Спустя минуту вошел запыхавшийся Денисенко. Он взял под руку Хованского и отвел в сторонку.
— Говори при всех, что случилось?
— Арестованы Драгутин и Зорица. Сегодня ночью их взяли на Макензиевой. Кто-то их предал. Они ведь под чужими фамилиями.
— Срочно спасти их… — заволновался Буйницкий.
— Спокойно, Николай, без паники! Кто их взял? Немцы или недичевцы? — спросил Алексей у Денисенко и, не дождавшись ответа, снова обратился к Буйницкому: — Отправляйся к ним на квартиру и выясни точно, кто их взял, когда. Поговори с соседями, которые живут от них справа. Скажи, что от меня. Иди, мы подождем. Чтоб через два часа был здесь, и поосторожней!
Буйницкий, ни слова не говоря, покинул комнату.
— Кто же мог их предать?
— Они ведь не сербы, не евреи, и никто не знает, что они коммунисты. Странно! Неужели пронюхали те русские, что живут напротив? — недоумевал Денисенко. — Но как?
— Югославия выросла из Сербии после Версальского мирного договора почти втрое, и это вскружило голову сербам. Они зазнались — роль гегемона на Балканах при низком культурном уровне интеллигенции и правящих кругов! Самомнение это, быть может, присуще всем славянам, как южным, так и западным и северным, не это ли вызвало к ним ненависть у находившихся под влиянием Австро-Венгрии хорватов и словенцев, — рассудительно начал Граков.
— Славянство держится на трех китах, — съязвил Денисенко, — на сербском «инате», польском гоноре и русском шапкозакидательстве! Этим наши враги и пользуются.
— Кончайте мировые вопросы! — резко оборвал их Хованский. — Приступим к делу. Александр, вам удалось договориться с Георгиевским? — обратился он к Гракову.
— Я поехал в Сремску Митровицу, зашел к Молчанову, и тот отвел меня к Георгиевскому. «Рад вас видеть! Вот и отлично! — встретил он меня. — Едете в Берлин? Сообщите Байдалакову, что пока я скрываюсь от немцев. Пусть он поспешит оформить наверху мне документы, чтобы я мог спокойно вернуться в Белград. Потом передайте ему вот это». И Георгиевский протянул мне вот этот блокнот. Чистый, как видите.
— Симпатические чернила! — кивнул Хованский, оглядывая со всех сторон чистые листы блокнота. — И это все?
— Все, Алексей Алексеевич! В Берлине Байдалаков передаст мне этот же блокнот, когда я буду возвращаться обратно. Если немцы даже и заподозрят что-либо и даже удастся им прочесть шифровку, то она касается исключительно русской эмиграции, в частности, генерала Скородумова и его «Охранного корпуса».
— Ну, это мы проверим! — заметил Хованский. — Когда вы предполагаете вернуться из Берлина в Белград? — И подумал: «Георгиевский тоже интересуется "Охранным корпусом". Этот "Охранный корпус" формировался из русских эмигрантов».
— Мне придется еще побывать в Гамбурге. Ведь центр нашей фирмы там. Так что не знаю… — замялся Граков.
— В Гамбурге повидайте одного человека. Поговорим вечером, — тоном приказа заметил Хованский и обратился к Денисенко: — А теперь решим с вами, Алексей Гордеевич! Мы уже со всех сторон обсасывали ваше будущее поведение. Поедете в Витебск. Там живут мать Околова — Евгения Ивановна и сестра Ксения Сергеевна. Запомните адрес — Ветеринарная, тридцать восемь. Ксения Сергеевна, как мне кажется, истинный советский патриот. Она работает врачом в больнице на Марковщине, это на окраине города, в бывшем монастыре Святого Марка. Но будьте с ней предельно осторожны. Сейчас вся Россия «ходит по кругам ада». Большевики сдают экзамен перед Историей. Мы сдаем здесь экзамен перед Советской Россией.
Хованский задумчиво посмотрел в окно, потом взял Денисенко за плечо и посмотрел ему прямо в глаза:
— Страшно, Лесик?
— Страшно, Алексей Алексеевич! И за себя, и за Россию, еще больше за эмиграцию… Зачем русским идти с немцами? Иуды! Как не понимают?!
К ним подошел Черемисов.
— Извините, что вас перебиваю, Алексей Алексеевич, выручить Зорицу нам может помочь Берендс или его мадам. Я позвоню ему по телефону, узнаю, дома ли он?
— Не надо, Жора! Людвиг Оскарович сам вот-вот явится сюда! — Алексей взглянул на свои наручные часы. — Через час. Поднимись ко мне, возьми в буфете бутылку коньяку, с вешалки плащ и шляпу и еще какую-нибудь мелочь, тащи все сюда. Берендс человек наблюдательный, пусть подумает, что я живу здесь, в этой комнате. Я иду следом.
— Ясненько! — Черемисов направился к двери. Хованский положил в карман пиджака блокнот и обратился к Денисенко и Гракову:
— Собирайтесь, ребята, не надо, чтобы Берендс вас здесь видел. Я скоро вернусь.
Он поднялся в свою квартиру, уселся за письменный стол и принялся за работу. Спустя полчаса шифровка была готова.
«9.41. Александр Граков надежен буду держать связь через него тчк Задача Берлине ближе держаться Байдалакова тчк О работе НТС в Берлине он будет сообщать вам шифр № 4 тчк Алексей Денисенко попытается проникнуть в Витебск или Смоленск и ближе держаться Околова тчк Проверит и свяжется с источником в Витебске тчк Привет Огюсту тчк Иван № 2».
Потом подошел к стоявшему у окна на высоком столике микроскопу, вынул из кармана блокнот, который ему передал Граков, и прочитал по незаметным для простого взгляда вмятинам на бумаге:
«Начало сентябрь сорок первый шифр № 1 по Гумилеву "Черный жемчуг" Маг».
Далее шли цифры.
Алексей все тщательно переписал. «Вечером постараюсь расшифровать этого "Мага" — Михаила Александровича Георгиевского. А "Черный жемчуг" Гумилева у меня где-то есть. Генсек Георгиевский, наверное, пользуется шифром, о котором мне говорил Чегодов, или шифрами, которыми снабжает своих "офицеров революции", когда их перебрасывает через кордон Георгий Околов. Куда все-таки девался Чегодов? И что с ним произошло? Почему он сам не явился к нашим властям? Зачем пытался перейти из Буковины в Румынию? Зачем ему было бежать из ДПЗ? Не могу поверить, что он меня обманывал! Честный, неглупый парень. Ох, эта эгоцентристская принципиальность! За него мне еще достанется! Подпольная типография НТС осталась где-то в Кишиневе. Хорошо хоть наши рацию захватили. А то бы мне вообще перестали верить!» И направился обратно в квартиру Гракова, куда с минуты на минуту должен был прийти Берендс.
Глава четвертая.ПОДСЛУШАННАЯ БЕСЕДА
Они ненавидят врага ненавистью, которой можно плавить сталь…
1
Людвиг Оскарович вошел в комнату, шевеля пшеничными бровями, кланяясь и приговаривая:
— Здравствуйте, здравствуйте, очень приятно, очень приятно… чем могу служить? Мое почтение, Алексей Алексеевич! И вам, господин Черемисов!
— Нужно выручить жену Аркадия Попова и ее отца. Аркашу вы, наверно, знаете, он майор-летчик, сейчас находится в отряде усташей[18]; где-то возле Бледа. Его самолет был подбит в апреле над Словенией. Аркаше кое-как удалось приземлиться… — деловито объяснил Хованский.
— Аркадий Попов… Это кадетский «атаман»? Потом офицер? Как же! Помню! Богатырского телосложения! — И, ударив ладонью по лбу, Берендс воскликнул: — Ах, конечно, помню! Он схватил меня так, что я вверх тормашками летел шагов десять, до сих пор шрамы остались. — И он ткнул пальцем себя в щеку.
Хованский укоризненно улыбнулся:
— Зачем ворошить старое? Я ведь тоже не забыл свое «купание» по вашей милости, но стараюсь не вспоминать.
— Ваш легкий намек, Алексей Алексеевич, бросает на меня густую тень, — не удержался, чтоб не сострить Берендс. — Значит, Попов в отряде усташей нечто вроде троянского коня? Не завидую ему… Спасти жизнь его жены и ее отца… гм-м! — И он хитро, двусмысленно заулыбался… шаркнул ногой, закивал головой и оглянулся на входящего Буйницкого.
— Алексей Алексеевич, их взяли еще вчера ночью… — проговорил Буйницкий, но, заметив Берендса, осекся.
— Кто их взял? — махнул рукой Хованский, давая понять, что Берендса опасаться не следует. — Рассказывай все.
— Недичевцы![19] Говорят, очень били Драгутина, обзывали коммунистом. Его и Зорину после допроса затолкали в машину и куда-то увезли.
— Куда? Не на Баницу?[20]
— Взяли их недичевцы, потому и повезли, наверное, на «Саймиште».
— Это уже легче, — закивал Берендс. — Я знаком с помощником коменданта. Однако, сами понимаете, за сутки их могли заставить «признаться» или забить насмерть палками. Звери! Сброд шакалов! Но я попытаюсь узнать о их судьбе. — Он подошел к висевшему на стене телефону. — Нужно только подарок приготовить. Что-нибудь уникальное! Хе-хе!
Берендс долго звонил, потом, как показалось Алексею, нерешительно и неохотно с кем-то разговаривал. Но, выпив поднесенный ему Черемисовым стакан коньяка, оживился, закаламбурил, и в голосе прозвучали повелительные нотки. Он вновь взялся за телефон. Наконец повесил трубку и, кивнув на стакан, произнес:
— Репете!
Черемисов налил.
— Сейчас придет машина и привезет нам пассиршейне — пропуска. Поедем на «Саймиште»! Хотите со мной, Алексей Алексеевич? Или вы, господин Жорж? Фамилия на пропуске не проставлена. На всякий случай. Хе-хе! — И Берендс с удовольствием отхлебнул из стакана. — Нужен свидетель и гарант одновременно. Чтобы вытащить их сухими из воды, придется напустить туда побольше мути.
— Поеду я. — Хованский встал со стула. — Жорж говорит по-немецки с акцентом. Сразу видать русского. Он сходит за подарком. Возьмет у соседа часы… — И подумал про себя: «Конечно, я поступаю опрометчиво, но выхода нет, к тому же надо посмотреть самому».
Долина реки сера от паровозного дыма, который, поднимаясь, заволакивает скелеты сгоревших и разрушенных только что домов, в небе одиноко мерцают позолоченные кресты церквей и колоколен. Особняком высятся кирпичные стены крепости Клемегдан и огромный голый «Победник» на высоком постаменте. У «Саймиште» — бывшей выставки — высятся переплетения балок караульных вышек с прожекторами и пулеметами. Чернеет высокая ограда из колючей проволоки. На звук автомобильной сирены ворота отворяются, к машине неторопливо направляется начальник караула, самодовольный, сытый немец.