– Ты должна уйти, – шепчет она, будто не хочет, чтобы кто-то услышал. – Иди, иди, иди. – Она тихонечко отгоняет меня движением пальцев.
– Но, Гэбби…
– Нет. – Она отчаянно трясет руками в воздухе, отмахиваясь от взбаламученных мной мыслей. – Иди. – Она тычет дрожащим пальцем в сторону двери, протаптывая в полу дыру.
Настроение у нее меняется резко. Яснее ясного, что эта женщина не в своем уме и давить на нее мне бессмысленно. Я неохотно забираю фото матери и банку и засовываю в пластиковый пакет «Уолмарта». Встаю, готовясь уйти, но мысль о том, чтобы покинуть этот дом, кажется мне слишком окончательной. Но это и будет конец. Едва жители дома или шериф узнают о том, что я проникла сюда, пути назад не будет. И я вряд ли когда-либо еще увижу Гэбби Ньюсом.
Сейчас или никогда.
– Расскажи мне о капле дождя.
Гэбби резко поворачивает голову в мою сторону и замирает. Она замирает. Глаза мечутся к двери, к балкону, окнам, будто выглядывая, не подслушивает ли кто.
– Ты знаешь об олене? – шепчет она. Осторожно, хоть и очень неуверенно, но она явно надеется услышать «да».
Я делаю вид, что тоже волнуюсь о лишних ушах, и чуть заметно киваю. Напряжение отпускает ее тело по мере того, как на лице появляется широкая улыбка.
Гэбби по-заячьи складывает руки.
– Прыг, прыг. Скок, скок. – Она дважды прыгает вперед. – Вышел олень, и никто не помог. – Она наигранно качает головой. – Из кармана у него выпала синяя капля дождя. – Она складывает ладони, будто держит в них каплю. – Она нашептала рецепт, как видеть вновь. – Гэбби с гордостью выпрямляется во весь рост, будто только что прочитала по памяти перед всем классом клятву верности.
Она цыкает на меня:
– Никому нельзя знать.
– Знать о чем?
– Об олене. – Гэбби снова начинает перебирать пальцами, с опаской поглядывая на дверь. – Но я припрятала. – По-детски хитрая улыбка проскальзывает по ее лицу.
– Оленя? – Мне представляется олень, спрятанный в шкафу или запертый на балконе.
– Нет, глупая. Синюю каплю дождя. Но не болтай, а то она взбесится. Лорелей всегда бесится. – Гэбби нервно поправляет салфетки на столе. Двигает и крутит мисочку с орехами и поднос с мятными леденцами, все так же поглядывая на дверь.
Живот скручивает от тревоги. Именно об этом говорила Адэйр. «Язык загадок приведет к прозрению», – напоминаю я себе.
– Можно мне посмотреть? – Я расплываюсь в охочей улыбке и подстраиваюсь под таинственность Гэбби, медленно поднимаясь со стула. – Можно посмотреть на каплю дождя?
Гэбби отступает осмотрительно и неуверенно. Она в задумчивости постукивает кончиками пальцев по нижней губе.
– Я не расскажу. – Я выпрямляюсь и поднимаю руку в герлскаутском приветствии.
Уголки ее рта чуть поднимаются. Такому обещанию она готова поверить.
– Да, да, тебе можно.
Она вприпрыжку бросается к столу в углу и берет с него розовую шкатулку в цветочек. Когда крышка открывается, наружу выскакивает крошечная пластиковая балерина. У меня в детстве была похожая шкатулка для драгоценностей.
Ее пальцы пробегают по безделушкам и прочим сокровищам, которые она там хранит, пока…
– Вот! – Она поднимает что-то и протягивает мне. Я раскрываю ладонь. Маленькое синее стекло падает в руку, будто тяжеленный камень.
Это пробка из кобальтового стекла.
Именно та, что подходит к бутылочке от духов, в которой хранится мое масло пожирателя грехов возле бабулиного ящичка с рецептами.
Свист в груди приглушает слух. Земля качается под ногами. Мысли запинаются друг о друга, пытаясь сложить два и два. По позвоночнику поднимается холодок. Мне кажется жизненно необходимым распутать эту загадку с оленем.
– А где, ты говоришь, вы встретили оленя?
– Возле леса. – Она протягивает руку за пробкой, но, вместо того чтобы вернуть ее, я отодвигаюсь. Это приглушает радость, озаряющую ее лицо.
– У оленя был карман? – Мои слова становятся жестче.
– М-м-м, угу, – бормочет и нетерпеливо кивает она, но затем замечает мою настороженность. – Но не волнуйся об олене. – Она неправильно понимает мое беспокойство. – Он просто спит.
– Спит? – Я подхожу ближе. Она отступает, врезаясь в люльку.
– Да. – Она испуганно поворачивается и пробегает пальцами по белому кружеву, выложенному по краю. Затем она с любовью заглядывает в люльку. – Спит, как ангел, – тихонько шепчет она, легким толчком раскачивая люльку. Она начинает мурлыкать ритмичную мелодию. – Прыг, прыг. Скок, скок, – поет она. – Вышел олень, и никто не помог. – Она качает головой в сторону другой люльки. – Из кармана у него выпала синяя капля дождя. – Она игриво перебирает пальцами, опуская руку. – Она прошептала рецепт, чтобы снова увидеть. Спит! – Гэбби оборачивается ко мне, и глаза у нее горят радостью: – Долгий сон навсегда. Как у Стоуна. Как у Эллиса.
Меня накрывает волной тревоги.
– Как у моих деток!
Я медленно перевожу взгляд на люльки. На пышном кружеве одной из них – едва заметный отпечаток грязной ладони. До меня доходят ее слова.
Я заглядываю через край, моля боженьку Иисуса, чтобы внутри лежали две красивые куклы.
Но воплощаются не мои мольбы, а страхи.
В каждой из люлек лежит по грязному комку пеленок. Те же скудные одеялки, в которые бабуля обернула тех близнецов годы назад. Истрепанные и в коричневых пятнах гнили. Я отшатываюсь, почти спотыкаясь о тахту.
Худое лицо Гэбби растягивается в зловещей улыбке. Она склоняет голову набок, практически любуясь страхом на моем лице. Она подходит к люльке и нежно проводит рукой по омерзительным пеленкам.
– Они очаровательны, правда? – Она испускает блаженный материнский вздох. – Родные бесятся, когда я сбегаю из дома, но ты же не расскажешь, так ведь? Это будет наш маленький секрет. – Затем она выпрямляется и поворачивается ко мне: – Ты даже не спросила, что олень собирался приготовить. – Она кажется возмущенной, и моему мозгу требуется минутка, чтобы со скрипом догнать ее мысль.
– Рецепт, чтобы увидеть? – Я цепляюсь за слова ее стишка.
– Да! – Она подскакивает ко мне, прежде чем я успеваю отодвинуться. – Рецепт, чтобы увидеть! – Она оказывается прямо у моего лица, затем хватает меня за руки, и мы начинаем кружиться. – Рецепт, чтобы увидеть. Рецепт, чтобы увидеть! – поет она. – Дьявольское отродье. Дьявольское отродье, рецепт, чтобы увидеть!
Мы танцуем по кругу.
Меня накрывает волной тошноты. Мысли крутятся вокруг спящего оленя. Мертвый олень с карманом. Карманом, в котором лежала синяя пробка, подходящая к бутылочке от духов, которая хранилась в моей семье поколениями. Понятия не имею, как давно пробка пропала, за всю свою жизнь я видела только ту неподходящую, которой мы пользуемся сейчас. Глубоко внутри я знаю, что она говорит, но голова не хочет думать о том, кто этот мертвый олень.
Что, если Адэйр нашла пробку в фермерском домике среди вещей матери?
Гэбби резко останавливается, и по ее лицу пробегает тень сомнения:
– Ты не расскажешь ведь?
И, прежде чем я могу поклясться молчать, ее лицо чернеет от злости. На долю секунды ее глаза превращаются в темные шары, которые тут же пропадают. Так быстро, что, может, мне и показалось.
Или хуже, может, Гэбби Ньюсом сама собой не управляет.
Она крепче вцепляется в мои запястья.
– Лучше бы тебе молчать! – орет она мне в лицо, брызжа слюной.
– Отпусти! – Я выкручиваю запястья и вырываюсь на свободу, спешно отстраняясь от нее.
– Сгоришь в аду, если расскажешь! – Она бросается на меня, рассерженно потрясая кулаками над головой. Я спотыкаюсь и падаю, врезавшись в стол с едой. Мятные леденцы разлетаются по полу. Отчаянно желая убраться подальше, я переворачиваюсь на живот, вскакиваю и выбегаю из двери. – Гори в аду! – Это последние слова, которые несутся мне в спину, пока я слетаю вниз по частной лестнице.
Я несусь через кухню мимо удивленного персонала и выбегаю из задней двери, но не успеваю и полшага сделать, как замираю, увидев припаркованный прямо передо мной первозданно-красный «Корвет» Стоуна Ратледжа.
Лорелей достает сумки с покупками с заднего сиденья отцовской машины.
– Ох, отлично, можешь мне помочь с этими… – Увидев меня, она замирает. Ее лицо искажается яростью.
Только услышав, как пакеты ударяются о землю, я замечаю летящий в меня кулак. Он ударяется о мою щеку с жутким хрустом.
Загораются звезды.
В глазах темнеет.
Гравий подъездной дорожки впивается в локоть.
– Держись подальше от нашего дома, чертова психопатка! – орет надо мной Лорелей.
Я прижимаю ладонь к пульсирующей щеке. Гудящая голова кружится. Ребекка Ратледж вышла из машины и просто стоит там, пялясь на меня сверху вниз с самодовольным выражением. Совершенно счастливо наблюдает, как ее дочь нападает на меня.
Задняя дверь распахивается, и на улицу вылетает Гэбби.
– Дьявольское отродье! – радостно верещит она во всю глотку.
– Мой брат мертв из-за тебя! – Лорелей пинает меня по голеням, и я сворачиваюсь клубком, избегая ее удара. – А ты показываешься в моем доме! – Она снова пинает меня.
– Ты плохая, плохая девчонка! – Гэбби топает ногой на веранде в такт каждому слову.
Руки дрожат от нервов. Машина Стоуна зловеще улыбается блестящей решеткой радиатора, пока они обе орут на меня.
Лорелей наклоняется, хватает меня за рубашку и притягивает мое лицо к своему.
– Думаешь, можешь заявиться сюда, и что? Умолять о прощении? – спрашивает она, но я не отвечаю, я не могу найти слов. Кулон мотается из стороны в сторону вокруг шеи. – Еще раз появишься здесь, и я…
Рука тянется сама, и я хватаю золотую монету – кулон, висящий на ленте.
– Весы правосудия, – шепчу я, увидев изображение. Крошечное созвездие бриллиантов вокруг женщины с весами.
Лорелей отступает с недоумением на лице. Она прячет кулон под рубашку.
«Найди весы правосудия. В них правда», – Адэйр сказала эти слова всего за несколько дней перед смертью. Лорелей отшатывается со вспышкой страха в глазах. Я поднимаюсь.