осветительные ракеты…
И так до утра!
Скажу прямо, это ночное зрелище выглядело страшновато и вместе с тем волнующе.
Утром 11 октября в 8.00 открыла огонь артиллерия всего фронта. Дивизии изготовились к атаке.
20 минут артподготовки, и в 8.20 атака.
Из штаба 82-й дивизии сообщают, что вышли на рубеж Васильевка. Дальше продвинуться не могут из-за сильного огня противника. Приказываю закрепиться на достигнутом рубеже, больше людей в атаку не поднимать.
27-я гвардейская стрелковая дивизия с первых же минут атаки натолкнулась на контратакующие танки. Солдаты залегли, пропуская их сквозь свои боевые порядки. Танки встречены 152-миллиметровыми орудиями, выдвинутыми на позиции для стрельбы прямой наводкой. Их контратака отбита, в контратаку пошла пехота противника. Продвигаться вперед дивизия не может.
Части 28-го гвардейского стрелкового корпуса встретили с первой же минуты сильнейшее огневое сопротивление. Залегли.
Более радостные сведения из 33-го стрелкового корпуса. Его 78-я дивизия потеснила противника, подошла к восточной окраине колхоза Дмитровка.
Даю приказ: истреблять танки любыми доступными средствами! Сейчас это главное. Враг беспрерывно бросает их в контратаки. Весь день войска в активной обороне. И вот поднимаются над полем боя факелы горящих танков. Только по приблизительным подсчетам около двадцати, а сколько их отбуксировано с повреждениями, мы учесть не можем. Потери противника значительны… К концу дня видны результаты: прежде всего поведение танкистов ощутимо изменилось. Они уже не отрываются от своей пехоты, не прорываются сквозь наши боевые порядки.
В районе поселка Ивановки захвачен подбитый «тигр». Вместе с командующим бронетанковыми и механизированными войсками армии полковником М. Г. Вайнрубом и командующим артиллерией генералом Н. М. Пожарским едем на место происшествия. Интересно, что это за зверь такой, этот «тигр»?
Башня пробита прямым попаданием 122-миллиметрового снаряда. Около танка с десяток трупов вражеских солдат, в танке четыре убитых танкиста.
Мощное сооружение! Отличная конструкция оптического прицела, сильная 88-миллиметровая пушка, лобовая броня устойчива к прямому попаданию 76-миллиметрового снаряда. В танковых боях сорок третьего года они, несомненно, могли иметь успех, но к тому времени мы тоже (спасибо тылу), имели мощные самоходные 122-миллиметровые орудия, которые пробивали броню «тигров».
По сталинградским традициям генерал Н. М. Пожарский и полковник М. Г. Вайнруб тут же на поле боя, у разбитого «тигра», открыли что-то похожее на летучие курсы для истребителей танков. Шел разбор, на какую дистанцию его подпускать, где наиболее уязвимые места, как бить его, как свести на нет его боевые преимущества.
Закончился второй день наступления.
В течение этих двух суток командующий фронтом Р. Я. Малиновский и член Военного совета А. С. Желтов безотлучно находились на наблюдательных пунктах 8-й гвардейской армии, на направлении главного удара. Через них мне было известно, как обстоят дела и у соседей — в 3-й гвардейской и 12-й армиях. Картина та же, что и у меня. Лишь 12-й армии удалось несколько продвинуться. Но и там контратаки следуют одна за другой, в основном силами 40-го танкового корпуса.
Третий день наступления. Задачи прежние: попытаться развить успех на ранее определившихся направлениях, вести истребительную борьбу с танками.
В ночь на 12 октября опять в расположение противника начали проникать истребительные штурмовые группы. Опять вспыхивали в ночи яркими факелами его танки. Саперы устанавливали мины на танкоопасных направлениях, артиллеристы подтягивали орудия для стрельбы прямой наводкой.
12 октября в 8.00 началась артподготовка по зафиксированным за ночь целям. После получасовой артподготовки в 8.30 пехота с поредевшими танками поддержки опять пошла в атаку, прогрызая вражескую оборону. Танковый корпус генерала Е. Г. Пушкина и механизированный корпус генерала И. Н. Руссиянова в бой не вводились.
С утра противник отбивался мощным артиллерийским огнем, потом начал контратаки. Наши войска уничтожали контратакующих.
В полдень определилось, что контратаки выдыхаются. Установился некий незримый, но все же ощутимый для тех, кто следил за боем, перелом. Надо сделать еще одно усилие — и противник будет сломлен.
Р. Я. Малиновский и член Военного совета А. С. Желтов находились у меня на командном пункте в полутора километрах западнее поселка Червоноармейского. Мы видели эту перемену в состоянии противника. Впереди нас метрах в двухстах, тоже на кургане, располагался наблюдательный пункт командира 27-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора В. С. Глебова.
Наши войска третий день вели напряженные бои, солдаты и офицеры устали. Они могли проглядеть, что противник колеблется, что его положение сделалось неустойчивым, и упустить момент для решающего рывка. Чтобы подтолкнуть части 27-й дивизии на этот рывок, я со своим адъютантом пошел на наблюдательный пункт В. С. Глебова. Поговорив с ним лично, а по телефону и с командирами полков, поставив перед ними конкретную задачу, исходя из сложившейся обстановки, я той же дорогой пошел обратно. Вероятно, с вражеской стороны обнаружили какое-то движение на наших курганах, может быть, решили, что мы меняем командный пункт. Словом, открыли ураганный артиллерийский огонь по высоткам и по дороге между курганами. Мы с адъютантом оказались как раз на полпути между курганами и попали как бы в огненное кольцо. Снаряды рвались со всех сторон. И никакого укрытия. Лишь одинокий, чудом уцелевший телеграфный столб. Мы и упали возле этого столба, я с одной стороны, адъютант — с другой. Огонь велся беспорядочно, и нельзя было угадать, куда упадет следующий снаряд, на то место, где мы залегли, или на то место, куда мы попытались бы отползти. Мы лежали, прижавшись головами к столбу. Я видел открытый рот адъютанта, он что-то мне говорил, но расслышать было невозможно из-за грохота рвущихся снарядов. Вдруг лицо адъютанта исказилось, в глазах отразился ужас. Секундой позже я понял, что его задело осколком и он теряет сознание от боли.
Тогда я вскочил, вскинул на руки адъютанта и бросился бегом к кургану. Будто и тяжести ноши не почувствовал. Ждать в голову снаряда, никак не сопротивляясь судьбе, оказалось не в моем характере.
Родион Яковлевич, наблюдавший за этой сценой из укрытия, встретил меня шуткой:
— Говорил я тебе, таскай всегда с собой канавку, не попал бы в такую переделку…
И он, и генерал А. С. Желтов вечером уехали с нашего наблюдательного пункта, крайне расстроенные тем, что не удалось выполнить директиву Ставки и сбросить гитлеровцев с плацдарма. Срок взятия Запорожья, установленный на 15 октября, приближался, а мы, по существу, все еще топтались на месте.
Вот уже и третья ночь нашего наступления. Что же делать? Продолжать действия штурмовых групп? Но противник уже разгадал нашу тактику. Несомненно, он ждет штурмовые группы и может предпринять какие-то свои меры. Может, например, отвести с ближних позиций свои танки, а штурмовые группы взять под прицел пулеметов. С другой стороны, именно ночью мы имели наибольший успех!
Ночное наступление силами всей армии? Люди измотаны, а такое наступление нужно готовить заблаговременно. Наш транспорт с трудом справляется с подвозом боеприпасов.
Однако ночью не нужно и, пожалуй, даже бессмысленно вести полную артподготовку. Достаточно нанести удар по заранее пристрелянным целям. Враг будет ожидать появления штурмовых групп, а мы на него навалимся всеми огневыми средствами.
После недолгих размышлений мы на Военном совете армии приняли решение вести ночной бой.
Разведка дала нам сведения, что гитлеровское командование под покровом темноты начало отвод своих танков на вторые позиции и развертывает их в глубине обороны по линии: Богатыревка — Скворцово — станция Мокрое — Степное. Удары штурмовых групп по танкам оказались действенными и впечатляющими для противника.
На первых позициях оставались лишь потрепанные пехотные части и артиллерия.
Стало быть, ночной ближний бой мог нам как-то компенсировать недостаток в снарядах. Ночью танки противника не могли вести прицельного огня.
В 23.00 вся артиллерия армии произвела массированный, мощный артиллерийский налет по точно разведанным целям, который длился всего десять минут. В 23.10 пошли в атаку танки, прикрывая следовавшую за ними пехоту.
За ходом боя, естественно, наблюдать было невозможно. Управлять боем можно было только с помощью телефонов и радиосвязи.
Через какой-то незначительный срок стали поступать донесения. По рации я прослушивал все переговоры между командирами корпусов, дивизий и полков. Становилось очевидным, что удар нанесен вовремя. Силы вражеского сопротивления, как и предполагалось еще днем, оказались на исходе.
С правого фланга поступали сообщения о продвижении сразу на значительную глубину, что для этих боев было совершенно необычно.
Развивал наступление на главном направлении и 28-й гвардейский стрелковый корпус. Его части продвинулись на 5–6 километров и остановились, встретив сильное огневое сопротивление. Левому флангу, где действовал 33-й корпус, не ставилось задач на большое продвижение. Он должен был вести разведку боем. Но, ведя разведку боем, левый фланг тоже продвинулся вперед до полутора километров.
К утру определились новые рубежи, на которых закрепились наши части: Люцерна, Матвеевка (крупная железнодорожная станция в прямом направлении на Запорожье), Чумацкий, Крюков. Криничное и целая система опорных пунктов на высотках остались позади. Исходные позиции для дневного наступления были на этот раз более благоприятны. Наступил перелом, которого мы добивались в упорных боях, начиная с 1 октября.