— Многие африканцы, так же как и белые, думают и верят, что судьба и бог создали существующий ныне в Южной Африке порядок и превратили белого в вечного господина. Мы должны искоренить этот предрассудок.
Европа научила Лилиан больше, чем Африка. Она стала могильщиком мифов. Женщина, шьющая блузы в Орландо, — одна из самых опасных в Южной Африке.
Во время перерыва наряд полиции был усилен: вместо пятидесяти появилось более сотни полицейских. Мы взобрались на эстраду Ганди-холла. Все были уже знакомы друг с другом. Как легко завести друзей! Небольшая изолированная группа белых и масса черных, встречающая тебя с доверием. Достаточно мне было только взглянуть на одну девушку, как та тут же рассмеялась и подняла кверху большой палец.
Снова речи. Все они кончались призывом не прибегать к насилию! Люди не хотели давать полиции повода к открытию огня. Кровопролитие сделало бы невозможным балансирование, на котором держался Конгресс.
Самая большая организация африканцев борется за создание такой страны, где бы никто не ссылался в резервации. Будущее принадлежит и Доктору Фервурду, как зло смеются панафриканисты. Сейчас Национальный конгресс запрещен, его лидеры брошены в тюрьмы, Тамбо бежал, а правительство на деле показало, как оно расценивает волю к сотрудничеству со стороны другой расы.
Выйдя в обеденный перерыв на Фокс-стрит, мы увидели на противоположной стороне улицы ряды полицейских. Детективы и несколько чернокожих осведомителей немедленно перешли к ним. Белые, оставшиеся на нашем тротуаре, симпатизировали черным, это всем было ясно. Нам шептали, нас забрасывали листовками и брошюрами. Член Конгресса, которого я видел в правлении, отвел меня в сторону и пожаловался:
— Политическая полиция умеет преследовать людей. Приходят ночью и стучат в дверь. Чаще всего присылают полицейских-африканцев, и ты знаешь, что это не проверка паспортов. Из-за двери кричат: «Открывай дверь, дьявол!» Зажигаешь свечу и спрашиваешь: «Кто там?» Хотя отлично знаешь, кто стоит за дверью. И, когда открываешь дверь, они врываются в комнату. «Какого черта не открывал раньше?» — кричат и толкают тебя. «Думал, бандиты», — отвечаешь. Они размахивают своими дубинками. «Можно мне надеть брюки?» Смотришь на часы: три. «Поторапливайся, черная скотина!» — кричат. «Сообщи на работу, — говоришь жене. — Попроси, не могут ли они внести выкуп. 20 фунтов. Поговори с Дума Нокве, с Тамбо и другими адвокатами».
Он закурил сигарету, сплюнул и ушел.
Позднее вечером с речью выступил Рональд Сегал — редактор газеты «Африка Саут». Он прилетел из Кейптауна.
Перед тем как уйти, старый пастор взял меня за руку:
— Я думал об одной вещи. Не спешить, быть осторожным, стоять на позиции: подождем, посмотрим — это в Южной Африке равноценно бездействию. Если же мы перестанем осторожничать, то, может быть, продвинемся вперед на миллиметр.
Когда в десять часов полиция закрыла собрание, дети спали за спинами своих матерей, просыпаясь лишь изредка от речей ораторов да от пения тысяч людей: «Африка, вернись к нам!»
Тщательно замаскировавшись, в толпе стоял человек в гражданской одежде — тайный агент политической полиции. В течение двенадцати часов он, чтобы заработать кусок хлеба, слушал речи и кричал вместе со всей толпой. Сейчас он тоже пел гимн Африки, раскачивался из стороны в сторону, как и другие, в такт песне, подняв кверху большой палец руки во имя уничтожения тирании.
Африканские лидеры внимательно следили за ним с эстрады. Но окружившие здание полицейские, у каждого из которых за поясом было по десятку наручников, не видели его.
УГРОЗА БЕЗОПАСНОСТИ
Коммунист — это самое распространенное ругательство в Южной Африке. Министр юстиции Франсуа Эразмус сказал: «Коммунистами я считаю всех, кто пытается вести борьбу против государства». Это определение охватывает даже некоторых самых ярых противников коммунизма. Но, несомненно, коммунисты в Южно-Африканском Союзе есть, а «Нью Эйдж»— газета, более всего походящая на их орган.
Спустя день после собрания Конгресса мы посетили редакцию этой газеты. Она расположилась в нескольких комнатах здания «Progress Buildings», Комиссионер-стрит, 154. Скромность служила ей защитой. Здесь работали люди различных рас: индийцы, цветные, белые и африканцы. За короткий период пребывания в Южной Африке мы повидали примеров естественного сотрудничества между расами гораздо больше, чем за целый месяц, проведенный в Родезии. «Нью Эйдж» никогда не замалчивает скандальных случаев. Официально она не принадлежит никакой партии, но рисуемая ею картина Южной Африки имеет мало общего с версиями белой прессы.
Мы поздоровались с присутствующими. Маленький человек посмотрел на нас с подозрением, а две дамы с еврейскими именами любезно посоветовали нам быть как дома. Мы иностранцы, следовательно, не шпионы. В комнату вбежал африканец. У него за ухом текла кровь. Видно было, что его кто-то отделал.
— Эй, Лу, где ты пропадал?
— Делал репортаж в Марока.
Он проскочил в туалет. В Южной Родезии я совершил бы преступление, позволив африканцу воспользоваться туалетом в моем доме. Так же это воспринимается здесь. Встреча с людьми, которые считают естественным нарушать законы апартеида, нас приободрила.
Уже само существование газеты «Нью Эйдж» нарушало эти законы. За достоверность сведений о нападениях на африканцев она пользовалась уважением даже среди журналистов, критически относящихся к ее взглядам. У этой газеты имелись корреспонденты во всех уголках страны. Но ее отличало и другое: на странице международных новостей преобладали новости, полученные от коммунистических агентств печати.
Редактором газеты была тридцатитрехлетняя Рут Фёрст. Клуб «Юниор Лефт Бук», который она посещала в детстве, превратил ее в социалиста. Здесь девочки и мальчики беседовали о разложении капитализма. Во время крупной забастовки шахтеров в 1946 году, когда африканцы впервые обратились за помощью к коммунистам, полиция разгромила газету «Гардиан», как называлась в то время «Нью Эйдж», и Рут стала бороться вместе с африканцами. В течение девяти лет своего редакторства в иоганнесбургской «Гардиан» Рут Фёрст освещала в печати такую Южную Африку, о какой не знали даже либералы: избиения, каторжные работы, департации, жестокое обращение с людьми, приводившее к смертным исходам, и тысячи других трагедий. После этого неведение перестало быть удобной ширмой.
«Гардиан» была запрещена, но газета стала выходить под названием «Нью Эйдж». В апреле 1960 года газета была окончательно закрыта, а сотрудники арестованы или сбежали.
Рут и ее муж, адвокат Джо Слово, едва ли замечают, что «белый мир» исключил их из своего круга и объявил им войну. Европейцы, подобные им, оказывают на африканцев влияние, совершенно непропорциональное их количеству. Знаменателен уже сам факт их существования. Топот шагов полиции безопасности часто нарушает их покой.
Многие африканцы считают, что, поскольку белые не живут в локациях и не работают в одинаковых с ними условиях, они могут лишь симпатизировать африканцам, не больше. Но «процесс о государственной измене» свел белых и черных в одной тюрьме. Рут Фёрст и Джо Слово были среди обвиняемых, а в 1960 году их снова бросили в тюрьму. Так люди с другим цветом кожи выступают вместе с африканцами в общей борьбе.
Коммунистическая партия (основана в 1921 г.) едва ли оказала какое-либо воздействие на Африканский национальный конгресс, но она научила отдельных африканцев дисциплине, преданности великой цели, духу единства. Долгое время она была единственной партией, открытой для всех рас, и многие африканцы чувствуют себя духовными близнецами коммунистов: в этой партии никогда не проявлялось бессознательно унизительное отношение, которое обычно встречаешь в среде белых доброжелателей. Коммунисты прекрасно понимают, что важнейшим является требование социального и экономического равенства. Они ввели понятие «африканцы» вместо «туземцы».
Пастор Хаддлстон, англиканский монах, много сделавший для трущоб, окружающих Иоганнесбург, говорил мне:
— Церковь с сожалением должна признать, что коммунисты взяли на себя инициативу по созданию вечерних школ, по политическому воспитанию, встречам в белых семьях и во многом другом. Церковь всегда отстает от них. Было бы замечательно, если бы интернациональные церкви в Южной Африке смогли сами выдвинуть какую-нибудь идею.
Многие из посетивших страну согласны со мной в том, что большинство замечательных людей, с которыми встречаешься здесь, оказываются либо приверженцами христианства, либо марксистами. Часто эти люди — единственные, кто осмеливается жить согласно своему учению. Однако такой большой вклад в жизнь современной Южной Африки внесла не сама христианская церковь, а отдельные миссионеры, популярность, мужество или независимость которых стали образцом для подражания. Много раз мне приходилось слышать от африканцев:
— Я христианин, потому что меня воспитал тот-то и тот. Поэтому я и не обращаю особого внимания на то, что бурская церковь продолжает проводить политику апартеида…
Когда Компартия была запрещена, большинство ее членов объединились в Конгрессе демократов. Это организация белых, подобная Национальным конгрессам других рас. И все Национальные конгрессы подписали Хартию свободы — документ, в котором излагаются директивы для будущего Южной Африки.
Программа Конгресса демократов неопределенна, но открывает двери для всех, кто хочет равенства между расами. В партию входят адвокаты, учителя, представители церкви и либерально настроенные люди, думающие, что Либеральная партия выступает слишком пассивно и примиренчески. Однако большинство членов партии называют себя социалистами. Белая Южная Африка считает Конгресс демократов пятой колонной в стране.
— Питер Бейлевельд, президент Конгресса демократов, прибудет с минуты на минуту, — сказал африканец-журналист, вытирая кровь с лица, и сел за старый «Ремингтон».
— О чем вы пишете? — поинтересовался я.