мъ императоромъ.
Съ трудомъ вѣришь, что эта церковь построена въ концѣ IV вѣка, и то уже не впервые, а на мѣстѣ болѣе старой церквушки временъ Константина. И съ тѣхъ поръ, сколько разъ ее возобновляли и передѣлывали, въ разныя эпохи, и до того пожара, который уничтожилъ ее, почти цѣликомъ, и пощадилъ только часть алтаря. И потомъ пошла новая работа; но вся забота и всѣ огромные расходы обращены были на внутреннюю отдѣлку, а наружный видъ остается и теперь какъ бы недодѣланнымъ и слишкомъ простымъ и не величественнымъ для такой роскошной базилики.
По отдѣльнымъ остаткамъ старины, по нѣкоторымъ мозаикамъ вы еще можете возстановить въ своемъ воображеніи пошибъ древняго храма. Но все это пропадаетъ въ общемъ складѣ великолѣпной концертной залы на нѣсколько тысячъ слушателей.
И зала эта всегда пустая, даже и въ тѣ часы, когда идетъ служба.
Стояло теплое ноябрьское утро, когда мы вдвоемъ поѣхали въ послѣдній разъ въ вагонѣ электрическаго трама къ Porta S. Paolo, имо кургана Testaccio и пирамиды Сестія, гдѣ лежитъ тѣло поэта Шелли.
Къ намъ сѣла старуха-нищенка, калѣка, вся въ болячкахъ, страшная и съ собственнымъ складнымъ стуломъ. Она отправляется такъ ежедневно изъ центра Рима на практику, подъ портикомъ С. Паоло, разсчитывая на порядочный заработокъ отъ форестьеровъ: ей одинъ проѣздъ взадъ и впередъ обойдется въ полфранка. Ѣхали еще и два нѣмецкихъ семинариста, англичанка, священникъ и старикъ барскаго вида. Въ портикѣ нѣсколько торгашей разнымъ благочестивымъ дрянцомъ и коллекція нищихъ, къ которымъ сейчасъ же присоединилась и наша ужасная старуха.
Базилика отливала мягкимъ свѣтомъ — вся нѣжно бѣловатая, царственная, но совершенно современная и отнюдь не церковь, а залъ для фестивалей. Въ одной изъ капеллъ шла обѣдня съ пѣні емъ и музыкой. Человѣкъ десять молящихся, нѣсколько туристовъ и съ дюжину монаховъ той общины, которая состоитъ при соборѣ. Органъ — вродѣ фисгармоніи. Все похоже было на службу въ какой-нибудь домовой капеллѣ при дворцѣ.
Но мы знали и помнили, что къ базиликѣ примыкаетъ часть когда-то бывшаго тутъ бенедиктинскаго монастыря, съ дворикомъ, сохранившимъ весь духъ XII вѣка. Этотъ дворикъ извѣстный всѣмъ собирателямъ римскихъ видовъ, послѣ того какъ вы пройдете по нѣсколькимъ сводчатымъ капелламъ съ подмалеванными фресками, пахнетъ на васъ чѣмъ-то милымъ и наивно-затѣйливымъ, полный самобытнаго стиля и въ постройкѣ, и въ орнаментахъ. Другого такого «chiostro» не найдешь въ Римѣ. Посрединѣ его, какъ всегда, заглохшій садикъ. Подъ аркадами съ извилистыми колоннами, по стѣнамъ, античныя и древне-христіанскія надписи и скульптурные обломки. А вокругъ, надъ этими квадратными галлереями— ожерелье мозаичныхъ украшеній той римской работы, которая въ ХII столѣтіи создала свой пошибъ, послѣ того, какъ научились распиливать мраморныя доски, которыя добывали изъ античныхъ развалинъ, и дѣлать изъ разноцвѣтныхъ кусочковъ красивые орнаменты. Съ того времени и прославилась такъ называемая косматическая работа — по имени цѣлой фамиліи мастеровъ, дошедшихъ до высокаго совершенства въ этихъ украшеніяхъ.
Но такіе остатки средневѣковья — рѣдкость въ Римѣ, если требовать совокупности и чистоты стиля той или иной эпохи. Рѣдки и тѣ церковныя постройки, въ которыхъ античный духъ сохранился во всемъ складѣ зданія и оно сейчасъ же говоритъ о своемъ чисто-римскомъ происхожденіи, какъ, наприм., церковь S. Stéphane Rotondo — вся круглая, съ колоннами въ нѣсколько рядовъ, не имѣющая ничего общаго съ пошибомъ другихъ древнѣйшихъ христіанскихъ храмовъ. Ее мы знаемъ уже обновленную при папѣ Николаѣ V; но она создана въ V вѣкѣ и другой такой вамъ врядъ ли случалось видѣть.
А тому, кто желалъ бы найти въ Римѣ крупные, въ художественномъ смыслѣ, памятники церковной готики, — придется отказаться отъ, своей безплодной задачи. Въ одной только S. Maria Sopra Minerva оживальные своды средняго корабля плохо ладятъ со всѣмъ остальнымъ расположеніемъ этой церкви, гдѣ общій типъ отзывается смѣсью Ренессанса со всѣмъ, что дальнѣйшія передѣлки прибавили къ пестротѣ и разнокалиберности стиля.
Ренессансъ! Эта великая эпоха, когда умъ и чувства арійцевъ стали стряхивать съ себя узы средневѣковаго мистическаго гнета, можетъ въ Римѣ доводить иного любителя зодчества почти до негодованія. Папы, съ тѣхъ поръ, какъ они вернулись изъ Авиньона, т.-е. съ конца XIV вѣка, послѣ средневѣковаго одичанія и разоренія вѣчнаго города, начали строить и украшать свою столицу. Изъ нихъ Николай V и Сикстъ V, Юлій II и Левъ X дали Риму то обиліе, которое дошло до насъ и вставило его церковную и гражданскую архитектуру въ извѣстныя рамки. Но куріа, прежде всего, была духовной державой христіанства и къ Риму все приливали дары и приношенія всего крещенаго міра. И въ два-три столѣтія онъ былъ переполненъ церквами, въ которыхъ стиль Возрожденія, самъ по себѣ величавый и красивый, дѣлался слишкомъ обязательнымъ и перешелъ потомъ въ барокко, въ концѣ XVI вѣка, въ ту условную, чувственно-манерную красивость, какую пустилъ въ ходъ архитекторъ Vignola: вы и находите ее въ прототипѣ такихъ церквей, въ Jesu, построенной имъ, и въ десяткѣ другихъ ejusdem farinae [49].
При мнѣ русскіе попадали въ первый разъ въ эту іезуитскую церковь, перлъ стиля барокко. Они не могли потомъ долго освободиться отъ ощущенія чего-то прянаго, намѣренно эффектнаго, разсчитаннаго, въ своей слащавой граціи и салонной франтоватости, на особаго рода психическое воздѣйствіе. Вездѣ позолота, карнизы, капители, статуи съ откинутыми ногами и манерными позами. А снаружи это — барскій домъ семнадцатаго вѣка съ неизбѣжнымъ куполомъ и фасадомъ, вродѣ иконостасной стѣны, съ завитушками по бокамъ.
И припомните: этотъ стиль самые умные и тонкіе французы попадавшіе въ Римъ, сто лѣтъ тому назадъ, считали послѣднимъ словомъ зодчества. Такихъ «Jesu» расплодилось по всей Европѣ, куда только проникало «Общество Іисуса».
Въ томъ-то и бѣда, что Римъ церковной и гражданской архитектуры запруженъ строеніями гораздо меньше изъ эпохи настоящаго Ренессанса, чѣмъ XVII вѣка. Это столѣтіе наложило свою печать и на то, что возводилось повсюду далево отъ стѣнъ вѣчнаго города. Развѣ наши храмы александровской и даже николаевской эпохъ, и въ столицахъ, и въ городахъ, и селахъ, съ ихъ итальянскимъ куполомъ надъ «лѣтней» церковью, не прямое подражаніе римскому пошибу, утратившему въ XVII вѣкѣ то, что было въ Возрожденіи величаваго и смѣлаго?
Панорама Рима, откуда бы она передъ вами ни разстилалась, слишкомъ богата этими куполами, почти одной и той же формы, такъ что и опытному глазу трудно сразу различить: какимъ церквамъ они принадлежатъ, не говоря уже о томъ, что церквей этихъ черезчуръ много. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, онѣ, безъ всякой эстетической мѣры, поставлены чуть не рядомъ, напримѣръ, на форумѣ Траяна или на Piazza del Popolo, по бокамъ въѣзда на Корсо. И непремѣнно онѣ одного и того же стиля, а если и разнятся въ чемъ, то однообразіе формы придаетъ имъ этотъ неизбѣжный римскій куполъ. Глазъ вашъ ищетъ чего-нибудь иного — башню, порталъ другой формы, чего-нибудь подревнѣе, хотя бы одинъ изъ тѣхъ средневѣковыхъ темнобурыхъ ящиковъ, оставшихся неприкосновенными отъ столѣтій до позднѣйшаго Ренессанса, какъ во Флоренціи, Фьезолэ, Сьенѣ, Орвьето, Перуджіи, во многихъ другихъ старыхъ итальянскихъ городахъ.
Точно то-же даетъ вамъ и внутренній складъ этихъ безчисленныхъ церквей, даже и старой постройки, но подновленной во вкусѣ XVII вѣка. Онъ скоро начинаетъ пріѣдаться иностранцамъ, ищущимъ разнообразія въ старинѣ. Войдешь и сейчасъ же всюду повторяющееся распредѣленіе: овальный или квадратный залъ съ рядомъ капеллъ по бокамъ, съ сводами пріятнаго изгиба, скульптурными орнаментами и балкончиками по бокамъ, ближе къ углубленію абсиды, съ той же пестрой отдѣлкой алтаря, съ тѣми же круглыми или широкими оконцами. Вездѣ — скорѣе салонъ, чѣмъ храмъ.
И это впечатлѣніе преслѣдуетъ васъ и въ св. Петрѣ. Сколько банальныхъ возгласовъ раздалось съ тѣхъ поръ, какъ туристы, устно и печатно, выражаютъ свои восторги передъ «чудомъ», римскаго церковнаго зодчества. Кажется, романистъ Бэль-Стендаль, несмотря на свое обожаніе Италіи и Рима, первый имѣлъ мужество сказать въ своемъ дневникѣ, что фасадъ портала онъ находитъ неудачнымъ, слишкомъ приземистымъ, лишеннымъ величія и простоты. Всѣ видятъ также, что онъ маскируетъ куполъ, — это главное чудо всей постройки. Внутренность храма всѣхъ поражаетъ своими размѣрами и гармоніей частей; но кто захочетъ быть поискреннѣе, тотъ навѣрно скажетъ, что «храма» онъ не находитъ въ «Петрѣ», что это великолѣпный «чертогъ», какъ выражались ваши дѣды — и только. А если разбирать въ частности отдѣлку внутренняго убранства, «храмъ» и совсѣмъ исчезнетъ; и останется нѣчто вродѣ колоссальнаго музея католическаго искусства, на почвѣ языческаго зодчества, языческаго ваянія и декоративнаго мастерства.
Мнѣ невольно вспомнились разсказы о томъ, какъ Гоголь водилъ своихъ друзей по Риму, заставляя ихъ обязательно изумляться въ Петрѣ всѣмъ безъ исключенія, даже тѣмъ, что скульптурные ангелы, внизу столбовъ, кажутся, на разстояніи, въ ростъ младенцевъ; а подойдешь — они больше натуральной величины. Онъ подводилъ къ нимъ по нѣсколько разъ Погодина, не переставая ахать и похваливать.
Такое обожаніе не разовьетъ болѣе тонкаго вкуса. Оно симпатично только, какъ выраженіе потребности преклоняться передъ тѣмъ, что кажется необычайно прекраснымъ. Но не знаю, какъ Гоголь, съ его мистической душой, искавшей спасенія въ молитвѣ и борьбѣ съ плотскимъ, могъ чувствовать себя духовно въ этомъ музеѣ, преисполненномъ самаго яркаго сенсуализма и прославленія не Христа, а римскихъ первосвященниковъ. Можно сказать, что церковь эта посвящена даже и не Петру (его статуя — плоховатое изображеніе языческаго Зевса), а только его намѣстникамъ, со всею помпой и льстивой реторикой низкопоклонства, въ видѣ алтарей, саркофаговъ, статуй, бюстовъ, аллегорій, эмблемъ, портретовъ и фіоритуръ всякаго рода.