Партизанские машины заправляются без талончиков — горючего хватает, и шоферы его похваливают. Семен Яковлевич — страстный поклонник лесохимии. Скипидар и канифоль — это еще не всё. Он наладил производство древесного угля для кузниц, смолы для смазки колес и чистого дегтя…
В каждом партизане живет деятельный Робинзон, щедрый на выдумку, умеющий оглянуться вокруг себя и заметить всё, что может ему служить в трудной борьбе и тяжелой жизни… Люди попали в лес, как на необитаемый остров. Шли дни, недели, месяцы, и теперь почти всё, что помогает им существовать и вредить врагу, — дело их собственных рук. Пока мы размышляли о плодах партизанской инициативы, наш путь в машине был окончен.
— Быстро приехали?! — утвердительно спросил шофер. — Неслась вскачь, как наскипидаренная, — и он удовлетворенно похлопал по радиатору эмки.
Дальше мы ехали уже на розвальнях. Небольшая речка. Снег в этих местах уже стаял, и узкая гать вывела нас на дорогу, изрытую корнями столетних деревьев. Эти великаны росли почти сплошной стеной по обеим сторонам широкой тропы, которая превращалась иногда в настоящее лесное ущелье. Над нашими головами тянулась светлая полоска неба, но по сторонам ее было мрачно, вверху сияло солнце, был день, а внизу уже начинались сумерки и, казалось, наступала ночь…
Район П. Наше путешествие пришло и концу. Застава. Негромкие оклики часовых, и мы открываем дверь штабной землянки… Переступив порог, мы, прежде всего, увидели окровавленную женщину с седыми космами волос, в разорванном платье. Лицо ее и руки были в синих кровоподтеках. Она тихо стонала. Во взгляде ее измученных глаз застыла мольба…
— Кто это сделал?
— «Рыжий дьявол»! — услыхали мы в ответ голос Андрея Сергеевича — командира партизанского отряда.
«Рыжим дьяволом» крестьяне окрестных деревень звали немецкого барона с дурацкой фамилией Пфеферкорн, или Оперкорн — никто не хотел ее произносить вслух. Как только этот тощий немец с вылинявшим лицом и редкими рыжими волосами появился в совхозе, его нарекли этим зловещим именем. Барон об’ехал все совхозные угодья, осмотрел постройки, походил по аллеям фруктового сада, заглянул в здание клуба, потом, остановившись возле сторожа Прохора, прихрамывавшего на деревяжке, прищелкнул языком и сказал:
— Дас ист колоссаль! Вундербар!
Прохор — старый солдат, потерявший ногу на Карпатах еще в ту войну и разумевший, как он сам говорил, «по-ихнему», понял смысл сказанного. Он сплюнул вслед барону, негромко выругался в пробурчал:
— Разволновался «рыжий дьявол». Слюнки потекли — чужое добро увидел!..
Барон обернулся и, увидев злость на лице старика, неторопливо подошел к нему и ударом кулака, затянутого в замшевую перчатку, свалил его с ног. Так начал немец свой первый день в советском совхозе. Вскоре партизаны узнали, что министерство земледелия Германии, по специальному приказу Гитлера, дарственным актом передало совхоз в собственность «рыжему дьяволу».
Спустя две недели из черного тупорылого автомобиля, подкатившего к зданию клуба, где барон устроил себе квартиру, вывалилась толстая фрау с золотушным парнем лет шестнадцати — семья «рыжего дьявола».
Эти две недели барон был занят лихорадочной деятельностью. Немецкий комендант города, находившегося в 15 километрах от совхоза, издал приказ: «Владельцы скота в деревнях (следует перечисление) поступают вместе с животными в распоряжение имения «Оствальд» — так был переименован совхоз. Немецкий отряд выступил в деревни. У крестьян забирали последних коровенок, домашнюю птицу. Тех, кто не желал отдавать добровольно, пороли, вешали. Горели избы людей, пробовавших отстоять свое добро. Во двор совхоза немецкие солдаты сгоняли овец, лошадей, свиней и крестьян — вместе. Барон одновременно получал и скот и рабочую силу. Женщинам, детям, старикам он об’явил с крыльца здания клуба на ломаном русском языке:
— Вы есть мой полный собственность. Работать надо быстро. Шнель, шнель!
Но всего этого оказалось мало, и немецкий комендант издал новый приказ: «Жители деревень, окружающих совхоз, привлекаются на работы в «Оствальд» безвозмездно и по первому требованию». Так в деревнях возродилось крепостное право — его не помнили здесь самые древние старики. Жил барон припеваючи, на него работали сотни русских людей. Они умирали от голода и побоев. Толстая фрау азартно хлестала по щекам неугодивших ей женщин. Барон молча тыкал свой замшевый кулак в лицо каждому встречному. Золотушный немчик до крови щипал девушек. Порка крестьян стала будничным делом. В именин располагался полицейский отряд в двадцать человек. Десять немецких солдат, вооруженных автоматами, охраняли дом барона. Два автоматчика следовали за «рыжим дьяволом», как тени, всюду, где бы он ни появлялся.
За день до нашего приезда в район П. барон решил устроить катанье на санях, запряженных шестью женщинами. Это кажется неправдоподобным, но вот перед нами сидит истерзанная женщина, покрытая рубцами от ударов кнутом, с израненными ногами. Трудно сказать, почему барону пришел в голову этот изуверский план. Хотел ли он просто развлечься, считая, что русские подневольные рикши доставят ему удовольствие быстрой ездой, думал ли показать свою власть в этом огромном именин, где он волен был располагать жизнью и смертью своих рабов? Скорее всего, «рыжий дьявол» решил до предела унизить советских людей, втоптать в грязь человеческое достоинство, которое они сохраняли, несмотря на всё то, что приходилось им терпеть, сравнять их с животными…
В землянке тихо. Срывающимся голосом рассказывает женщина:
— Запрягли нас в сани. Сели они — он, немка его и этот шипун проклятый. Кричат что-то и кнутом машут. А у нас ноги приросли к земле — не можем бежать! Позор-то какой! Ведь люди мы! Тут они кнутом стегать начали Всех исполосовали. Другие не выдержали — тронули с места. А я не могу бежать — и обида меня душит, и ведь ребенка жду, беременная я. Господи, мука-то какая! Избили меня всю в кровь, выпрягли и в сарай бросили. Ночью вот ушла я оттуда. Буду теперь с вами, не откажете? Здесь ведь земляков много… Хоть бы налет вы на него сделали, на ирода окаянного, немца этого…
Андрей Сергеевич встал. В глазах его стояли слезы, и он не трудился скрыть их.
— Товарищи командиры, — промолвил он твердо, — слышали боевой приказ Анастасии Васильевны? Выполнять его будем сегодня ночью.
В штабе партизанского отряда уже давно хранился лист оберточной бумаги с тщательно начерченной схемой имения «рыжего дьявола». Места, где располагалась внешняя и внутренняя охрана, посты были отмечены крестиками и надписями:
Фриц № 1
Фриц № 2
Фриц № 3
Фриц № 4 к так далее. Все немцы из помещичьей стражи были строго перенумерованы, и теперь к каждому из них оставалось только «прикрепить» по два-три партизана.
…Ночь. Партизаны давно перешли кромку леса, миновали несколько деревень в приблизились к совхозу. Люди точно знают, что им нужно делать. Одновременно с разных сторон у ограды, словно из-под земля, вырастают черные фигуры. Бесшумно они набрасываются из часовых. Предварительное распределение фрицев сыграло свою роль. Не про звучало ни одного выстрела. Когда от удара кинжалом немец, покачнувшись, валился к земле, второй партизан его легонько поддерживал и укладывал у ограды так, чтобы не слышно было шума падающего тела. Тишина. Распростертые на снегу, безмолвно лежат автоматчики, навеки простившиеся со своим оружием…
Партизаны проникли в совхоз… Хрипят часовые, схваченные за горло. Тишина. Партизаны входят в покой барона. Пушистые ковры заглушают их шаги. Ярко освещенная гостиная. На стенах висят в тяжелых рамах портреты предков барона — презрительно оттопыренные губы, прищуренные глаза, глядящие сквозь стеклышки моноклей, свиноподобные головы, посаженные на кирасы времен ливонских рыцарей. Галерея арийских дедушек я бабушек увенчана портретом какого-то безумца с клоком волос, опущенным на низкий лоб, с черными плевками усиков бульварного фата, с остекленевшими глазами. Немецкий дом на советской земле!..
Партизаны идут дальше. Столовая… Спальня… Темнота. Здесь за широкой кровати спит барон со своей фрау. Партизаны слышат их храп и останавливаются у алькова. Лучик электрического фонарика падает на вылинявшее лицо помещика, на двойной подбородок его супруги. Тишина. Партизаны молча смотрят… Вот пришельцы из Германии, представители избранной расы господ. Вот она чета, пожаловавшая к нам, чтобы запрягать русских крестьян в сани…
И вдруг барон проснулся. Он открыл глаза. Он безмолвно глядел на окружавших его огромную кровать людей. Постепенно лоб его покрывался крупными каплями пота, глаза расширялись от ужаса. Партизаны молчали, и барон стал трястись. Было видно, как под одеялом его бьет лихорадка, у него дергалась голова.
И тогда командир отряда негромко сказал:
— Пора вставать!
Барон, не сводя глаз с партизан, начал медленно подниматься. Внезапно рука его скользнула под подушку. Но схватить припрятанный там револьвер ему не удалось. «Рыжему дьяволу» скрутили руки… Раздались выстрелы. Через минуту к командиру явился партизан в доложил:
— Сын вот этой суки выпрыгнул в окно и отстреливался… Всё в порядке!
Вслед за тем из соседнего дома привели управляющего. Командир бросил на него взгляд. Они были земляками.
— Ну, вот и встретились. Иди, фашистский холуй, показывай нам имение, примем его по акту, а вам с бароном расписки выдадим.
Под конвоем трясущийся «рыжий дьявол» и управляющий шли через фруктовый сад к амбарам, складским помещениям. До самого рассвета партизаны «принимали хозяйство» барона. Весь скот угоняли в лес, на партизанскую ферму. Под’ехало с десяток саней, и на них грузили хлеб, мясо, масло. Барона заставили показать все потайные места, где он хранил награбленные ценности.
Все рабочие совхоза были уже на ногах. Толпа людей бросилась в баронский дом и смяла двух партизан, карауливших фрау. Немецкая помещица оказалась в руках у женщин-крестьянок…
Когда с имением было покончено, командир отряда обратился к двум автоматчикам-партизанам: