Говоря такъ, я знаю, что меня не заподозрятъ ни въ какой расовой нетерпимости. Польскому народу, лучшимъ его сторонамъ, я всегда сочувствовалъ и искренно желалъ бы видѣть поскорѣе другія времена, когда въ предѣлахъ нашего отечества два родственныхъ славянскихъ племени будутъ жить въ ладу. Но что же дѣлать! Такъ оно было. Въ кабинетѣ префекта Пропаганды не клеится такая бесѣда, которая весьма и весьма свободно потечетъ въ кабинетахъ другихъ эминенцій, такь же легко, какъ и въ томъ кабинетѣ, куда я входилъ уже мѣсяца три спустя и гдѣ глава всего католичества удостоилъ меня частной аудіенціи.
Разумѣется, я не сталъ настаивать и удовольствовался дипломатически-любезнымъ пріемомъ польскаго магната.
«Il faut choisir une contenance!»
Эта формула обязательной русской дамы навела меня въ Римѣ на вопросъ, который едва ли многіе мои соотечественники задавали себѣ.
Неужели только изъ «контепанса» позволительно вглядѣться попристальнѣе въ дѣло вѣры сотенъ милліоновъ своихъ ближнихъ? Мы всѣ, за ничтожными исключеніями, слишкомъ равнодушны къ нему. И я также, какъ и другіе русскіе долгіе годы и въ Россіи, и въ Италіи, и въ самомъ Римѣ, гдѣ жилъ раньше два раза, никогда не останавливался на такихъ темахъ.
Соединеніе церквей!… Довольно и того, что дьяконъ на обѣднѣ помолится объ этомъ; но это «до насъ не касается». И вотъ старецъ, живущій въ Ватиканѣ, пустилъ, нѣсколько лѣтъ назадъ, свою энциклику, обращенную ко всему христіанству; ее прочли всѢ грамотные и у насъ, ею взволновалась восточная церковь и черезъ годъ константинопольскій патріархъ (вскорѣ смѣщенный) отвѣчалъ на нее въ духѣ стародавней распри, повторяя всѣ общеизвѣстные доводы противъ главенства папы, не удостоивая его даже титула «святѣйшества», тогда какъ всѣ патріархи, вроиѣ іерусалимскаго, величаютъ себя «всесвятостью».
Не всѣ богословы, чтобы рѣшать безповоротно, кто правъ, кто виноватъ въ этомъ дѣлѣ. Но мнѣ кажется, всякій развитой человѣкъ, кому дорога, первѣе всего, свобода совѣсти, можетъ, не желая нисколько для самого себя подчиненія главенству римскаго первосвященника, — допускать, что въ дѣлѣ вѣры не должно быть никакихъ стѣсненій.
Сколько разъ во время моего житья въ Римѣ, я слышалъ такіе русскіе возгласы:
— Помилуйте! Развѣ тутъ дѣло въ истинѣ, въ несомнѣнности тѣхъ или иныхъ догматовъ? Тутъ только захватъ Рима, порабощеніе всего міра папѣ! Развѣ мыслимо такое плѣненіе для стомилліонаго русскаго народа?
Вопросъ, однако, не въ томъ, господа! Ни вы, ни сотни тысячъ и даже милліоновъ не пожелаютъ уніи, т.-е. признанія верховнаго главенства непогрѣшимаго папы. Не всѣ будутъ доказывать, что такое возсоединеніе (желательное имъ) необходимо, коли держаться истинной традиціи вселенской церкви. Но завелись уже несомнѣнно русскіе, если не въ народѣ, то въ нашей интеллигенціи, которые склонны къ такой уніи. Сколько ихъ — это не существенно. Можетъ быть, десять человѣкъ, а можетъ и сто, и тысяча — мы съ вами проникать въ чужую душу не будемъ. Въ самомъ Римѣ, за исключеніемъ того священника, который былъ недавно лишенъ въ Россіи своего сана — я такихъ русскихъ не встрѣчалъ. Но они могутъ впослѣдствіи объявиться. И предположите, что образуется небольшая, на первыхъ порахъ, община православныхъ, признающихъ главенство римскаго епископа. Для Рима въ этомъ не будетъ ничего необычайнаго. Здѣсь живутъ служители чуть не цѣлыхъ десяти разноязычныхъ церквей по восточному обряду, вплоть до южнорусско-уніатской церкви. Такая община великороссовъ могла бы открыто и безпрепятственно отправлять въ Римѣ публичное богослуженіе въ какой угодно католической церкви и въ своей моленной, устроенной по греческому образцу, çъ иконостасомъ. Но по возвращеніи членовъ такой общины на родину, что ждетъ ихъ, и въ особенности тѣхъ, кто будетъ заподозрѣнъ въ совращеніи въ унію? Каждый знаетъ это.
Вотъ въ этомъ-то и состоитъ весь вопросъ. Моя точка зрѣнія чисто объективная, въ интересахъ свободы совѣсти. Я такъ и велъ всѣ свои бесѣды на эту тему и съ русскими, и съ католическими духовными, вплоть до самыхъ высшихъ сановниковъ куріи и до главы католичества. Не всѣ русскіе соглашались съ этой точкой зрѣнія; но католики рѣшительно всѣ, кромѣ развѣ тѣхъ, кто требуетъ полнѣйшаго отреченія отъ всякихъ преданій и обрядовъ восточной церкви и безусловнаго перехода въ латинство.
Теперь надѣюсь, мои читатели поймутъ, на какой почвѣ я стою. Да и внѣ вопросовъ чисто-церковныхъ — развѣ не правда, что мы, русскіе, слишкомъ узко и нетерпимо смотримъ на всякое «инославное» исповѣданіе, въ особенности же на католичество?
Мы, русскіе, можемъ попадать въ Римъ, разъѣзжать по нему, входить въ церкви, изучать ихъ архитектуру, убранство, религіозныя картины знаменитыхъ мастеровъ, добиваться билетовъ на торжественныя службы въ Ватиканѣ и въ св. Петрѣ. Но очень рѣдкій изъ насъ пожелалъ посмотрѣть на Римъ, какъ на центръ духовной жизни двухсотъ милліоновъ христіанъ, признающихъ главою своей церкви папу. Можно быть совершенно свободнымъ отъ всякаго налета католическихъ взглядовъ, быть даже свободнымъ мыслителемъ, ревниво охранять свое научно-философское міросозерцаніе и все-таки войти мыслью и пониманіемъ въ цѣлый огромный міръ человѣческихъ чувствъ, упованій, традицій, учрежденій. Памъ ни оправдывать, ни обличать не приходится. Гораздо пристойнѣе и занимательнѣе оглядѣть съ разныхъ сторонъ то, что Римъ, какъ всемірный религіозный центръ, представляетъ характернаго, не потерявшаго силы и значенія до послѣднихъ дней.
Разъ вы стали на такую почву, вы будете свободны въ вашихъ изученіяхъ католическаго Рима. Вамъ легче будетъ распознавать. въ чемъ, до сихъ поръ, состоитъ сила этой организаціи, захватившей половину христіанскаго населенія земли, чѣмъ она держится и почему, въ послѣднія двадцать лѣтъ, она и въ другихъ частяхъ свѣта привлекаетъ къ себѣ, и въ Европѣ пользуется политической и соціальной борьбой, общимъ недовольствомъ и паденіемъ идеаловъ, чтобы увеличивать ряды сторонниковъ римской куріи, возлагающихъ на нее всяческія надежды. Тутъ теперь окажутся и патріоты объединенной Италіи, и соціалисты, и республиканцы.
Чтобы быть возможно болѣе au courant того, что дѣлается въ столицѣ католичества — я подыскалъ себѣ репетитора изъ духов ныхъ, молодого приходскаго священника, — un rettore, какъ называютъ здѣсь настоятеля церкви. Мнѣ рекомендовалъ его одинъ нѣмецъ-книгопродавецъ, добродушный хозяинъ магазина, куда много ходитъ всякаго народа. Я предложилъ моему аббатису освѣжить мой латинскій языкъ, главнымъ образомъ на текстахъ св. Писанія, а также на трактатахъ, какіе преподаютъ въ семинаріяхъ и на богословскихъ факультетахъ. Онъ говорилъ свободно по французски, читалъ по-нѣмецки, спеціально изучалъ греческій языкъ (не осо бенно процвѣтающій въ итальянскомъ духовенствѣ) и даже интересовался русскимъ языкомъ. Домъ Д. (такъ титулуются въ Римѣ священники) оказался кореннымъ римляниномъ, передъ богословской своей выучкой былъ въ свѣтскомъ пансіонѣ, хорошо знаетъ городъ, и внѣ его религіозной жизни, любознательный и живой, еще очень молодой для званія настоятеля. Онъ ходилъ ко мнѣ цѣ лые пять мѣсяцевъ по два раза въ недѣлю, рано утромъ, послѣ своей обѣдни; а по вечерамъ я просилъ его, довольно часто, читать мнѣ вслухъ итальянскія книги. Наши утренніе уроки состояли въ чтеніи текстовъ Вульгаты, богословскихъ трактатовъ, энцикликъ папы и тѣхъ документовъ о восточной церкви, которые печатаетъ спеціальный журналъ Bessarione, гдѣ энциклики появляются и въ греческихъ переводахъ. Читали мы и всѣ латинскія стихотворенія Льва XIII вплоть до самаго послѣдняго, появившагося также въ Bessarione.
Мой репетиторъ-чтецъ, каждый разъ, и во время утреннихъ занятій, и за вечернимъ чтеніемъ, знакомилъ меня со всѣми сторонами церковнаго быта, школьнаго обученія, порядковъ въ различныхъ конгрегаціяхъ епархіальнаго управленія, сообщалъ какія гдѣ будутъ службы, проповѣди, юбилеи, торжества или сборища. Все, что вращалось вокругъ хроники Ватикана, входило также въ наши бесѣды.
Прошло уже около мѣсяца съ тѣхъ поръ, какъ я былъ принятъ префектомъ Пропаганды. Секретарь нашей миссіи еще до пріѣзда министра — резидента предложилъ мнѣ быть представленнымъ кардиналу статсъ-секретарю, а черезъ него имѣть доступъ въ Ватиканъ, въ тѣ дни, когда папа самъ служить обѣдню, а когда будетъ удобное время, то и для частной аудіенціи.
Меня многіе предупреждали, что кардиналъ статсъ-секретарь не особенно разговорчивъ. Иные называютъ его «сфинксомъ». О его наружности я могъ только судить по карточкамъ, до того вечера, когда я попалъ къ нему. На фотографическихъ кабинетныхъ; портретахъ, какіе продаются въ эстампныхъ и книжныхъ магази нахъ, на Piàzza di Spagna и Via Condotti, кардиналъ Рамполла снятъ нѣсколько лѣтъ назадъ; лицо на нихъ совсѣмъ еще молодое, неправильное, но вдумчивое, интересное. Судить по нимъ о его теперешней наружности и, главное, о фигурѣ и ростѣ—трудно.
Репутація «сфинкса» и «молчальника» могла смущать передъ визитомъ къ первому сановнику римской куріи, Веніамину Льва XIII.
Но та же русская дама, которая такъ заботилась о моихъ римскихъ знакомствахъ, писала мнѣ: «Кардиналъ Рамполла кажется замкнутымъ и почти суровымъ; но это человѣкъ мягкій и добрый, отзывчивый на все хорошее».
Пріемный часъ его — вечеромъ, передъ обѣдомъ, отъ 6 до 7 часовъ. Секретарь миссіи сообщилъ мнѣ, что въ такой-то день кардиналъ будетъ меня ждать у себя. Никакихъ формальностей для доступа не нужно, а надо только у калитки тѣхъ воротъ, которыя ведутъ къ Cortile S. Damaso, сказать часовому, что вы имѣете аудіенцію у кардинала статсъ-секретаря.
Кто бывалъ въ Ватиканѣ только съ двухъ сторонъ — тамъ, гдѣ бронзовыя двери ведутъ вверхъ въ Станцы, Сикстинскую капеллу и Пинакотеку, и особый проѣздъ, позади Петра вверхъ къ музею скульптуры, тотъ видалъ внутренній квадратъ двора S. Damaso, гдѣ подъѣздъ къ папѣ, только сь галлереи рафаэлевскихъ ложъ. Оттуда весь этотъ дворъ какъ на ладони. И къ нему ѣдутъ сначала по тому же пути, какъ и къ музею. И когда поворачиваютъ влѣво, чтобы подняться на пригорокъ — вправо большія ворота, къ вечеру затворенныя, и рядомъ маленькая кордегардія.