— Можно еще? — спросила старшая спустя мгновение.
— Ложись лучше спать, — ответила мать, хотя был полдень.
— Я пойду работать, — сказала девочка.
— Нет.
— Я буду носить белье в Парктаун.
— Сара будет стирать, — восхитилась младшая.
— Саре одиннадцать, а тебе семь. Рано вам еще, подождите.
— Сара будет зарабатывать деньги, — настаивала младшая. — Мы не хотим пить снятое молоко.
На плите грелся утюг и горшок с пищей. Поодаль сушилось белье белых.
В следующем доме, одном из самых плохих в Орландо-Вест, на полу храпел пьяный мужчина. У него прямые волосы: полуиндиец-полуафриканец. Вилли сказал, что этот человек один из немногих, которые добровольно носят паспорт и живут среди африканцев. Fro жена кормила ребенка. От плиты тянуло дымом и пахло мусором.
— Я хотел спросить кое о чем, но, видимо, сейчас нет смысла, — сказал Вилли.
Все имущество их составляла лишь ручная тележка. Ребенка кормили разбавленным маисовым отваром, какой едят только в самых бедных семьях.
— Объект для Лизы, — заметил Вилли. — Если в комиссии социального обеспечения ей разрешат самой предпринять что-либо.
На ухабистых, покрытых гравием дорогах играли босые дети. Они были в коротких платьицах и штанишках цвета хаки. В кармане у меня лежали кисловатые леденцы, какие выдают в самолете пассажирам при взлете и посадке. Я роздал их детям, но потом спохватился, заметив их вздувшиеся животы, красноватый пух на месте волос…
Людей на улице было мало. Мы зашли в дом. Нам долго никто не отвечал. Наконец показалась женщина. Я не знаю, кем она доводилась хозяевам, но она узнала Вилли.
— Его забрали полицейские, — сказала она и направилась на кухню.
Мы молча стояли посреди комнаты. Я не понял, кого забрали. В дверях показалась старая женщина. Увидев нас, она остановилась.
— Бедняга! — лишь прошептала она. Больше никто не сказал ни слова, может быть, из-за нашей белой кожи или чтобы не втягивать нас в будничные проблемы. Вилли пожал плечами. Мы вышли.
Лучи солнца в эти дневные часы бросали на дом пятна: медные монеты, растекавшиеся по плоским стенам. Собаки неподвижно стояли, опустив головы, и сонными взглядами провожали куриц, которые перебегали через дорогу, оставляя за собой пыльное облачко.
В следующем доме, куда мы зашли по делу, одна стена была оклеена листами красочного воскресного приложения газеты. На картинках были изображены последние модели американских автомашин. Здесь же указывались их цены и сообщались сведения о кузове и силе мотора. Мы подумали, что было бы гораздо приятнее, если бы автомобили не напоминали о мире, который мы уже почти забыли. На кровати, стоявшей у стены, дети могли лежать и читать по слогам: «Лошадиные силы… расход бензина… лаковое покрытие: малиновый цвет, цвета резеды, бронзовый, алмазно-серый…» Они спали под всеми цветами радуги.
Но в этом доме, как мы узнали, недели две назад умерла девочка. У нее поднялась температура, и через два дня ее не стало. Она харкала кровью, и молоко не вылечило ее. Пока Вилли разговаривал с матерью, маленький серьезный мальчуган играл катушками от ниток, которые он соединил вместе, соорудив поезд. Он без устали катал круглые кусочки дерева взад и вперед, казалось, игра для него имела определенный смысл, скрытый от нас.
В комнату вошел англиканский пастор с круглым черным лицом. Он поздоровался с нами за руку, затем повернулся к женщине и спросил, как она себя чувствует и достаточна ли зарплата ее мужа. Женщина всплеснула руками и сказала, что семье часто приходится туго.
— Иисус страдал во имя нас, — сказал пастор.
— Да.
— Мы страдаем во имя других и должны учиться этому.
— Во имя чего? — спросила женщина.
— Во имя тех, кто придет после нас. И, может быть, скоро.
— Мы питаем надежду стать свободными еще при жизни, — заметил Вилли.
— Многим прежде всего следует быть смелее, — кротко заявил в ответ пастор, укоризненно посмотрев на нас.
Люди, к которым привел нас Вилли Косанге, жили в путах жестоких законов. Им некуда бежать от несправедливости. В глазах белых обитатели трущоб — лишь номера.
Белые южноафриканцы в понятие трущоб включают и людей, живущих в них. По их мнению, это грязные, опустившиеся люди, и на них, как и на трущобы, не стоит обращать внимания. Африканцы знают, что белые рассматривают их как совокупность отвратительных качеств. Черные не прочь даже превратить это в некую привилегию, торжественно заявил Вилли, когда мы прятались от очередного белого надсмотрщика, проезжавшего на автомобиле.
— Мы всегда можем где-нибудь спрятаться. Никто не замечает нас. Ведь мы не настоящие люди. Африканец… что это такое? Частичка статистики о зарплате, трущобный червь, насильник, объект для несправедливостей, существо, которое только и думает о революции.
На камне рядом с нами, опершись локтями о колени, сидела девочка и грызла корку хлеба. У нее был очень круглый лоб, волосы зачесаны назад и уложены в пучок, перехваченный металлической никелированной дужкой. Уголки ее рта от холода то поднимались, то опускались. Казалось, она вот-вот заплачет или рассмеется.
ХРИСТИАНСКОЕ ГОСУДАРСТВО
Бог — верховный школьный инспектор в бурской Южной Африке. Профессор Кутзее, один из националистических теоретиков Института по христианскому национальному воспитанию, пишет: «Для кальвиниста любая учеба — часть его жизненного призвания. В воспитании кальвиниста даже уроки математики, грамматики или истории имеют иную цель, нежели для человека отличных воззрений».
С победой националистов в 1948 году начался период многочисленных доктрин. Бурским детям вдалбливают веру в их божественную миссию, а черных детей учат, что они рождены слугами избранных слуг господа бога.
Программа христианского национального воспитания стала руководством для государственных школ, где преподавание ведется на языке африкаанс.
Цель любой формы обучения — подготовить ребенка к подчинению воле бога, научить его «чтить бога, выполняя свои задачи по культурному воспитанию человечества, иными словами, подчинять себе землю и господствовать над ней… Это стремление осуществимо, но цель может быть достигнута только в христианских и национальных школах» (параграф 5).
«История — это осуществление планов, предначертанных для человечества богом… Молодые люди могут плодотворно выполнить свою национальную задачу лишь тогда, когда они имеют правильное представление о происхождении нации и о направлении, в котором развивается национальная преемственность поколений. Наряду с родным языком (африкаанс) история отечества — наилучшая основа воспитания любви к национализму» (параграф 6).
Параграф 8 запрещает существование школ, где бы вместе учились дети, говорящие на африкаанс и на английском языке. Эта форма апартеида между белыми проводится с 1956 года. Более 80 процентов преподавателей английского языка — буры. 65 процентов белых детей в Южной Африке учится в школах на языке африкаанс, причем желание родителей не учитывается. Язык для ребенка определяет школьный инспектор. Больше всего страдают бурские семьи с либеральными взглядами. Они не хотят отдавать детей в доктринерские школы, но у них редко есть средства для обучения ребенка в частном учебном заведении, где преподавание ведется на языке африкаанс.
Параграф 9. Учитель, не исповедующий христианство, представляет собой «смертельную опасность».
Параграф 11. «В целях обеспечения позиций христианско-национального мировоззрения высшее образование должно находиться под жестким контролем». Профессорами должны быть ученые — убежденные христиане и националисты. В западном мире придерживаются юридической клаузулы совести: религия и мировоззрение учителя — его частное дело. Здесь же эта клаузула была впервые отброшена в 1950 году в уставе университета Потшефструм. Вместо нее ректорат при назначении преподавателей ставил на первый план «охрану христианско-исторического характера» университета. Тогда же из Стелленбошского университета был уволен профессор английского языка Литтлвуд. Его метод преподавания «расходился с истинными интересами университета». Чтобы подавить свободу, потребовалось лишь десятилетие.
Параграф 14. «Цветной тоже должен быть националистом. Благополучие и счастье цветного основываются на его взглядах и гордости от сознания, что он принадлежит совершенно отдельной расовой группе. Поэтому в области образования необходим апартеид».
Параграф 15. «Воспитание туземцев должно основываться на принципах опеки, неравенства и отличия. Цель воспитания внушить взгляд на жизнь, желательный белому опекуну, в особенности бурам».
Этот взгляд пропагандируется в школьных учебниках. Я познакомился с несколькими учебниками для детей белых. В учебнике Л. Ц. Беккера для восьмого класса говорится: «Традиционная точка зрения такова, что, хотя белые и небелые живут в одном отечестве, смешение рас не должно происходить. Представители различных рас не имеют права встречаться друг с другом, вместе есть или пить. Эта точка зрения нашла отражение в законах. Совместная жизнь и браки между представителями различных рас не только позорны, но и запрещены законом.
Белый и цветной различны не только по цвету кожи. Белый стоит на высшей ступени цивилизации. Он более развит. Мы, белые, должны жить, учиться и работать так, чтобы не позволить себе опуститься до культурного уровня небелого. Только в этом случае руководство страной останется в руках белых.» (стр. 30–31).
В учебнике для девятого класса говорится о профсоюзах: «В профсоюзах, объединявших белых и небелых, встречи между ними были обычным явлением на общих собраниях. Они вместе ели и пили. Иногда они проводили совместно праздники. Закон о примирении в промышленности (Industrial Conciliation Act) от 1956 года положил конец этой порочной практике. С тех пор смешанные профсоюзы не создаются» (стр. 23).
В «лекциях о расах для гимназий», изданных трансваальским департаментом образования, задача белого определяется его призванием рассеять мрак и воцарить покой среди черных, которые продолжают уничтожать сами себя. Кни