Еще до XVI века предки племени сото жили в Трансваале и на территории Оранжевого Свободного Государства. Зулу и коса остановились здесь, направляясь на юг. Коса, тембу и другие племена, прежде чем перебраться на побережье, жили в восточном Григуаленде и Натале. Португальцы встретили банту в 1554 году к югу от реки Умтата. В 1686 году поселения коса и тембу встречались даже на юге Капской провинции, в районе нынешнего Ист-Лондона.
— Как бы там ни было, но мы сейчас здесь, и нам это по душе, — любезно и невозмутимо заявил мужчина.
Мы проехали Потшефструм. Красная земля, отражаясь в предвечернем небе, делала его также красным. Ветер переносил клубы красной пыли. Повсюду следы эрозии. Пустыня наступает на юг. Во время дождей реки наполняются первозданным перегноем, он стекает в болота и мелкие озера на низменностях и осаждается там на дно. Побережье воссоздает землю Африки, которую смывают волны океана.
Мы вернулись в купе и занялись непрочитанными газетами.
Число читателей английских ежедневных газет примерно раз в пять больше, чем газет буров, в которых новостей бывает меньше. Мы углубились в сенсации апартеида, убийства, преступления против морали. Я записал несколько высказываний в прессе, сделанных людьми, которых мы надеялись увидеть в Кейптауне. Нынешний министр юстиции, Франсуа Эразмус, занимавшийся тогда вопросами почты и телеграфа, предупреждал в парламенте:
— Я хочу сказать людям, посылающим статьи за границу и чернящим Южную Африку, пусть они не ждут, что их писанина будет всегда доходить до места назначения.
Кэс Грейлинг. Также из выступления в парламенте:
— В Южной Африке есть два злых духа: принцы церкви, так называемые пасторы, — не что иное, как политические агитаторы, открыто проповедующие мятеж… и презренная английская пресса, не останавливающаяся ни перед убийством, ни перед саботажем… Если бы мы смогли заставить южноафриканскую английскую прессу помолчать хотя бы четыре месяца, мы сделали бы Южную Африку совершенно другой.
Я получил урок в Южной Родезии и ничего не писал, пока мы находились в стране.
Проводник приготовил нам постели, но заснуть мы не смогли. Стало вдруг необыкновенно жарко. Мы позвонили проводнику вагона. Может быть, нарушена система кондиционирования воздуха? Нет, просто женщину в соседнем купе трясет лихорадка. Разве ей не помогут одеяла? Мы можем предложить свои. На ней и так уже целый десяток. Мне пришлось встать и порыться в карманах брюк.
— Постарайтесь предпринять что-нибудь, — сказал я, кладя нечто твердое и холодное в его ладонь.
Спустя мгновение стало прохладнее. Взволнованные голоса, сигнал, а затем снова жара. Мы уставились на проклятый вентилятор на потолке. Мы готовы были повернуть кран экстренного торможения поезда, разбить окно и выскочить в кусты. На улице царил живительный холод. Наша самая жаркая ночь в Африке.
В коридоре температура такая же. Пассажиров не видно. Может быть, они хотели остаться герметически упакованными, чтобы не видеть ни слабых отблесков костров на плато, ни рощ, ни перелесков, которые обозначались на горизонте. Их не интересовало, куда их везли, за них смотрели вперед шарообразные глаза паровоза.
Ночь тянулась невыносимо долго. Мы не могли сомкнуть глаз. Поезд остановился на узловой станции Фортин-стримз; здесь ответвляется дорога на Врибург, столицу древней республики Стеллаленд, которую Георг V в 1934 году возвратил Союзу. До Врибурга несколько десятков миль. В районе этого города, где среди немногочисленных населенных пунктов на карте выделяется название Парадайс (Рай) находятся некоторые из наиболее нашумевших концентрационных лагерей для политических заключенных.
Затем мы остановились в Кимберли. Самые богатые в мире россыпи алмазов окружают город. Перед глазами запрыгали цифры, говорящие о прибылях крупных рудничных компаний за последние десятилетия, с которыми мне удалось ознакомиться раньше. «В Южно-Африканском Союзе ежегодно выплачивают на акцию: «Ferriera Estat» — 278 % в течение 15 лет, «Premies Diamond» — 367 % в течение 23 лет. Фирма «De Beers» никогда не выплачивала менее 80 % на обычную акцию, а и 1951 году она выплачивала 200 %. Четыре крупнейших медных рудника в Северной Родезии выплачивали в пятидесятых годах от 37 до 200 %» (данные взяты из книги «Skinner Mining Yearbook», Лондон). Большая часть доходов, которые получают ЮАС и Северная Родезия от своего экспорта, вывозится в виде товаров.
Спустя несколько часов после того, как поезд пересек реку Оранжевую, мы наблюдали восход солнца над Карроо, областью, которая граничит с пустыней. Необъятное пространство, почти однообразное по своей расцветке: вереск, травы с толстыми листьями, высасывающими из земли влагу, — зеленое, желтое, коричневое. Дюны да низкие острые горные кряжи сопровождали нас миля за милей, стада баранов бродили от одной вересковой заросли к другой, легко можно было вообразить, что где-то лежит Мертвое море.
Далеко между песчаными холмами иногда мелькали воинственные фигуры с растопыренными руками-крыльями: ветряные мельницы, говорившие о том, что здесь живут люди. Но единственными жилищами, которые мы видели, были низкие желтые дома из гофрированного железа. Здесь ютились семьи пастухов, которые пасли овец, принадлежащих крупным концернам. Вдоль железной дороги изредка встречались дома путевых обходчиков. Из них выходили женщины с детьми на руках и смотрели, как проносятся мимо и исчезают вдали голубые экспрессы.
Поле гороха, бак с водой, белье на веревке и зажимы для белья, напоминающие торчащие кверху хвосты ласточек, протоптанная тропинка, которая кончается через несколько метров… Больше никаких следов человека.
Как только открылся ресторан, мы направились туда. Там было прохладно. На завтрак ананас, каша, баранья котлета, хлеб и мармелад. После Бофорт-Веста мы проезжали мелкие пустынные станции с огромными белыми плакатами вперемежку с туристической рекламой на дощатых заборах: «Коммунизм несет рабство». Официант наклонился ко мне и прошептал:
— Сегодня в голубем экспрессе едет министр транспорта Схуман.
Имя этого самого крайнего из экстремистов Националистической партии он произнес с почтением. Мы не искали случая поговорить с Беном Схуманом, хотя нас подмывало пожаловаться на систему кондиционирования воздуха.
Плато Карроо закончилось за рекой Toy. Над низменностью собирались тучи. Между выщербленными пологими горами тянулись плантации винограда. Листья виноградника по-осеннему красные; на станциях появился новый плакат: «Алкоголь сначала ударяет в голову, потом в ноги».
Ближе к морю пошел дождь. В белый дом фермы одним концом упиралась радуга. Другой конец ее терялся в небе: может быть, фермер умер и его душа брела сейчас по этому мосту. Так говорится в старых голландских сказках.
Когда мы прибыли в Кейптаун, нас выпустили из голубого экспресса, и мы вдохнули воздух, более влажный и более пахучий, чем в Иоганнесбурге. Министра транспорта увезли в черном автомобиле с вооруженной охраной. Мы взяли такси и отправились в гостиницу.
СКАЗКИ НА ЭКСПОРТ
В Кейптауне я первым делом позвонил в государственное информационное управление и представился Питу Мейрингу, шефу службы информации этой страны.
— Ага, из Швейцарии? — сказал он. — Что бы вы хотели предпринять?
— Из Швеции, — поправил я.
— Швеция! Черт возьми! Я должен немедленно видеть вас! Говорите, вы из Швеции? Немедленно приезжайте сюда! Через час у меня встреча с министром иностранных дел, и прекрасно, что с вами я встречусь раньше.
Я поспешил в его контору в Фолькскас-банк. Могучий пожилой человек с порывистыми манерами.
— Так, значит, вы из Швеции! Но нам ничего не было известно о вашем прибытии! Как вы приехали в страну? Наш посол в Стокгольме Брус ничего не сообщал о вас. Какая газета послала вас?
— Я здесь не по чьему-либо заданию, но иногда я пишу для «Дагенс Нюхетер», для «Берлингске…»
Могучий человек поперхнулся и крикнул в другую комнату:
— Миссис Ларсен, пригласите сюда господина Гроблера.
Вошел человек с усами.
— Гроблер, этот человек из «Дагенс Нюхетер»!
Господин Гроблер безрадостно засмеялся.
— Я отлично понимаю, чему ты смеешься. — Обращаясь ко мне: — Проклятье, но знаете ли вы, что в этом году у нас побывало более сотни журналистов из Европы и Америки? Мы получаем газетные вырезки из Мельбурна и Сантьяго, из Ванкувера. Недавно был репортер из «Таймса», мы возили его всюду, организовывали интервью. Он написал критически, но справедливо. Он понял нас. Но скандинавская пресса для нас сущий ад. Правительство, конечно, знает, что Тингстен душевнобольной ненавистник, но разве это поможет? Мы дали в его честь обед, когда он был в Союзе. Но мы полностью разочаровались… Мы больны от иностранных гостей… И мы знаем, и министр торговли знает, что деловые люди Швеции очень серьезно смотрят на беспримерное поведение шведской прессы. Нам нет необходимости ставить их об этом в известность, ваши соотечественники так же обеспокоены, как и мы.
Пит Мейринг стоял за своим письменным столом. У него было свежее лицо. Я подумал, что обстановка здесь приятнее и откровеннее, чем в федеральном министерстве внутренних дел в Солсбери.
— Я никак не могу понять, как вы здесь объявились столь внезапно. Нам следовало бы знать о вашем приезде заранее, — сказал он после паузы.
— Я отлично справляюсь сам, уже провел некоторое время в стране и не желал бы вас беспокоить. Но мне хотелось бы встретиться с Фервурдом, Свартом или Вет Нелом.
— Они устали от журналистов. Все эти корреспонденты несправедливы к ним. Не думаю, что они согласятся принять вас.
— А министр иностранных дел Лоу?
— Он мой непосредственный начальник. Его я спрошу.
Министр отказался, и это меня не удивило. Однажды он, возвратясь с сессии ООН, был встречен репортером иоганнесбургской газеты «Стар» и заявил: «Я рад вернуться домой после трех месяцев общения с сиамцами, индийцами, русскими и бог знает с кем еще». Это было опубликовано. Лоу, не отрицая самого факта заявления, нашел, однако, невежливым что газета опубликовала его дословно, и дал газете понять что впредь для журналистов ни его, ни его сотрудников нет дома.