Ее слова портят мне все настроение. Я понимаю, о чем она, правда. Она думает, что я отчаянно цепляюсь за соломинку, ищу причины смерти Адэйр, когда мне нужно спасать свою шкуру. Но по какой-то причине я не могу отступить.
– Ты ошибаешься, – говорю я, полная уверенности в себе, несмотря на отсутствие каких-либо подтверждений. – И да, мы ищем ящик. Адэйр дала мне этот ключ. – Я вытягиваю латунную цепочку, висящую у меня на шее, затем прячу обратно под рубашку. – Шериф Джонс показал мне фото моей матери в этом доме, у нее под ногами стоял ящик. Я понятия не имею, что все это значит, но, если Адэйр сказала, получается, что-то да значит. Ты не хочешь помогать, ладно. Можешь уйти. Но если веришь, что есть хоть малейший шанс, что Адэйр пыталась мне перед смертью сказать что-то важное, я буду очень благодарна, если ты поможешь мне обыскать дом.
Рейлин долго смотрит на меня пронзительным взглядом, не шевеля даже кончиком пальца. Ее ярко-розовые губы крепко сжимаются, пока она размышляет, бросить меня или помочь.
– Ладно. – Она разворачивается на каблуках. – Но давай побыстрее, – кидает она через плечо, – потому что, если нас арестуют, я твою задницу спасать не буду, а вытолкну вперед. Я посмотрю в спальнях, ты проверь кухню. – Невысокая фигурка Рейлин чеканным шагом удаляется по коридору в первую из комнат.
Я закрываю глаза и облегченно выдыхаю.
Отчетливый «тыньк» ударяется об окно кухни. Знакомый звук. Я распахиваю глаза и замечаю отблеск улетающей ошарашенной птицы. Справа в темной глубине кухонной кладовки что-то поблескивает.
Любопытно. Я захожу внутрь и захлопываю за собой дверь. Меня поглощает темнота, и только узкая полоска света проглядывается сквозь щель между узловатыми сосновыми досками. Из нее задувает сквозняк. Я пытаюсь нащупать ручку и не нахожу ее, но стена под моим напором подается. Уперевшись в нее обеими руками, я наваливаюсь на нее всем телом и толкаю ее.
Стена чуть уходит вглубь. Когда я перестаю давить, она распахивается, обнажая теперь обычную дверь. Ее швы были скрыты в швах между досками. Я засовываю палец в прогнивший сучок и тяну дверь на себя.
В полу открывается проход. Три земляные ступеньки ведут в коридор из шлакоблоков, в дальней части которого виднеется проблеск света.
Откуда-то сверху раздается грохот.
– Я в порядке! – кричит Рейлин, сопровождая слова руганью.
Я качаю головой, улыбаясь, а затем спускаюсь в подвал.
В воздухе ощущается земляная прохлада. Что-то касается макушки – я уворачиваюсь. К волосам цепляется свисавшая с потолка паутинка.
Сырой запах земли вызывает слабое чувство дежавю – обещание мамы об океане, который я никогда не видела. Чем дальше по коридору, тем больше становится света, проникающего сквозь щели двери в конце него. Петли скрипят, когда я толкаю эту дверь.
Узкое прямоугольное окно в потолке впускает свет через разбитое стекло. Он пытается разлиться по комнате. В углу прячется скелетообразный стеллаж, между костей которого теснятся банки со смесями и всякие причиндалы. Ящика не видно. Плетеный коврик укрывает пол, который трясется, когда я наступаю на него. К дальней стене прислонен самодельный верстак, заваленный бумагами. Коллекции трав, необходимых для старых аппалачских заклятий и изготовления лекарств, вроде тех, которыми пользуемся мы с бабулей. Между ними, как закладка в учебнике, – брошюрка для беременных подростков. В уголке нацарапано напоминание о приеме в бесплатной женской клинике. Неясно, для проверки здоровья или решения проблемы.
Я пролистываю пару тетрадок на пружинках. В одной математические уравнения, в другой – записи по химии. Тетя Вайолет говорила, что мама была умной, но не поступила в колледж из-за беременности. Может, она могла бы чего-то добиться в жизни, если бы не я.
Низ верстака закрывает истрепанная шторка. Я отдергиваю ее, но за ней только пыль, тряпки и ящик для молочных бутылок, забитый старыми бумагами.
Я вытаскиваю ящик наружу. Хрупкие от старости пластинки покрывает корка из пыли. Я перебираю их и нахожу такие хиты, как Джесси Мей Хэмпхилл и Этта Джеймс. Печальные мелодии, которые отбрасывают в детство. Невероятно, как отчетливо песня может погрузить тебя в прошлое. Я достаю семидюймовый сингл Пэтси Клайн. На поверхность памяти всплывает воспоминание, и лицо озаряет улыбка. Я прижимаю пластинку к груди, позволяя мыслям разбрестись.
Музыка стучится в грудь, подобно сердцебиению.
Медленный, мощный «ту-дум».
Ту-дум.
Ту-дум.
Голос пробивается из старого мурлыкающего проигрывателя, напевая одинокую песню из Миссисипи. Запах духов с розовой водой, старомодных, но неустаревающих, щекочет нос – Адэйр стащила такие у старушки, которая с нами сидела. Кожа становится липкой от мыслей о знойной летней жаре, когда мы с ней слушали украденные пластинки в той пещере. Мысли блуждают, когда я вдыхаю воспоминания.
– Я их помню, – раздается низкий голос от двери.
Я улыбаюсь, вспоминая все те ночи, когда он шептал мне во снах. Я медленно открываю глаза и вижу Грача, прислонившегося к косяку. Он босиком, неторопливо заходит в комнату. Ботинки невозможно сохранить, когда он превращается из человека в ворону. Он объяснил мне это, когда я однажды увидела его босым на карнавале, где не смогла спасти мужчину, подавившегося куриной косточкой. За ним шлейфом тянется терпкий запах земли и сосны. Он не отрывает холодные черные глаза от меня. Я не могу определиться – он решает, стоит ли мне довериться, или просто оценивает меня заново, снова став человеком.
– Как ты нашел меня?
Я оттягиваю низ укороченной серой футболки, вдруг чувствуя себя в ней слишком беззащитной. Я смущенно провожу рукой по волосам, зная, что от поездки сюда они наверняка растрепались. Я чертовски надеюсь, что Рейлин не слышала, как он спустился сюда.
Его лицо озаряется.
– Я всегда могу тебя найти.
Он прав. Мое скорбящее сердце как будто призывает его. Возможно, так и есть.
Он перебирает стопку семидюймовых синглов, и у него вырывается тихий смешок.
– Вы с кузиной… – Он качает головой. – Вы на пару орали тексты из той пещеры. Так громко, что макушки деревьев тряслись.
Я закрываю рот ладонью, борясь со смехом.
– Ты помнишь то место? В лесу? – спрашивает он с широкой улыбкой на лице.
С этажа над нами раздается негромкое шуршание – Рейлин обыскивает комнаты.
Мы оба молча ждем, и, когда ничего не происходит, я шепчу:
– Помню? Конечно. Это было наше тайное убежище. А те деревья, чтобы ты знал, были нашими верными слушателями. – Я делаю вид, что оскорблена, прекрасно зная, что мы вопили, как дикие курицы.
Мне нравится легкость, с какой мы общаемся, будто с нашей последней встречи не прошло столько лет.
– Не было ни одного дерева, на которое мы бы не залезли, и песни, которой бы не спели. Лето было нашим временем. Мы обожали тот лес.
Реальность прилетает будто шар для боулинга к кеглям и ударяет меня прямо в лицо.
– Я ее больше никогда не увижу. – Голос срывается, когда сердце напоминает о ее смерти.
– Эй. – Грач подходит, поднимая подбородок, чтобы мне пришлось смотреть на него снизу вверх. – Она всегда с тобой.
Он протягивает открытую ладонь, предлагая ее мне. Этот жест тянется мгновение, пока я не понимаю, что он делает.
Эта рука перенесла многие души.
Тяжесть того, что это может значить, глубоко оседает в груди. Он перевел Адэйр?
Я подаюсь вперед, испытывая желание прикоснуться к нему. Вот мальчик, которого я любила с детства, теперь мужчина, и одно его появление оживляет меня. А он еще предлагает возможность снова связаться с Адэйр.
Я осторожно провожу двумя пальцами по его ладони, отчаянно желая почувствовать хотя бы малейшее ее присутствие.
– Она страдала? – Я рисую кружок кончиками пальцев, будто этим жестом мне удастся заполучить частичку Адэйр и оставить себе.
– Она ушла с миром, – говорит он, не совсем отвечая на вопрос, но этого достаточно. – Давай. – Он кивает на свою протянутую руку.
Я вкладываю свою ладонь в его, неуверенно и немного испуганно. Касание его плоти к моей… я мечтала об этом, жаждала. Между нашими ладонями искра. Мое тело настраивается на энергию тех, кто перешел на другую сторону с ним. Они проносятся мимо тенями, будто он перебирает их в поисках нужной.
Затем я чувствую ее или думаю, что чувствую. Ее присутствие ощущается в пространстве между нашими ладонями. Не явно, только тихое эхо. Как оставшийся запах духов, когда человек уже вышел из комнаты. От этого я скучаю по ней еще сильнее. Я хочу вернуть кузину, пусть даже только чтобы попрощаться.
– Она что-нибудь сказала? Перед тем как… – спрашиваю я, жаждая хоть крошки.
– Хотел бы я рассказать тебе больше, но мертвые обычно со мной не говорят. Я вижу только краткие отблески их радостей. Доброту в сердце. Печаль по тем, с кем они должны попрощаться.
Меня удивляет глубина его слов, искренность, с какой он пытается передать тяжесть своей доли. Он притягивает меня ближе, окутывая тихим запахом сосны.
– Это красивый, наполненный эмоциями свет, – говорит он. – Как теплый летний день, который ласкает лицо. – Костяшками пальцев он касается моей щеки.
Я закрываю глаза, живо представляя один из многих раз, когда мы с Адэйр загорали на камне у карьерного пруда. Как будто Адэйр передает мне одно из своих любимых воспоминаний.
Как, наверное, печально или даже противоречиво горько и радостно одновременно Грачу ощущать любовь и траурные прощания. Я переживаю только этот крошечный миг, но и его непросто вынести. Не могу представить, как он это выдерживает. Его дар – это цена, которую он заплатил, когда я заговорила его смерть и вернула Грача к жизни. Если только можно назвать жизнью то время, что он проводит в вороньем обличье. Мы оба несем бремя чудес, которые можем творить.
– Это будто воплощение их сущности, – говорит он. – Ты можешь почувствовать, кем они действительно были при жизни. Адэйр была милой.