В час ворон — страница 28 из 45

– Не могу поверить, что я попусту терял время на эту сказку. Капли дождя, олень с карманами и загадки, спрятанные в пустых жестянках. – Он швыряет банку на стол. – Серьезно, Уэзерли?!

Дверь трясется от настойчивого стука, и Келли заглядывает внутрь.

– Шериф звонил, м-м-м… – Она бросает на меня взгляд, затем обратно на Оскара. – Дело довольно серьезное. Он ждет тебя у Ратледжей как можно скорее.

Оскар обращает ко мне сердитый взгляд.

– Что? – Я невинно поднимаю руки. – Я все рассказала. Клянусь!

– Пара сек, – говорит он Келли, и она разумно ретируется. – Я с тобой не закончил. – Он хватает свою шляпу заместителя и ключи от «Бронко».

– Эй, а что насчет того, что я рассказала?

– Это не доказательство. – Он устраивает «стетсон» на голове и разворачивается к двери.

– На машине Стоуна ни царапины, – выпаливаю я. Этого хватает, чтобы остановить его на пороге. – На этом красном «Корвете» ни единого следа. Сам сходи посмотри. – Я машу рукой в сторону входной двери.

– Это называется ремонт, Уэзерли. – Он качает головой и хватается за ручку двери.

– За неделю ремонт не делают, – быстро говорю я. Он замирает. – Слушание в суде было через полторы недели после смерти Адэйр. «Корвет» Стоуна в тот день стоял на главной улице. Разве он не должен был еще быть в мастерской? Спроси Джимми Смута. Он отогнал машину Стоуна после из-за пробитого колеса. Он бы заметил повреждения, так? Если не чинил до это? Если машина Стоуна сбила… – слова застревают в горле. – Если он что-то переехал, – говорю я сквозь сжатые зубы, – оленя или что-то другое, где повреждения? Так быстро машины не чинят. Не в наших краях. Особенно дорогие спортивные тачки, как у него. – Теперь в его глазах показалась искра.

– Это все еще не доказательства, – говорит он, поворачиваясь.

– Лорелей водит машину отца, – пытаюсь договорить я до того, как он закроет дверь, но не успеваю.

– Где же ее машина? А? – вопрошаю я в пустом кабинете, падая в кресло Оскара. – Спроси богатую девочку об этом, почему нет? – Я пальцем раскручиваю картотеку на его столе.

Я и пары раз не успеваю покачаться взад-вперед в кресле, когда замечаю ярлык на папке, которую Оскар листал, когда я появилась. «Уэзерли Уайлдер», – нацарапано на нем как куриной лапой. Холодок страха поднимается по шее и заливает лицо краской.

Звонок на входе. Я поднимаю глаза на полсекунды. Когда ничего не происходит, я разворачиваю папку к себе и открываю ее.

Сверху лежит отчет об осмотре дедули после смерти. Снимки его тела и заметки на полях, читать которые слишком больно. Дальше идет жалоба миссис Филлипс о том, как я «исцелила» ее мужа. Я помню ее неблагодарность после того, как я заговорила его смерть, она мне целый выговор устроила. Затем ксерокопия записок доктора Йорка с того дня, когда я пыталась заговорить смерть Эллиса Ратледжа. На следующей странице, вырванной из желтого блокнота, Оскар написал несколько имен и дат. Люди, чью смерть я заговорила. Есть еще несколько, о которых Оскар не в курсе.

Но мое внимание привлекают слова, нацарапанные на полях:

«Неизвестная жертва утопления???»

Душа уходит в пятки.

Я достаю следующую страницу дрожащей рукой. Всего лишь пара предложений. Три, вообще-то. Принятый диспетчерской звонок пятнадцатилетней давности:

«Августус Уайлдер позвонил сообщить, что нашел с Джонси Хэйуортом утонувшего ребенка у реки. Но когда заместитель прибыл забрать тело, Августус сообщил ему, что они ошиблись. Они приняли за тело зацепившийся за корягу мокрый ковер».

Я почему-то чувствую себя голой. Выставленной напоказ. Мой секрет лежит прямо здесь, открытый всему миру. Если бы только они знали, что читают. Но Оскар явно что-то подозревает.

Одна вещь начинает крутиться в голове. Ковер? Адэйр было видение мальчика у реки. Я могла поклясться, что дедуля и Могильный Прах нашли этого мальчика. Я его поцеловала. Загадала желание на вороньем перышке и вернула его к жизни. Разве нет?

Но в полицейском отчете совсем другая история.

Еще два звонка раздаются от входа. Взволнованные голоса разносятся по другую сторону двери кабинета. По силуэтам «стетсонов» становится ясно, что комната битком забита силами правопорядка. Я захлопываю папку. Над головой грохочет гром. Две секунды спустя небо прорезает молнией. Она озаряет кусочек окна над архивным шкафчиком позади стола Оскара. Становится ясно, что это мой путь отхода.


Вперед ногами и животом вниз я протискиваюсь наружу, молясь всем богам, чтобы никто не заметил две дрыгающиеся ноги.

Четырех футов до земли достаточно, чтобы изрядно меня испугать. Жестяная банка и все ее содержимое шлепаются на землю. Я торопливо поднимаю записку Адэйр из лужицы и вытираю о шорты. Удостоверившись, что я подобрала всю свою микроколлекцию доказательств, я разворачиваюсь на каблуках и врезаюсь Грачу прямо в грудь. Нежное мурлыканье разливается по моему телу при виде него. Черные волосы промокли под дождем, и ресницы слиплись. Его крепкое тело прижимается к моей ладони.

– Это ты! – От удивления мой голос звучит выше.

– Ты ожидала, что тебя спасет кто-то другой? – Грач насмешливо поднимает бровь. Фонари на парковке едва достигают этой части здания, но мне виден хищный отблеск в его глазах.

– Я просто… – Я указываю большим пальцем на окно за плечом, через которое только что вылезла. – Мне больше неоткуда было… Я вообще-то не ожидала, что ты… – От нервов слова застревают в горле.

Хитрая улыбка скользит по его мокрым губам.

– Ты, – я корчу лицо, надеясь, что кажусь не впечатленной, – если ты считаешь это спасением, то ты жестоко ошибаешься. Я прекрасно сбежала бы сама. – Я смахиваю капли дождя с лица, с каждой минутой все больше походя на мокрую кошку.

В нашу сторону движутся голоса, и Грач обвивает мою талию рукой и утягивает нас в глухую тень от здания.

Меня окутывает густой запах сосны и земли, и я вдруг остро осознаю, как крепко я прижимаюсь к нему. Я держусь за его мокрую насквозь рубашку. Сердце грохочет в груди.

Громкие голоса заставляют нас обоих обернуться. В кабинете Оскара загорается свет.

– Надо идти. – Слова Грача шелестят у моего уха. Прежде чем я успеваю согласиться, он хватает меня за руку, и мы исчезаем в лесу под покровом дождя.

Глава 16Видение из моих снов

В лесу – особенно ночью во время грозы – привычно ощущение, что кто-то следит за тобой. Мы ускоряем шаг по направлению к единственному месту, где никто не будет меня искать.

Запыхавшись, я останавливаюсь и поднимаю глаза к старой пещере, где мы развлекались с Адэйр. Обнаженные корни деревьев нависают над входом в нее, как густые брови над темными глазами. Лозы кудзу тянутся по холму бесконечным потоком зеленых слез. Дождь стекает с горы, образуя тонкую завесу над входом.

Рука цепляется за верхнюю перекладину туристической висячей лестницы, которую мы с Адэйр оставили висеть здесь много лет назад. Я опускаю глаза вниз. Прежде чем я успеваю спросить Грача, идет ли он, он подается вперед, его тело съеживается в темное пятно и обращается в ворону. Одно становится другим до того еще, как он касается земли.

Невероятно.

Порыв ветра, хлопанье крыльев, темное пятно – и он снова превращается в человека, а затем протягивает мне руку.

– Выпендрежник, – бормочу я, цепляясь за него. Его хватка становится крепче, когда он подтягивает меня одним быстрым движением.

Мы стоим там лицом к лицу. Свидетелями нам только дождь и наше тяжелое дыханием. Годы обрывочных воспоминаний – вот и все, что у нас когда-либо было. Мы смотрим друг на друга, чтобы оставалось за что держаться следующий отрезок времени.

Я любуюсь возвышающимся надо мной мужчиной. Лунный свет озаряет его бледную, будто мрамор, кожу. Линия подбородка плавная, но выразительная. Сильная. В его глазах глубина, будто, переводя души, он прожил много веков.

Он видение из моего сна. Желание, осознанное и ожившее.

Барабанная дробь моего сердца срывается, когда он поднимает руку и отводит несколько влажных прядей волос от моего лица. От легкого прикосновения перехватывает дыхание. Улыбка Моны Лизы растягивает уголки его рта.

Раскат грома пронзает ночь, разделяя небо. Над головами раздается каскад громких писков и криков.

– Черт!

Мы бросаемся на землю, пока стая летучих мышей беспорядочно носится вокруг нас. Грач закрывает меня своим телом. Мыши одна за другой вылетают из пещеры, вереща в ночи.

Когда хаос утихает, все еще сидя на корточках и изучая потолок, я спрашиваю:

– Еще остались?

Свет едва проникает в пещеру. Тьма – бездонная дыра в никуда.

Грач вытаскивает из кармана серебристую зажигалку и возвращает пламя к жизни. Пляшущий огонек тут же съедает иллюзию бездонности. Он поднимает зажигалку к потолку, и пара замешкавшихся летучих мышей пускаются в полет.

– Думаю, мы теперь в безопасности, – говорит он, не обнаружив других. Он выпрямляется в полный рост, вновь почувствовав себя уверенно.

– Значит, «Зиппо» превращается, а ботинки нет? – Я киваю на его босые ноги.

Он пожимает плечами:

– Думаю, ворона просто ненавидит обувь. – Он обводит зажигалкой пространство вокруг себя.

Тесное пространство пещеры уходит вглубь футов на двадцать. Здесь гораздо меньше места, чем в моих воспоминаниях. Косой каменный потолок заставляет нагибаться у одной из стен. Запах мха такой плотный, что, когда вдыхаешь, на языке появляется вкус земли. Лозы пробиваются только в щелях между камнями. Весь пол завален листьями.

Среди них виднеется давно выцветший постер со щенком и котенком. Треснувшее зеркало, у которого мы наряжались, стоит, прислоненное к задней стене. Фиолетовый бархат старого костюма ведьмы Запада рассыпается между пальцами.

– Это место… Вау! – выделяет последнее слово Грач, по-настоящему вглядываясь в окружение.

– Ага, – так же, затаив дыхание, говорю я.

Из-под кучи сорняков торчит ржавый канделябр. Грач высвобождает его. Потеки воска застыли на рукояти. Грач садится на корточки перед выступающей каменной плитой, устраивая на ней канделябр. Он плавит воск в одном из подсвечников, пока тот не обнажает огарок свечи.