Мое ландо съ замазаннымъ номеромъ подъѣхало къ крыльцу. На ступенькахъ никого. Швейцара въ обыкновенномъ смыслѣ съ булавой и въ ливреѣ у св. отца, должно быть, не было. Сейчасъ, на узкой площадкѣ, гдѣ справа и слѣва по чуланчику, стоитъ жандармъ въ шинели. И какой-то индивидъ въ штатскомъ выглянулъ изъ одного чуланчика. Я сказалъ жандарму, что у меня аудіенція у его святѣйшества и этого было довольно. Никакихъ билетовъ у меня никто не спрашивалъ — ни внизу, ни наверху, въ самыхъ покояхъ. Папскіе жандармы — не швейцарцы, а чистокровные итальянцы — рослый, красивый, чрезвычайно вышколенный народъ, говорящій на хорошемъ итальянскомъ языкѣ.
Я уже зналъ, на какой площадкѣ входъ къ папѣ. Огромная стеклянная дверь ведетъ въ первую залу, съ высокимъ расписан-вымъ плафономъ, въ стилѣ Возрожденія, съ нѣкоторыйь средневѣковымъ оттѣнкомъ. Тутъ стоятъ швейцарцы съ алебардами. Вы и и проходите вправо и попадаете въ обширную переднюю съ монументальнымъ каминомъ, около котораго на очень простыхъ, самыхъ дешевыхъ соломенныхъ стульяхъ сидятъ нѣсколько служителей, тѣхъ самыхъ, что носятъ папу, въ свѣтло-малиновыхъ короткихъ кафтанахъ, чулкахъ и башмакахъ.
Одинъ изъ нихъ, старикъ, спросилъ меня, что мнѣ угодно, и когда я сказалъ, что имѣю у папы аудіенцію, то онъ, съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ, переглянулся съ остальными, попросилъ мою карточку и пошелъ съ ней налѣво. Остальные встали съ обычнымъ возгласомъ:
— Si accomodi, signore!
Это все заслуженные лакеи, напоминающіе нашихъ театральныхъ капельдинеровъ своими бритыми лицами. Пальто, шляпу и трость они тутъ же положили на высокій столъ.
Въ миссіи меня предупредили, что этикетъ требуетъ только одну руку имѣть въ перчаткѣ. Но потомъ оказалось, что перчатокъ совсѣмъ не полагается, вопреки всякому другому этикету въ соотвѣтственныхъ пріемахъ.
Малиновый служитель вернулся и попросилъ меня въ слѣдующую комнату небольшихъ размѣровъ, съ прекрасными гобеленами. Въ третьей залѣ встрѣтилъ меня дежурный камергеръ — «cameriere participante» — въ фіолетовомъ подрясникѣ съ точно такими длинными помочами, какія носятъ въ Римѣ семинаристы разноязычныхъ коллегій. Здѣсь, у окна, дожидался усатый господинъ во фракѣ и маленькаго роста кардиналъ. Въ залѣ—балдахинъ и посрединѣ покоемъ составлены были диваны.
Бамергеръ объяснилъ мнѣ, что это — тронная зала, гдѣ папѣ вручаютъ посланники свои вѣрительныя грамоты и бываютъ болѣе торжественные пріемы. Но частныя аудіенціи и дипломатамъ, и высокимъ особамъ, даже и коронованнымъ, папа даетъ въ той гостиной, куда меня должны были ввести. Этотъ фіолетовый придворный отрекомендовался въ разговорѣ. Онъ — маркизъ X. и, кажется, духовнаго сана не носитъ, молодой человѣкъ, свѣтскаго тона и манеръ, успѣлъ сообщить мнѣ, что его братъ женатъ на русской графинѣ Б. изъ семейства, давно живущаго во Флоренціи. Сегодня въ этой самой залѣ была великопостная проповѣдь. Папа слушаетъ своего проповѣдника и на диванахъ сидятъ кардиналы.
Показался «maestro di casa», тотъ самый, у кого я былъ и не дождался, — монсиньоръ, въ сутанѣ съ темно-малиновой выпушкой и такимъ же кушакомъ. Онъ долженъ быть при всѣхъ аудіенціяхъ, но къ лапѣ не вводитъ и въ гостиной его не остается, а только слѣдитъ за очередью. Вышло маленькое замѣшательство. Хотѣли впустить меня, но тотчасъ пригласили кардинала съ плотнымъ господиномъ въ усахъ, смахивавшимъ на нѣмца. Аудіенція ихъ продолжалась не больше пяти минутъ. Maestro di casa я cameriere participante дожидались со мной въ послѣдней проходной гостиной, около того покоя, гдѣ былъ папа. Въ этотъ салонъ вводятъ не всѣхъ. Обыкновенно дожидаются своей очереди въ тронной залѣ.
Не знаю, кто давалъ автору романа Римъ подробное описаніе тѣхъ покоевъ, черезъ которые проникъ въ рабочую комнату папы аббатъ Пьеръ; но въ дѣйствительности этихъ залъ совсѣмъ не такъ много и онѣ не производятъ такого впечатлѣнія, даже если бы дѣло происходило и вечеромъ, при слабомъ освѣщеніи. Тутъ опять работа «de chic».
Еще въ тронной залѣ фіолетовый камергеръ попросилъ меня снять перчатку и съ лѣвой руки. Дожидаясь конца первой аудіенціи, мы втроемъ разговорились по-французски. Они меня разспрашивали, какъ я себя чувствую въ Римѣ, говорили о маляріи и объ инфлуенцѣ, особенно сильной въ эту зиму. Maestro di casa поразилъ меня своимъ сходствомъ съ однимъ — теперь покойнымъ — цензоромъ (Кейзеромъ), который десятки лѣтъ цензировалъ въ Петербургѣ наши пьесы. Усатый господинъ и маленькій кардиналъ вылетѣли отъ папы съ возбужденно-радостными лицами и простились съ обоими придворными. Пришла и моя очередь.
Фіолетовый повелъ меня вслѣдъ за maestro di casa, который у двери стушевался; а камергеръ отворилъ двойную легкую дверь съ обивкой, сталъ разомъ на оба колѣна и потомъ пропустилъ меня, а самъ исчезъ.
Русскому можно ограничиться тѣмъ, что прй входѣ и посрединѣ комнаты сдѣлать по низкому поклону, безъ преклоненія колѣнъ. Папа этого не требуетъ и даже не дѣлаетъ никакого жеста, похожаго на благословеніе.
Гостиная — въ два окна, узковатая, не очень высокая, съ отдѣлкой, какая бываетъ въ любомъ палаццо. Полъ у правой стѣны отъ входа возвышенъ и на немъ ставится въ нѣкоторые пріемы его кресло. Но въ этотъ разъ кресло — обыкновенное, штофное съ позолотой — приставлено было къ камину, занимающему глубину комнаты. По бокамъ его драпировки. На каминѣ канделябръ, вазы и много разныхъ экрановъ и коробокъ. Отъ большого кресла въ два ряда идутъ золотыя низкія креслеца.
Дверь, противъ входной, ведетъ въ спальню, около которой молельня, библіотека и комната прислуги: такъ говорили мнѣ люди свѣдущіе, но туда я не попадалъ.
Папа сидѣлъ одинъ въ креслѣ и поклонился мнѣ издали; а когда я подошелъ къ нему, указалъ мнѣ на ближайшее креслецо, отъ себя вправо.
Одѣтъ онъ былъ такъ: на головѣ бархатная скуфья съ мѣховой оторочкой, ниже и шире, чѣмъ обыкновенная папская скуфья, всѣмъ извѣстная по портретамъ Льва X и Юлія II, и цвѣтъ бархата алый, а не темно-красный. Какъ будто скуфья покрывала бѣлую шапочку, которая надѣвается назадъ. Изъ подъ скуфьи выступали двѣ волнистыхъ пряди совсѣмъ бѣлыхъ волосъ. На немъ, снизу, бѣлая сутана, такого почти покроя, какъ у кардиналовъ, а сверхъ сутаны родъ пальто съ отворотами и длинными обшлагами изъ бѣлаго муаръ-антика. На плечи слегка накинута та красная мантія, какою облачали его, когда несли обратно изъ церкви, когда онъ служилъ обѣдню въ залѣ Беатификацій. Внизу мантія эта, изъ шерстяной матеріи, ложилась красивыми складками, съ подбоемъ краеваго атласа. Ноги въ шитыхъ золотомъ туфляхъ, темно-малиноваго бархата. Поверхъ чулокъ надѣтъ еще родъ вязаныхъ бѣлыхъ штиблетъ для тепла. На рукахъ бѣлыя митени и огромный перстень на одномъ изъ пальцевъ правой руки. Въ ней онъ держалъ фуляровый платокъ, темнозолотистаго цвѣта, большой и смятый, и короткую бочковатую табакерку. На шеѣ золотой епископскій крестъ и никакихъ другихъ украшеній.
Не знаю, можетъ быть, у себя запросто, въ спальнѣ, да еще вечеромъ (когда аббатъ Пьеръ былъ принятъ папой) Левъ XIII и не отличается безупречностью своихъ сутанъ, будто бы часто со слѣдами нюхательнаго табаку; но на этотъ разъ все на немъ было точно съ иголочки, новое и весьма изящное, можно бы даже сказать франтоватое, особенно эти отвороты и обшлага изъ бѣлаго муаръ-антика.
Первое впечатлѣніе при взглядѣ на него: очень древній старецъ; старше мнѣ и не случалось видѣть вблизи, кромѣ императора Вильгельма I, въ Эмсѣ, въ курзалѣ. Но лицо его менѣе восковое и кожа менѣе похожа на пергаментъ, чѣмъ казалось издали, хоть и не на очень большомъ разстояніи. Черты не такъ рѣзки и крупны, какъ на большинствѣ портретовъ, и нѣтъ совсѣмъ той слишкомъ напряженной улыбки его широкаго рта. Вообще лицо болѣе интересное и подходящее къ его сану. Глаза черные, но совсѣмъ не такіе, какихъ ждешь, если вѣрить описанію Золя. У него они выходятъ огромные. Ничего этого нѣтъ, глаза маленькіе, узкіе, ио, правда, живые и моложавые, съ острымъ взглядомъ, когда онъ блеснетъ ими и приподниметъ брови. Улыбка во весь ротъ; сбоку она даетъ очень характерную складку при такомъ крупномъ носѣ. Брови, почти голыя, часто движутся и тогда взглядъ сейчасъ же дѣлается строгимъ. Зубы еще есть. Въ голосѣ нѣтъ старческаго шамканья. Голосъ низкій, слабый, въ началѣ разговора нѣсколько вздрагивающій. Нервный трепетъ замѣчается и въ рукахъ, привыкшихъ къ широкимъ, круглымъ жестамъ.
Вначалѣ, минуты такъ три-четыре, онъ произносилъ слова тихо и медленно, съ паузами, какъ бы затрудняясь въ выраженіяхъ, хотя по-французски говоритъ свободно и съ умѣреннымъ акцентомъ, почти безъ ошибокъ, кое-когда съ возгласами по-итальянски: «е altro!» или «e'giàl». Въ эти первыя минуты онъ мнѣ показался гораздо дряхлѣе, чѣмъ я ожидалъ. Но прошло еще нѣсколько минутъ, и онъ одушевился, все почти время говорилъ самъ, съ болѣе ускореннымъ темпомъ и безъ длинныхъ паузъ. Онъ спросилъ меня о моемъ писательствѣ, занимаюсь ли я исключительно беллетристикой или и другими отраслями литературы. Узнавъ, что я не исключительно беллетристъ, онъ освѣдомился, не нужно ли мнѣ бывать въ архивѣ Ватикана, на что я отвѣтилъ, что работаю вотъ уже болѣе семи лѣтъ надъ книгой по исторіи европейскаго романа въ XIX столѣтіи, считая и русскій.
Попавъ на тему Россіи, Левъ XIII еще замѣтнѣе оживился и сталъ говорить быстрѣе и характернѣе по выбору словъ и выраженій.
— Вотъ вчера, — началъ онъ, — вашъ министръ-резидентъ (онъ произноситъ его имя по-итальянски) сидѣлъ тутъ, и я ему говорилъ о моемъ неизмѣнномъ желаніи поддерживать съ Россіей самыя дружественныя отношенія. Никогда я не упускаю случая внушать католическимъ духовнымъ въ предѣлахъ вашего отечества, что не надо смѣшивать вопросовъ вѣры съ политикой, а слѣдуетъ держаться наставленій церкви. Сколько, есть на востокѣ іерарховъ, признающихъ главу католичества, — при этомъ папа улыбнулся, — и я имъ всегда внушаю, что всякая власть отъ Бога и что они обязаны повиноваться своему законному государю — султану.
При этомъ онъ привелъ сейчасъ же текстъ изъ посланія апостола Павла о повиновеніи властямъ, разумѣется, на латинскомъ языкѣ.