– Ага, хотел узнать, оставалась ли ты ночевать в ночь накануне его смерти. – Она выглядывает в холл удостовериться, что никто нас не услышит, а затем закрывает нас в кабинете. – Но не волнуйся, я тебя прикрыла. Если спросят, ты скажи, что на ужин мы ели вчерашние спагетти. Может, пару банок пива пропустили. И пошли спать около часа. И ты осталась до следующего утра, часов так до девяти. – Она чуть припудривает меня и отступает, чтобы оценить работу.
– Но я правда была с тобой в ту ночь. – Хоть и прокралась через окно спальни Адэйр, о чем ей и сообщаю.
Тетя Вайолет замирает с кисточкой на моей щеке. Ее брови недоуменно сходятся над переносицей. Она пялится на меня, не понимая, как переварить сказанное.
– Стой, ты утверждаешь, что была в доме в ночь убийства Стоуна? – Она спрашивает таким тоном, будто ей нужны будут доказательства моих слов. – Когда ты пришла? – Ее голос немного дрожит.
– Я… я не уверена, может, в полтретьего-три. Я была довольно пьяная.
Она некоторое время это переваривает.
– Ладно, тогда, если спросят, то между часом и двумя. Тогда у нас будут похожие истории. – Она удовлетворенно кивает, будто это маленькое изменение будет иметь какое-то значение.
– О-о-окей. Но ты веришь мне, тетя Ви? Правда ведь?
Тетя Вайолет нервным жестом захлопывает компактную пудру, не в силах встретиться со мной взглядом. Ее лицо бледнеет.
Закрытая дверь вдруг делает крошечный кабинет еще меньше и душнее.
– Ты веришь мне, правда? – снова спрашиваю я.
Она тяжело сглатывает, кивая.
– Ага-а, – медленно тянет она, будто задумавшись. Ее кивок ускоряется, будто она должна убедить себя в том, что эта новая информация ей подходит. – Ага. Не говори копам, что влезла в окно, ладно? Повторяй, как я сказала: мы ели спагетти, пропустили пару банок и ушли спать между часом и двумя. Разошлись до девяти на следующее утро. Ладно?
Я настороженно смотрю на нее. Она правда верит, что прикрывает меня. Собственная семья считает меня способной на такую жестокую вещь, как убийство.
– Ты знаешь ведь, что я не убивала Стоуна? – спрашиваю я. Честно говоря, я в этом не уверена.
Ее голова вздергивается, и она смотрит мне прямо в глаза:
– Этот человек заслуживал смерти, слышишь меня? Не нужно чувствовать вину, отомстив за собственную семью. Но если ты говоришь, что не делала этого, значит, не делала. – Тетя Вайолет кивает. Я вздыхаю.
Дверь в кабинет резко распахивается, заставляя нас обеих подпрыгнуть. Рейлин просовывает голову внутрь и замирает, почувствовав напряжение в воздухе, но не может сдержаться.
– Не хочется прерывать вашу семейную идиллию, но, если хочешь ехать, сейчас или никогда.
– Иду. – Я направляюсь за ней, но замираю на выходе: – Эй, тетя Ви, Рейлин правду сказала, ты больше не пьешь?
Ее губы растягиваются в легкой улыбке.
– Да, куколка, девятнадцать дней уже. Начала размышлять о моей девочке. Если ее смерть – недостаточная причина для того, чтобы взять себя в руки, то не знаю, есть ли такая вообще. А теперь топай отсюда и не влипай в проблемы. А когда тебе в следующий раз кто-то даст в морду, лучше влепи ему вдвое сильнее. – Она треплет меня по подбородку. – Стеклянная дверь, ага. Убирайся отсюда.
Она шлепает меня по заднице, чтобы придать ускорения.
Из музыкального автомата гремит какая-то бодрая песенка Хэнка Уильямса-младшего. Зависающие у бильярдного стола парни шумно болтают.
– Ну, может, хоть теперь нам не придется слушать твое нытье о том, что не удалось первым в сезоне подстрелить добычу, – говорит какой-то старикан Джимми Дотри, и вся толпа взрывается смехом.
Рейлин встречается взглядом с Джимми, когда мы проходим мимо.
– Эй, сладкая, почему бы тебе не посидеть у Джимми на коленках и не отпраздновать со мной? – Он от души хлопает себя по ляжкам.
– Не вопрос, Джимми, – говорит она, одаряя его половиной секунды надежды. – Прямо как отвезу детское питание младенчику, с которым твоя жена сидит дома… ублюдок. – Последнее слово она выдыхает еле слышно.
– Зануда! – кричит он вслед, когда мы выходим из сигаретного дыма на свежий вечерний воздух.
– Что он отмечает? У него ребенок разве не в прошлом месяце родился? – спрашиваю я, пока мы шагаем к ее синей «Камаро».
– Ага. – Рейлин ковыляет по гравию на каблуках. – Отмечает тот факт, что ему не придется целый месяц покупать мясо. Но бампер его пикапа заплатил за это свою цену.
Я кидаю взгляд на покореженный пикап, когда мы проходим мимо, и застываю, заметив торчащие из кузова рога.
– Мертвый олень, – шепчу я самой себе.
– Точно. – Рейлин распахивает дверь машины, но затем ненадолго задерживает взгляд на мне.
– Он так сильно покорежил ему машину? – Риторический вопрос.
– Ага. А что? Ты чего так зависла, Уэзерли?
Дэвис ошибается. Идеальный бампер Стоуна – не ерунда. То, что Лорелей ездит на машине отца, – не ерунда. То, что Гэбби говорит о мертвом олене, – не ерунда.
– Знаешь что? Не надо меня везти домой. Подбрось-ка меня до полицейского участка.
Глава 15Тупее табуретки
Птичья тень скользит по дороге, чуть опережая нашу машину. Рейлин трещит о том, какие паршивые в «Наливайке» чаевые и как ей, может, стоит махнуть в Нэшвилл, найти там начинающую музыкальную звезду и тусоваться с ним.
Тень вороны разрывается надвое, разделяется на множество, и я улыбаюсь.
Они покрывают небо мягкой черной вуалью. Будто речная рябь, отражающая оранжево-фиолетовый закат.
– Ого. – Рейлин подается вперед над рулем, чтобы разглядеть получше. – Ты это видишь? Их так много. – В ее голосе изумление.
Но это всего лишь разделенный Грач.
– Час ворон, – говорю ей я. – Когда день уже угас, но ночь еще не занялась.
Рейлин откидывается на спинку кресла.
– Звучит очень красиво и до ужаса стремно. Боже, Уэзерли. – Она качает головой. – Они собираются, типа, спикировать на нас и выклевать глаза, или что?
Я тихонько фыркаю:
– Нет. Это значит, что вороны собираются в конце дня на ночной отдых.
Когда вдали появляется группа строений, вороны отлетают в сторону, к кронам деревьев. Машину наполняет запах приближающегося летнего дождя.
– Нужно быть тупее табуретки, чтобы отправиться туда после твоего фокуса в доме Ратледжей.
Я кидаю хмурый взгляд на Рейлин.
– Хорошая из тебя подружка. Нет, подожди, не заезжай на парковку, – говорю я, когда мы подъезжаем к зданию. – Езжай сперва мимо, посмотрим, кто дома.
На Законном проезде, названном в честь кубка Джессопа [3], а вовсе не участка шерифа, всегда стабильный поток пешеходов. Захлебывающееся рычание «Камаро» переходит в пыхтение, когда мы замедляемся, чтобы я удостоверилась, на месте ли «Бронко» Оскара. Этот парень – мой единственный шанс не оказаться сразу же в камере.
– Дерьмо, – говорю я, не увидев машины. – Его нет.
На месте только Келли, который дежурит в диспетчерской. Остальные, должно быть, на выезде. Я прошу Рейлин припарковаться у «На бегу», наверное, последнем месте на многие мили вокруг, где еще продают классическую «Колу».
– По пятницам тут всегда целая толпа в домино играет, – говорю я Рейлин. – Подожду здесь, пока Оскар не вернется.
– Я бы с тобой подождала, – спешно говорит Рейлин, когда я вылезаю из машины, – если бы не нужно было возвращаться на работу.
Я наклоняюсь к ее открытому окну:
– Все нормально. Я что-нибудь придумаю. – Вдали из-под покрова тени деревьев выступает темная фигура, исчезая за магазином.
– Но если ты тут застрянешь, – говорит Рейлин, начиная отъезжать, – или нужно будет заплатить залог…
– Ага, ага.
Я коротко взмахиваю рукой, надеясь, что такого не случится. Затем жду, пока она не отъедет, не пропадет из вида, прежде чем и самой скрыться за магазином.
Как и в поместье, едва я оказываюсь за зданием и вижу стол для пикника, на меня накатывает прошлое. Через два года после смерти дедули я однажды пришла сюда одна. Спросила Буббу Дунна, сколько колбасы и крекеров он мне даст за доллар. Думаю, он меня пожалел, потому что дал мне бутылку «Колы», колбасу и крекеры, да еще и несколько пятицентовых жвачек сверху. Я подумала, что сорвала джекпот. Выскочила с добычей в руках из задней двери и вприпрыжку понеслась к столам у пруда.
Грохот крышки помойного бака испугал меня до полусмерти. Я едва не уронила свое барахло. Тогда я и увидела его – юного Грача, прячущегося за помойкой, в которой он рылся. Он так вытянулся за лето, что перерос свою одежду. Она не только была ему мала, но и выглядела неважно. У меня сердце разрывалось от такого зрелища, от знания, что ему приходится искать еду в мусоре. Стыд не давал ему посмотреть мне в глаза, но стыдиться должно было мне. Мне даже в голову не приходило, что у него не было дома или завалявшегося доллара, чтобы добыть еды.
Мы разделили колбасу и «Колу», пока пересчитывали зависших над прудом стрекоз. Хвастались, сколько можем выловить головастиков за раз. И рассуждали о том, почему черепахи так называются, ведь ничего похожего на череп в них нет.
Когда я наконец спросила, где он провел весь прошлый год, Грач не мог вспомнить. Для него время зачастую не существовало. Только длинные провалы между жизнями мальчика и вороны.
– Почему ты вернулся? – спросила его одиннадцатилетняя я. Мне не хотелось прозвучать грубо или неблагодарно, я просто не понимала.
– Смерти. Души. Они всегда приводят меня обратно к тебе. – Произнеся эти слова, он украл мое сердце. С тех пор оно у него.
В ту неделю умер мистер Аллен Робертс – вот почему вернулся Грач. Я пыталась спасти старика, после того как он свалился с лестницы, собирая персики. Но, похоже, благословенный Господь хотел с ним побеседовать, и я ничего не смогла поделать. Ну или так сказала бабуля.
В ожидании меня Грач сидит на столешнице того же стола для пикника, устроив босые ноги на лавке. Теперь еще и красивый как дьявол.