— Мой отец был немецким миссионером. Я много раз наблюдал, как образование, даваемое миссиями и университетами, превращает черных в разочарованных людей. Сейчас мы не можем разрешить большинству банту стать инженерами, на них не будет спроса до тех пор, пока их собственные районы остаются отсталыми.
— Туземные адвокаты и врачи умоляют нас разрешить им открывать свои заведения в локациях. В противном случае туземцы идут к белым врачам.
(Я проверил это на примере адвоката К. М. Кобуса, которого Циммерман упоминал в нашей беседе. Конечно, все оказалось ложью. Кобус, наоборот, был разорен тем, что ему запретили проживать в черте города.)
— Банту начинают работать в раннем возрасте. Поэтому они и облагаются налогом с 18 лет, европейцы же — с 21 года.
— Как мы поступаем с Африканским национальным конгрессом? Группа лояльных людей в локации через свой советнический орган выражает протест против Конгресса. Мы принимаем протест и депортируем деятелей Конгресса. Иногда бывает тяжело. Я приведу пример, который вам, может быть, публиковать в газете не следует. Моти, лидер отделения Конгресса в Претории, работал в одной фирме. Я пошел туда и сообщил хозяевам, кто он такой. Он агитатор. Его немедленно уволили. Я выполнил свой долг. Так повторялось пятнадцать раз. Наконец он устроился в одно из министерств, и я уже не мог донести на него. Нельзя же говорить государству, что оно совершило ошибку. Но не пишите об этом. Моти не должен знать, что за всем этим стою я.
— Демократию нужно держать в руках, а агитаторов под контролем. Правительство слишком либеральничает. Не рассказывали ли вам о школе, где туземцев обучали поджигать общественные здания?
— Что будет со страной, если право голоса предоставить всем, независимо от отношения человека к Южной Африке? Государство должно следить за тем, чтобы власть не оказалась в руках антинациональных элементов.
— Мы не обращаем внимания на длинноволосых идеалистов из-за границы. Мы доверяем экспортным объединениям и торговой палате.
На стене висела фотография Киприана Динизулу, главного вождя племени зулу. Этот квислинг был важнейшим козырем государственной пропаганды и недавно заявил, что народ зулу предоставляет белым самим заниматься своей политикой, ведь она не касается черных.
— Надеюсь, мы еще встретимся, — сказал господин Циммерман. — Думаю, что наша беседа принесет вам пользу. Прочитайте речь доктора Фервурда в Транскее и доклад Эйзелена! Никто лучше не выразил наших мыслей.
На стене в коридоре висел герб Южной Африки. Молодой человек из информационного бюро повез меня па государственном «Понтиаке» на Столовую гору. Он был журналистом в Блумфонтейне и с ранних лет привык видеть доктора Фервурда на близком расстоянии.
— Мы счастливы, что в Южной Африке есть такой великий государственный деятель. Он выше Малана, Стрэйдома и Смэтса. Может быть, один из величайших людей мира.
Этот журналист, пожалуй, был самым наивным человеком из всех, встреченных мной в Южной Африке.
— Если бы кинофильм, — спросил я его, — который вы мечтали посмотреть всю свою жизнь, демонстрировался в кинотеатре для цветных, пошли бы вы смотреть его?
— Нет.
Вид на море и на Кейптаун прекрасен.
— Вам следовало бы еще взглянуть на Драконовы горы. Самые красивые горы в мире.
— Вы когда-нибудь были за границей?
— Нет.
— Я слышал, за заграничным паспортом многие обращаются, да не все получают его, африканцы, например.
— Тот, кто ездит за границу, не всегда с любовью относится к Южной Африке.
— Однако ведь и среди африканцев есть патриоты?
— Обыкновенно мы даем паспорта только тем туземцам, которые едут в организацию «Моральное перевооружение»[14] в Ко. Политический отдел нашел, что эти люди возвращаются обратно, убежденные в том, что африканский национализм ведет к коммунизму.
— Вы считаете «Моральное перевооружение» своим союзником?
— Это антикоммунистическое движение и по-своему христианское. Они советуют туземцам прекратить агитацию и заняться своими внутренними делами. Прямая противоположность здешним англиканцам и католикам.
Я подумал об африканцах, чьи портреты украшали обложки брошюр «Морального перевооружения». Они научились пассивно принимать удары, брать грехи на себя и молиться за правительство. «Раньше я состоял в Национальном конгрессе. Теперь я смотрю на вещи и события более широко. Душевное спокойствие и чистая совесть— самая высокая форма свободы». Казалось, доктор Фервурд внушил «Моральному перевооружению», что, когда придет время, он станет другим, а пока его следует оставить в покое.
— Извлекаете ли вы пользу из этих разумных африканцев? — спросил я.
— Взгляните на Маролена! Он был первым банту, выступившим перед студентами университета в Претории.
— И что же он им говорил?
— Он сказал, что апартеид предписан богом.
— А где сейчас находится Маролен?
— Его назначили ректором одной из школ для банту.
ПАРЛАМЕНТ-СТРИТ, 47
Невзрачная улица, дом 47, подобно башне, вытянулся вверх. Он уже постарел и запылился. Лифт того типа, какие устанавливались самыми первыми на континенте. В доме антикварный магазин с африканскими изделиями. На третьем этаже развевается флаг Либеральной партии, слегка задевая деревья в парламентском парке, будто в предвидении своего будущего.
Во время нашего пребывания в Кейптауне мы обращались сюда по многим вопросам. Большинство людей, с которыми нам хотелось встретиться, работали в этом доме: сенатор Лесли Рубин, писатель и адвокат Гарри Блум, Патрик Дункан — редактор газеты «Контакт», которую финансировал он сам.
Приезжая в город из родной деревни Клуф, в Натале, в штаб-квартиру партии приходил ее президент Алан Патон, чтобы провозгласить, что Южная Африка может быть спасена только путем вмешательства ООН. Здесь можно было встретить Иордана Нгубане, вице-председателя партии, одного из опытнейших южноафриканских политиков, и Маргарет Балинджер — легендарного члена парламента, представителя лишенных права голоса.
Сюда приходил Антони Делиус — самый видный поэт, пишущий на английском, заглядывал писатель Джеральд Гордон. Здесь мы встретили Петера Хьюля, который сказал, что партия готова скрыться в подполье, и Мирну Блумберг, которая, несмотря на то, что являлась английской гражданкой, в 1960 году была арестована за свои статьи, Кеннета Маккензи, писавшего статьи для лондонского «Спектейтора».
Здесь разрабатывались планы политических кампаний. На коммунальных выборах 1959 года Патрик Дункан безрезультатно боролся против пропаганды Объединенной партии: «Хотите вы видеть ваши плавательные бассейны полными черных тел? Если хотите, голосуйте за либералов!»
Политика в Южной Африке — это прежде всего моральные и этические проблемы, а не баланс бюджета. Во время первого посещения этого дома мы сидели в комнате, ждали и пили по африканскому обычаю чай. Я перелистывал книгу, которая лежала открытой на письменном столе. Это был не доклад какой-нибудь комиссии, а сочинения Авраама Линкольна. Одна страница отмечена карандашом, она актуальна для групп сопротивления в современной Южной Африке, как актуальна была в США сто лет назад.
«Мы живем смутой окруженные, страх омрачает будущее, с каждой газетой, которую мы читаем, мы ждем нового несчастья… Мы не имеем права преуменьшать или не замечать наше действительное положение, то, что мы еще молоды и сравнительно слабы, противник же наш достаточно силен и укрепился на своих позициях. В его руках административная и политическая власть, и прав он или нет— сил у него больше… День за днем мы будем переделывать сознание людей; спокойствие и рост сознания людей сделают нас сильными, сила наша возрастет благодаря насилию и несправедливости, к которому широко прибегают наши противники. И если правду не превратят в насмешку, а справедливость в пустую лживую фразу, через некоторое время мы станем большинством, и революция, которую мы хотим совершить, не покажется тогда менее значительной оттого, что она явилась следствием мирного развития».
На стене — карты Африки XVII века и полей сражения бурской войны. Вошел Гарри Блум. Он приехал прямо с судебного процесса. Еврей средних лет, полный и живой. Он автор романа «Эпизод в Трансваале» и сборника статей об африканской джазовой опере «Кинг-Конг». Он уже закончил новый роман и обдумывал способы, как его вывезти из страны.
— Правительство закрыло зрительные залы, театры, потому что артисты, занятые в «Кинг-Конге», были черными. Часть исполнителей арестовали из-за отсутствия у них различных разрешений, и они не смогли прийти на праздник в поместье архиепископа. Паспортов им не дали даже для того, чтобы выехать в Родезию.
У самого же Гарри Блума паспорт был отобран. Он пленник своей страны. Совсем недавно ему запретили выступать представителем небелых футбольных организаций в Стокгольме.
— Южная Африка, как обычно, обманула олимпийский комитет, заявив, что правительство разрешит черным принять участие в играх, если они покажут высокие результаты. Но деньгами и возможностью тренировок располагают только белые. Всемирный бойкот южноафриканского спорта вынудил бы правительство подать в отставку. У Англии есть Шекспир, у вас — Стриндберг и Хаммаршельд, а у Южной Африки — ее спортсмены. Южная Африка превращает спорт в политику, распространяя на него апартеид и позволяя полиции производить обыски в клубах для небелых.
В начале пятидесятых годов политическая полиция была менее опытна, чем сейчас, рассказывал Харри Блум, но уже тогда, куда бы Блум ни шел или ни ехал, за ним по пятам следовал человек по фамилии Потгитер. Однажды вечером Гарри поймал его на улице и затащил в кабачок. Потгитер напился и начал жаловаться на свою службу: департамент все время требует от него донесений. После этого вечера Блум его не видел.
Однажды Блум узнал, что его секретарша — агент полиции. Он стал давать ей ложные сведения и все время выставлял полицию работать. К нему в контору неоднократно приходили полицейские агенты и жаловались на свою грязную работу, но в массе своей они, видимо, относятся к ней с любовью. Им нет дела до преступности в стране, это их не интересует. Они заставляли чужих слуг шпионить за прислугой Блума. Когда Тревор Хадлгон улетел в Лондон, они записали номера всех автомобилей, которые находились вблизи аэродрома, и потом целый месяц разыскивали людей, чтобы показа