— А где маменькин браслет с камушками?
Разве мог Артемьев предполагать, что ни о каком браслете следователю не известно?
А Филатов, увидев, что арестованный растерялся, подошел к нему, поднес к его побледневшему лицу огромный кулак:
— А где оклады от киотов? Отвечай, сволочь!
Через час Артемьев признался, что в его квартире за большой иконой апостолов Петра и Павла вделан в стену несгораемый ящик.
— Поехали!
Когда Филатов, сняв икону, открыл тайник, Артемьев повалился на пол, повторяя одно и то же:
— Господи!.. Господи!..
Филатов деловито спросил:
— Чемоданчик найдется?
Артемьев на коленях добрался до шкафа, достал кожаный чемоданчик.
Филатов аккуратно уложил драгоценности, сел, закурил, спросил все еще стоявшего на коленях Артемьева:
— Слушай, купец, жить хочешь?
— Чего?
— Жить, говорю, хочешь? Все это мы в протокол заносить не будем. Понял?
— Не будем? Хорошо. А почему не будем?
— Я вижу, ты совсем очумел… Не будем в протокол заносить, вот и все. А ты сейчас вроде как убежишь.
— Никуда я не побегу! Еще пристрелите.
— Вот дура! Я же сказал — вроде… Понял? Документы тебе новые на Сухаревке справлю. Бороду снимешь, жить переедешь во Всехсвятское… Я вижу, ни черта ты не понимаешь, столб деревянный! Но имей в виду — я только свистну, и ты передо мной как лист перед травой!
Поняв наконец, что от него хочет следователь, Артемьев всхлипнул, перекрестился и забормотал торопливо:
— Все сделаю! Все! Благослови тебя господь, золотой ты человек. По гроб жизни…
— Смотри только, не сбрехни кому-нибудь. Со дна моря достану!
— Что ты, голубчик, родной мой! Что мне, жизнь надоела, или я уже совсем дурак, дура, как вы сказали, столб… Вот пол целую, клятву смертную даю…
— Вставай. Придешь завтра вечером, после десяти, на Воздвиженку, девять. Спросишь Филатова. А теперь лети что есть духу.
Покурив, Филатов выбежал во двор и несколько раз выстрелил в воздух.
Появился рабочий патруль.
— Кто стрелял? — строго спросил пожилой рабочий.
— Один гад у меня ускользнул.
Филатов предъявил мандат. Пожилой сочувственно спросил:
— Попадет тебе, товарищ Филатов?
— Всыплют… И куда он, сволота, делся? Как в яму провалился!
Филатов спросил фамилии, записал.
— На всякий случай, — пояснил он. — Вдруг потребуетесь. Надеюсь, не откажетесь подтвердить?
— Ну как не помочь!
Филатов подождал, пока патрульные завернут за угол, и пошел домой.
Дома его ожидало неприятное известие: кто-то из чекистов арестовал его отца.
Виновный будет наказан…
Андрей позвонил профессору Пухову, попросил приехать в ВЧК.
— Куда приехать?
— В ВЧК. Во Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией, — объяснил Андрей. — Большая Лубянка, одиннадцать. Моя фамилия Мартынов.
— Понял. Но вы не перепутали, товарищ Мартынов? Возможно, вам какой-нибудь другой Пухов нужен, поскольку я ни контрреволюцией, ни саботажем, ни тем паче спекуляцией не занимаюсь. Ни я, ни жена.
— Именно вы, Александр Александрович.
— Странно… Вы говорите — приехать. На чем? Трамвай не ходит, извозчики мне не по карману, собственного выезда у меня, к сожалению, нет. Поэтому я задержусь, поскольку буду добираться на своих двоих. Вас это устраивает?
— Вполне, Александр Александрович. Пропуск вам заказан.
Профессор, видимо, ожидал увидеть совсем иного человека — это было заметно по его легкому замешательству.
— Вы товарищ Мартынов?
— Я, товарищ Пухов. Присаживайтесь, пожалуйста.
Пухов улыбнулся:
— Я, знаете ли, представлял, что увижу матроса с бородой, как у Дыбенки…
— Вы с ним знакомы?
— Не имею чести. На митинге слышал. Чем обязан?
— Скажите, профессор, не было ли у вас золотого портсигара с надписью: «Александру Александровичу…»
— Как же, был.
— А где он сейчас?
— Если, молодой человек, вы хотите его у меня отобрать, то вы, к сожалению, опоздали. Что было, то сплыло. Некоторое время тому назад я его выменял на пуд крупчатки.
— У вас тогда супруга заболела?
— Совершенно верно. А откуда вам это ведомо?
— Это не важно, Александр Александрович. Председатель ВЧК товарищ Дзержинский поручил мне вернуть вам портсигар. Получите его, пожалуйста…
Андрей выдвинул ящик, переворошил все бумаги — портсигара не было!
В дверь постучали.
— Можно?
Андрей, холодея, глухо ответил:
— Пожалуйста, входите.
В комнату, улыбаясь, вошел Феликс Эдмундович, еще издали протянул руку профессору Пухову:
— Дзержинский. Здравствуйте, Александр Александрович!..
Помощник дежурного стучал в двери:
— К Дзержинскому! Немедленно!
— Где Александрович? — спросил Дзержинский Ксенофонтова, когда все собрались.
— Болен. Испанка.
— Где Мальгин? Где Полукаров?
— На операции.
— Начнем без них. Товарищи! У нас произошло невероятное событие… — Дзержинский на мгновение умолк, подбирая слова. — В нашем доме появился вор. Да, да! Не смотрите на меня с таким удивлением. Я поражен не меньше вас. Среди нас — вор! Вчера вечером сотрудник Андрей Мартынов положил в ящик письменного стола изъятый у спекулянта золотой портсигар с дарственной надписью, по которой можно судить, что эта очень дорогая вещь принадлежит крупному русскому ученому. Портсигар из стола Мартынова украден!
Кто-то глухо сказал:
— Может, Мартынов ошибся?
— Ошибки нет. После того как Мартынов положил портсигар в стол, в здание ЧК из посторонних приходили только два человека — они вне подозрений. Следовательно, украл кто-то из наших работников.
В кабинете стояла такая тишина, что было слышно, как тяжело дышал недавно перенесший испанку Ксенофонтов.
Дзержинский посмотрел на часы.
— Сейчас три часа дня. Я надеюсь, что в пять часов портсигар будет лежать на подоконнике в семнадцатой комнате. Она пустая. Константин Калугин, который работает в ней, сейчас в Нижнем Новгороде. — Дзержинский молча посмотрел на сотрудников, ни на ком особенно не задерживая взгляда, и закончил: — Никто наблюдать за тем, кто войдет в комнату семнадцать, не будет. Если портсигара в семнадцатой комнате к пяти часам вечера не окажется, сотрудник Мартынов за преступно халатное отношение к своим обязанностям будет наказан самым строжайшим образом. Вы свободны, товарищи. Яков Христофорович, позаботьтесь, чтобы сотрудник Мартынов до пяти часов не наделал глупостей…
Петерс отобрал у Андрея револьвер, привел в свой кабинет, дал свежий номер «Правды» и сказал:
— Если можешь, читай.
Андрей попробовал читать, но вместо строк видел только полоски.
Кто мог взять портсигар?
Какой позор! Хорошо, что Феликс Эдмундович помог выйти из положения. Услышав голос Дзержинского, Андрей успел нацарапать на бумажке: «Портсигар исчез!» — и передал ее. Прочтя, Дзержинский заговорил с профессором о котлостроении и минуты через две сказал:
— Что мы здесь сидим! Мы, наверное, мешаем нашим разговором товарищу Мартынову. Идемте ко мне.
И они ушли. Профессор увлекся беседой с Дзержинским и, видно, забыл о портсигаре. А может быть, он очень вежливый и решил не спрашивать?
Два часа — это очень много. Можно вспомнить всю свою жизнь. Это сто двадцать минут. А что такое минута?
В кабинете Петерса, прямо перед Андреем, висели круглые часы в деревянном коричневом футляре с надписью на циферблате: «Павел Буре». Большая минутная стрелка не двигалась, а прыгала. Постоит, постоит и прыгнет. Андрей смотрел на стрелку, а она все прыгала и прыгала.
Петерс вдруг спросил:
— Кто же, по-твоему, мог взять портсигар?
— Не знаю.
— Кто был в твоей комнате, кроме тебя?
— Только Мальгин. Но он, Яков Христофорович, не мог взять.
— Ты так думаешь?
— Уверен. Мальгин такой. Честнее его нет.
— Я тоже так думаю. Тогда кто же? Не мог портсигар растаять. Кто-то же его взял? Ты хорошо все осмотрел?
— Все. Сначала я торопливо смотрел. Я очень испугался, товарищ Петерс. А потом по-спокойному, все ящики вынимал и даже вытрясал.
— Пойдем еще раз посмотрим.
В комнате был Мальгин. Он только что вернулся с операции.
На своем столе Андрей увидел хлеб и конфету «Бон-бон». Это Мальгин получил для него в буфете. Там ему рассказали о случившемся.
— Посмотрим еще раз, — сказал Петерс, — хорошенько.
Когда ящики были проверены, Мальгин вздохнул и тихо произнес:
— Надо в другом месте искать…
Петерс спокойно сказал:
— А ты подскажи где.
— Пусть Мартынов выйдет, — угрюмо ответил Мальгин.
— Андрей, подожди меня в коридоре. Только далеко не уходи.
Минуты через две Петерс вышел необычно возбужденный и коротко бросил:
— Иди в мой кабинет. Я сейчас приду.
Стрелки снова запрыгали. Прошло минут десять, пока пришел Петерс. Он сел за стол, вынул из ящика папку и принялся читать. Иногда он посматривал на часы, каждый раз при этом говоря:
— Потерпи.
Потом Петерс сказал:
— Ну, пошли.
Каждый входивший в кабинет Дзержинского бросал взгляд на Мартынова и сразу отводил глаза. Все молчали.
Дзержинский взглянул на часы.
— Ровно пять. Товарищи Петерс и Ксенофонтов, посмотрите.
Они ушли. И снова в кабинете стояла такая тишина, что, когда зазвенел телефон, все вздрогнули.
Ксенофонтов не вошел, а влетел. В руках у него был портсигар. Следом вошел Петерс и как ни в чем не бывало спокойно сел — как будто иначе и не могло быть.
Кто-то засмеялся. Первым к Андрею подошел Филатов, подал руку:
— Поздравляю, товарищ Мартынов!
Андрей пожал руку, не зная, что сказать. Дзержинский постучал карандашом по столу.
— Спасибо, товарищи, — сказал он. — Благодарю за точность.
Андрей смотрел на Феликса Эдмундовича, как бы молча спрашивая: «Что же теперь?» Дзержинский вышел из-за стола и дотронулся до плеча Андрея. Мартынов совсем близко увидел глаза Феликса Эдмундовича — усталые, но с веселыми искорками. Но через мгновение Андрей увидел совсем другие глаза — холодные, неумолимые.