Въ Альбано и дальше мы поѣхали раннимъ утромъ. Долго ждали мы ясной погоды, и я сталъ уже сомнѣваться, удастся ли мнѣ побывать въ горахъ до отъѣзда изъ Рима.
Изъ оконъ вагона, подъ лучами ранняго солнца, глядѣлъ я на Альбанское озеро, когда-то кратеръ вулкана. Оно лежало внизу, обставленное кругомъ отлогостями котловины, съ розовато-сизымъ колеромъ подъ чистымъ темно-голубымъ небомъ. Его краситъ куполъ церкви въ Кастель-Гондольфо. Въ Альбано мы сдѣлали привалъ. Линейка довезла насъ до Дженцано, а оттуда пѣшкомъ мы двинулись вокругъ озерка Неми, такого же упраздненнаго вулканическаго кратера, какъ и озеро Альбано. Дорога идетъ, огибая озерко справа влѣво, до городка Неми. гдѣ, набравшись аппетита, всего вкуснѣе сдѣлать второй привалъ и позавтракать въ недурномъ трактирчикѣ, хозяинъ котораго ни болѣе, ни менѣе какъ «signor sindaco», т.-е. городской голова этой муниципіи. За завтракомъ была встрѣча съ однимъ берлинскимъ гехеймъ-ратомъ, страстнымъ любителемъ Италіи, и оживленная бесѣда о всѣхъ красивыхъ мѣстахъ въ римскихъ окрестностяхъ. Въ Пени мой докторъ словесности добылъ мнѣ ослика, а самъ, какъ неутомимый ходокъ, пошелъ пѣшкомъ, и мы по плоскимъ высотамъ, «скрозь», какъ говоритъ народъ, черезъ поросли и овражки, добрались до Кастель-Гондольфо, осмотрѣли папскій загородный домъ и пѣшкомъ по красивой дорогѣ, обсаженной деревьями, не теряющими круглый годъ своей зелени, дошли безъ утомленія до Марино. Тамъ мы успѣли побродить по городку; приглядывались къ мѣстнымъ типамъ на улицахъ и въ остеріяхъ, въ такихъ остеріяхъ, гдѣ продаютъ за два сольда полъ-литра вина, которое въ Римѣ стоитъ шесть и семь сольди.
Дожидаясь подъ вечеръ поѣзда желѣзной дороги въ дымномъ, закоптѣломъ кафе со сводами, полномъ мелкихъ торговцевъ и солдатъ, игравшихъ въ карты и домино, я вспоминалъ разсказъ Гоголя: какъ онъ въ такомъ же вотъ кабачкѣ, среди шума и гама, между Альбано и Дженцано, вдругъ почувствовалъ приливъ творчества и написалъ, не отрываясь, цѣлую сцену для Мертвыхъ душъ.
На такую прогулку и паромъ, и на спинѣ библейскаго животнаго, и пѣшкомъ довольно одного дня. Вечеромъ, и не поздно, вы будете дома. И когда вы подведете итогъ тому, что вы видѣли, вы врядъ ли станете восторгаться, потому что не встрѣтили никакихъ особенныхъ «чудесъ» природы и необычайныхъ картинъ ея. Но тамъ, изъ Альбано въ Дженцано, и къ Неми, и къ Кастель-Гондольфо, всего больше на первомъ перевалѣ, передъ вами открывалась плѣнительная, римская даль, — та античная пустыня, которая идетъ до самаго моря, отливающаго оттуда перламутровою полосой.
Съ другимъ спеціалистомъ, — молодымъ русскимъ археологомъ, уже нѣсколько лѣтъ работавшимъ въ Римѣ,—собрались мы въ Фраскати и Гротта-Феррата. Это было почти наканунѣ моего прощанья съ Римомъ. День не простоялъ весь ясный и теплый; но мы успѣли съѣздить изъ Фраскати въ Гротта-Феррата, въ монастырь съ греческой школой и библіотекой, гдѣ хранится не мало цѣнныхъ рукописей. Монахи, всѣ почти итальянцы родомъ, служатъ по греческому обряду нашу обѣдню, и мы какъ разъ попали къ тому моменту обѣдни, когда царскія врата стоятъ закрытыми и съ затянутою завѣсой.
Этотъ когда-то совсѣмъ греческій монастырь все больше и больше облатинивался, иконостасы снимались, а стѣны расписывали чисто — католическими фресками художники съ именемъ, въ томъ числѣ и Доминикино.
Папа Левъ XIII, мечтая о соединеніи церквей, сталъ сочувственно относиться къ возстановленію греческаго обряда, гдѣ онъ былъ запущенъ или совсѣмъ оставленъ. И въ монастырской церкви Гротта-Феррата главный алтарь закрытъ уже иконостасомъ, а боковыя капеллы остаются еще открытыми. Обѣдню служатъ исключительно по-гречески, хотя монахи, даже и библіотекари, знаютъ этотъ языкъ плоховато и говорятъ между собою только по-итальянски.
Фраскати, — лѣтомъ и раннею осенью, — бываетъ полонъ римлянъ, переѣзжающихъ туда на дачу. Старинныя виллы титулованныхъ фамилій занимаютъ цѣлыя угодья. Я нашелъ Тиволи красивѣе, а съ высотъ Альбано видъ на римскую Кампанью такой, какого вы не найдете съ высотъ Фраскати. Любителя древности ждетъ здѣсь зато цѣлый рядъ урочищъ, повитыхъ историческими именами или событіями, вплоть до развалинъ Тускулума.
Оставалось всего нѣсколько дней до отъѣзда изъ Рима. Послѣ хмурой и сырой погоды солнце стало нагрѣвать съ утра. На мою послѣднюю недѣлю пришлись концы по городу, особенно на тѣ виллы, куда еще не привелось заглянуть.
Такою, совсѣмъ послѣднею прогулкой вышло посѣщеніе виллы Доріа-Памфили, куда доступъ бываетъ всего два раза въ недѣлю или непремѣнно въ двуконномъ экипажѣ. Но обѣжать этотъ поборъ легко. Вы берете простой фіакръ по часамъ и доѣзжаете до Порта Санъ-Панкраціо, а потомъ и до воротъ виллы, худа входите пѣшкомъ.
Раннею весной паркъ этой виллы, съ вѣчно зелеными аллеями, купами деревьевъ и луговинами со множествомъ полевыхъ цвѣтовъ, чаруетъ васъ просторомъ, воздухомъ и видами.
Это — отраднѣйшій оазисъ Тутъ еще привольнѣе, чѣмъ на виллѣ Боргезе, и вся пышность римской барской жизни прежняго времени встаетъ передъ вами не какъ блѣдная копія или поблеклая фреска, а въ подлинныхъ формахъ и краскахъ.
И въ послѣдній разъ попалъ я оттуда на вышку, гдѣ легендарный герой, сидя на своемъ бронзовомъ конѣ, смотритъ со спокойнымъ мужествомъ на шапку Петра.
IVПамятники и хранилища
Что влечетъ въ Римъ? — Мерила оценки. — Объѣздъ памятниковъ древности, Средневѣковья и Возрожденія. — Пантеонъ. — На вышкѣ Палатина. — Четыре типа римскихъ сооруженій. — Красочныя и мозаичныя изображенія. — Археологи и реставраторы. — Нѣмцы въ Palazzo Caffarelli. — Тонкости спеціалистовъ и ученыхъ гидовъ. — Древняя пластика, эллинская и римская. — Портретная скульптура. — Христіанское искусство. — Катакомбы. — Два русскихъ труженика. — Образцы первыхъ христіанскихъ храмовъ. — Смѣшеніе стилей, — Порча XVII вѣка. — Прославленныя базилики: S. Paolo, S. Giovanni, S. Maria Maggiore, S. Pietro in Vaticano. — Стиль Бернини. — Живопись. — Римъ— „давалецъ“ заѣзжихъ художниковъ. — Государство въ дѣлѣ искусства. — Частная галлереи я собранія. — Ватиканъ — хранителъ языческаго творчества.
Что влечетъ въ Римъ тысячи и тысячи туристовъ?
Вотъ вопросъ, котораго обѣжать нельзя.
Одни ѣдутъ отъ скуки и бездѣлья — и такихъ не мало. Другіе — ищутъ теплой зимовки и свѣтской суеты римскаго «космополиса». Большинство — подчиняясь общему толку, что неприлично не знать тамошнихъ чудесъ искусства; вѣрующіе католики, чтобы поклониться святынѣ и видѣть папу; охотники до торжествъ и церемоній — побывать на службѣ въ Петрѣ и въ Сикстинской капеллѣ. Еще недавно большою приманкой считался и римскій карнавалъ; но онъ умеръ и, кажется, навѣки погребенъ.
Что же однако неизмѣнно влечетъ въ Римъ, помимо религіи, празднаго скитальчества и скучающаго любопытства?
Выучка европейца, классическая школа, которая, до сихъ поръ, вездѣ еще царитъ, особенно въ Англіи, въ тамошнихъ средневѣковыхъ колледжахъ. И Германія, и Франція, и скандинавскія страны, и наше отечество — всѣ держатся ея. У насъ подготовка хуже; культъ античной красоты и культуры западаетъ мало въ души нашихъ гимназистовъ, но все-таки кое-что западаетъ: Римъ, его исторія, всемірное могущество, литература, его дальнѣйшая судьба, папство, средневѣковая смута, Возрожденіе наукъ и творчества, Микель Анджело, Рафаэль.
Отъ всего этого освободиться нельзя. И самый плохонькій «интеллигентъ», откуда бы онъ ни прибылъ въ Римъ, не уйдетъ отъ его притягательной силы, какъ всесвѣтнаго мѣста памятниковъ и хранилищъ. Развѣ уже какой-нибудь отпѣтый русскій шатунъ— равнодушный ко всему, кромѣ ресторановъ, рулетки и кокотокъ, или такая же барынька — завернувъ въ вѣчный городъ, удовольствуются тѣмъ, что проѣдутъ по городу разокъ-другой и убѣгутъ отъ «скучищи» хожденія по музеямъ и церквамъ.
Въ Римъ сразу не въѣшься. Я это испыталъ на себѣ. И навѣрно не я одинъ. Кромѣ подготовки и настроенія, нужны еще и годы, какъ я уже замѣтилъ въ другомъ мѣстѣ. Вы можете старательно ходить и ѣздить по Риму, истрепать своего Бедекера, все знать и помнить — и все-таки не испытать тѣхъ настроеній, безъ которыхъ многое останется для васъ мертвою буквой.
Возьмите вы двухъ заѣзжихъ иностранцевъ. Оба они одинаково развиты, съ одинаковымъ культомъ красоты, съ пониманіемъ всего прошлаго Рима. Но одинъ пріѣхалъ въ него отъ себя, изъ Парижа или Берлина, Лондона или Оксфорда, Варшавы или Одессы. А другой приплылъ въ Италію прямо изъ Эллады, только что посѣтивъ развалины Акрополя и Олимпіи.
Оцѣнка будетъ не одна и та же. Припомните, когда Шатобріанъ впервые попалъ въ Римъ, въ 1801 году, онъ восторгался не одной только грандіозною поэзіей пустырей вокругъ города, но и всѣмъ, что древность и Возрожденіе оставили въ стѣнахъ его — въ памятникахъ зодчества, ваянія и живописи.
А послѣ своего путешествія въ Грецію и Палестину, написавъ знаменитый «Itinéraire» онъ находитъ античное римское искусство уже «грубымъ». Для него, вкусившаго отъ первоисточника красоты, римское зодчество было уже чѣмъ-то второсортнымъ. Вмѣсто мрамора — кирпичъ, вмѣсто воздушныхъ чистыхъ линій — римскіе своды, склепы, клоаки и акведуки, дѣловыя постройки всякаго рода или же дворцы и термы, которые и въ своей первоначальной отдѣлкѣ брали больше громадностью и роскошью, разноцвѣтнымъ мраморомъ, мозаикой, пестротой украшеній, фресокъ, бронзовыхъ карнизовъ и раззолоченыхъ колоссальныхъ статуй.
И не одинъ отецъ французской поэтической прозы XIX вѣка такъ чувствуетъ. Всякій, кто побывалъ въ Элладѣ — уноситъ оттуда особое заостренное чутье «божественной» красоты. Вы, навѣрно, встрѣчали и такихъ русскихъ. И я ихъ знаю, и не могу считать это въ нихъ претензіей.
Но кто дѣйствительно любитъ античный міръ во всѣхъ видахъ его творчества, тотъ и послѣ Акрополя и Парфенона, и олимпійскихъ или пергамскихъ раскопокъ все-таки не будетъ брезгливо отворачиваться отъ того, что есть въ Римѣ — и своего, переработаннаго, а не прямо перевезеннаго изъ Греціи хищными повелителями древняго міра, съ тѣхъ поръ, какъ они стали доступны потребностямъ изящнаго.