К нам подходили танки. Подошел 23-й танковый корпус, хотя и слабого состава. Прибыла и отдельная танковая бригада, и несколько пополнились танковые полки. Это уже было кое-что! Но именно «кое-что»!
23-й танковый корпус. Командир корпуса Герой Советского Союза генерал-лейтенант Е. Г. Пушкин. Заслуженный боевой генерал, отважный человек. С корпусом мы прошли бок о бок с Северного Донца к Запорожью. Он активно участвовал в боях за Запорожье в ножном наступлении. Из него выковывалась грозная сила. Но сюда, к нам, для наступления на Апостолово, он пришел с сильно поредевшими рядами. В корпусе имелось всего лишь 17 танков и 8 самоходных орудий.
11-я танковая бригада имела в то время 14 средних и 3 легких танка, 141-й танковый полк имел 8 средних и 4 легких, 10-й танковый полк — один танк и 6 самоходных орудий, 991-й самоходно-артиллерийский полк имел 12 самоходных 76-миллиметровых орудий.
Всего на восьмидесятикилометровом фронте мы имели 40 средних танков и 33 самоходных орудия. Менее чем по одной бронеединице на километр фронта.
В 8-й гвардейской армии поредели роты, требовалась передышка, но логика военных действий требовала свое, вернее, брала это «свое». Надо было наступать. Чувствовалось, что и та малая поддержка в танках и самоходных орудиях, которую мы получили, окажется тем последним толчком, который заставит противника отступить или хотя бы попятиться.
На подготовку нового наступления ушло несколько дней. Пока танкисты, преодолевая грязь, сосредоточились на исходных рубежах, пока они завезли боеприпасы по полному бездорожью, доставили горючее, прошло время. Сначала наступление намечалось на 22 ноября. Пришлось его отсрочить еще на три дня — не управился транспорт.
Наступающим войскам наша авиация помочь не могла. Из-за дождей полевые аэродромы выходили из строя. Взлетные дорожки требовали особого ухода. Их не всегда можно было подготовить для взлета бомбардировщиков. По утрам стелились густые туманы. Дождь и туман закрывали для авиации цели. И все-таки летчики находили возможность помочь нам.
Дожди, туманы… Редко выглянет солнце. Но лишь только открылось небо — вот они летят, наши соколы!
26 ноября мы возобновили наступление. После 20-минутной артиллерийской подготовки наши части овладели Екатериновкой, Кошкаровкой и к исходу дня завязали бои в Петриковке, Пропашном.
23-й танковый корпус в бой введен не был. Решено было не торопить Е. Г. Пушкина. Дали ему еще один день на подготовку. Кроме того, обозначившийся успех надо было расширить ночными действиями.
27 ноября наступление началось в 8.00 при поддержке танкового корпуса. Сразу же сказалось участие в бою танков. Наши войска продвинулись на 10–12 километров и овладели Первомаевкой, Растаньем, Петриковкой, Александрополем, Пропашным, Гегеловкой, Котляровским.
Казалось бы, не такое уж эффективное продвижение. Однако вспомним, с чего мы начинали, как ставились задачи наступления на 14 ноября. Линия, намеченная для первого этапа наступления, проходившая через Екатериновку, Владимировку, Томаковку, Незабудино, Натальевку, Пропашное, Павловку, осталась далеко позади. Общее продвижение местами составило уже до 30 километров. Однако только километрами итоги наступательных операций в грязь и распутицу измерять и оценивать было бы неправильным. Создавалась ситуаций неблагоприятная для частей противника, оседлавших шоссейные дороги Днепропетровск — Запорожье, Днепропетровск — Никополь. Мы выходили в тыл этим частям. Перед фронтом левофлангового 29-го гвардейского корпуса противник начал отходить, уплотняя свою оборону вокруг Никополя.
Таким образом, одним флангом армия вплотную придвинулась к Николаевке и стучалась в ворота, ведущие в Апостолово, другим флангом зависла над марганцевыми рудниками, ради которых Гитлер и держал здесь 6-ю полевую и 1-ю танковую армии. До марганцевых рудников оставалось около 30 километров.
Попытки развить наступление 29 и 30 ноября ни к чему не привели. Нужно было вновь собираться с силами. Противник уплотнил оборону, мы стояли на рубеже, с которого начиналось сопротивление всех основных сил, собранных Гитлером для защиты Никополя и Марганца.
Все говорило о том, что еще не свершился тот цикл событий, который вынудил бы врага оставить Никополь. Командование фронтом потребовало незамедлительного наступления. Еще один рывок. В армию был возвращен из резерва 33-й стрелковый корпус. Мы его ввели между 28-м и 4-м гвардейскими корпусами. Но и в 33-м корпусе не было танков. А штыком глубокоэшелонированную оборону не пробьешь!
5 декабря началась артиллерийская подготовка. Мы могли израсходовать лишь треть боевого комплекта. В снарядах нам никто не отказывал. Но как их было доставить к артиллерийским позициям, когда машины вязли в земле по ступицы? Не могли стронуться с места и машины, снабженные тремя ведущими мостами.
Артподготовка длилась целый час, но прошла вяло. Это же количество снарядов можно было бы выпустить и за 20 минут. Пехота двинулась в атаку и, конечно, тут же была вынуждена залечь.
Командующий фронтом дал указание закрепиться на достигнутых рубежах, провести боевую подготовку, влить в части полученное пополнение и возобновить атаки 10 декабря.
Новые попытки тоже мало что дали. Правда, мы овладели крупными населенными пунктами, расположенными на направлении к марганцевым рудникам: Токмаковом, Чумаками и Лебединским. Дальше никак.
В эти дни произошла большая беда с начальником разведки армии полковником М. З. Германом.
Всем нам вдруг пришлось задуматься о доверии к человеку, о его мужестве и стойкости в условиях, несколько отличных от открытого боя.
Михаил Захарович Герман прошел боевой путь в армии, по существу, со дня ее создания. Это был способный разведчик, умевший не только анализировать собранную информацию, но и организовать ее, выбрать направление для работы разведчиков. И мужественный человек…
Полковник Герман и его порученец капитан Червоиваненко возвращались после поездки по войскам. Возвращались в свой штаб, который тогда размещался в поселке Незабудино. Кто лучше Германа знал расстановку сил на фронте, расположение частей, линию обороны противника? Но одно дело карта и линии, нанесенные на карте, совсем другое дело — ориентировка на местности. Украинская степь. На дорогах почти никаких ориентиров. Только прирожденный степняк способен разобраться в хитросплетениях полевых дорог.
Погода в тот день выдалась морозной, что совершенно изменило начертания дорог. Все смерзлось. Колеи стояли высокими мерзлыми отвалами. Приходилось объезжать дороги полем. Не мудрено заблудиться, допустить просчет во времени. И заблудились. Полагая, что едут к выброшенному к передовой позиции наблюдательному пункту, Герман и Червоиваненко проехали через позиции наших войск. До окопов противника оставалось не более 25 метров, когда навстречу выскочили вражеские автоматчики. Они, вероятно, удивились не меньше, чем наши разведчики.
— Назад! Противник! — крикнули почти одновременно полковник и капитан.
Водитель Николай Кучин, не останавливаясь, круто развернул машину, дал полный газ и повел машину зигзагами в сторону наших позиций. Тут же гитлеровцы открыли ураганный огонь. Пули прошивали кузов машины насквозь. Метров на 200–300 машина все же отъехала от вражеских траншей. Но вот ход ее замедлился, и она остановилась. Кучин начал сползать с сиденья, успел сказать:
— Товарищ полковник, сообщите жене…
И затих.
Полковник и капитан выскочили из машины. Легли рядом, чтобы как-то укрыться от прицельного огня.
Степь ровная, как полированный стол. Сначала был ранен полковник. Он сразу получил пять ранений. Три пули вошли в ногу выше колена, одна пуля — в грудь, в область сердца, одна пуля по касательной задела голову. С помощью капитана он попытался подняться, но правая нога не держала.
— Ползем! — приказал полковник.
Но в это время в него попала еще одна пуля и перебила правую руку. Полковник терял сознание. Он успел приказать капитану взять документы и ползти к нашим. Капитан обязан был выполнить этот приказ: документы начальника разведки армии были огромной ценностью. Надо было сделать все, чтобы они не попали в руки врага. Полковник приказал уходить, а потом прислать за ним людей. Вынести его из-под обстрела не было ни сил, ни возможности. Надо спасать документы. Там, у наших, можно было еще что-то придумать. Открыть прикрывающий огонь, подавить артиллерией огневые точки врага…
Так полковник Герман попал в плен.
Это происшествие вызвало большую тревогу даже в Ставке Верховного Главнокомандования.
На другой же день мне позвонил генерал Р. Я. Малиновский. Он сообщил, что товарищ Сталин лично объявил ему и мне за этот случай по выговору…
— Давай скорее своими действиями снимать выговора! — добавил Малиновский. И тут же посоветовал мне переменить расположение штаба армии, сменить расположение штабов корпусов, дивизий и подумать о смене позиций для артиллерийских батарей.
Командующий фронтом прямо дал мне понять, что «наверху» опасаются, как бы полковник Герман не разговорился на допросах.
Я знал человека и верил ему. Но в таком деле, как война, когда лежит на тебе ответственность за многие жизни и судьбы, на свое доверие я полагаться не мог, не имел права. Безусловно, если бы гитлеровцам удалось заставить говорить полковника, это могло привести ко многим бедам.
Штаб мы перевели в другое место. Передислоцировались и штабы корпусов. Хорошо, что еще не тронули артиллерию.
Минула ночь, наступил рассвет. Авиация противника действовала обычным порядком, ничто не показывало, что разведка снабдила летчиков какими-то особыми сведениями, какими мог располагать полковник Герман. Так же, как и прежде, вела себя вражеская артиллерия.
Наша воздушная разведка не обнаружила никаких признаков передислокации войск противника. Стало быть, полковник Герман или молчал, или был убит.
Мы вернули штаб армии обратно в Незабудино…
Полковника Германа я встретил в 1945 году в Берлине. Он был освобожден из плена бойцами своей родной 62-й — 8-й гвардейской армии. Он многое пережил. Мне с большим трудом удалось заставить его разговориться по душам о немецком плене, о том, что ему пришлось перенести.