Его внезапная смерть вызвала крупную манифестацію всего, что въ Римѣ нашлось оппозиціоннаго, внѣ папистовъ. Когда везли его тѣло на желѣзную дорогу, правительство могло сосчитать всѣхъ своихъ враговъ — отъ радикаловъ до анархистовъ. И во всей странѣ личность Кавалотти стала еще популярнѣе. Его портреты съ трауромъ находилъ я вездѣ, по пути ивъ Рима, въ самыхъ захолустныхъ мѣстечкахъ. Во всетаки и ати похороны прошли тихо. Элементы волненій и даже бунтовъ въ Римѣ водятся; но правительство пугливѣе, чѣмъ бы слѣдовало, и способно изъ трусости производить такія экзекуціи, какъ схватка съ толпами народа, на Piazza Navona, вскорѣ послѣ моего пріѣзда, когда группа патріотовъ отправилась на ату площадь изъ Капитолія и собралась около министерства внутреннихъ дѣлъ въ Palazzo Braschi. Безъ команды, солдаты, раздраженные напоромъ и бросаньемъ камней, выстрѣлили, ранили и убили нѣсколькихъ. Это былъ, если хотите, маленькій бунтъ; но изъ него не вышло никакого революціоннаго движенія.
Главными агитаторами считаютъ соціалистовъ. Въ палатѣ насчитываютъ до шестнадцати депутатовъ этой партіи.
Среди нихъ выдается Ферри, адвокатъ и профессоръ римскаго университета, сторонникъ Ломброзо въ теоріи уголовнаго права.
У меня были съ нимъ разговоры о внутреннемъ положеніи страны.
— Насъ всего шестнадцать человѣкъ въ палатѣ, — говорилъ онъ мнѣ, — и столько же республиканцевъ, не раздѣляющихъ соціалистическихъ идей. Какъ видите, количественно наша партія очень скромная.
— А между тѣмъ, — замѣтилъ я, — васъ боятся всѣ гораздо больше, чѣмъ бы можно было ожидать. Почему?
— Потому, — отвѣтилъ онъ, — что въ Италіи соціалистическое движеніе, если оно начнется въ сельскомъ людѣ, не найдетъ себѣ отпора въ буржуазіи, какъ было и до сихъ поръ есть во Франціи. У насъ городской классъ бѣдный, не сплоченный, и нѣтъ того антагонизма труда и капитала, какъ въ промышленныхъ странахъ.
И это вѣрно. Пролетаріи въ столицѣ Италіи не представляютъ собою такой внушительной, массы, какъ въ Лондонѣ, Парижѣ и Берлинѣ. Найдется десятокъ-другой тысячъ бѣднаго люда, чтобы произвести уличный безпорядокъ; но сколько-нибудь организованной трудовой арміи еще не существуетъ. Нельзя указать ни на одного вожака народной массы, который игралъ бы въ Римѣ первую роль. И Кавалотти стали восхвалять больше послѣ смерти. Да онъ и не былъ ни соціалистомъ, ни еще менѣе анархистомъ.
Идею анархизма считаютъ опаснѣе въ Италіи, чѣмъ во Франціи. Но она пробиваетъ себѣ путь не въ Римѣ, а въ провинціи: на сѣверѣ, въ Миланѣ, и на югѣ, въ Неаполѣ и Сициліи. Въ Римѣ есть газета завѣдомыхъ анархистовъ Avanti. Главный редакторъ ея — депутатъ. Около нея группируются сторонники всѣхъ крайнихъ идей. Она находитъ себѣ читателей. Но ея голосъ пропадаетъ въ общемъ тонѣ прессы.
Столичная печать очень оживляетъ ежедневную физіономію города Воскресни кто-нибудь, пролежавъ въ гробу тридцать лѣтъ, онъ былъ бы пораженъ тѣмъ, какъ газеты печатаются и продаются на улицахъ Рима. Правительство объединенной Италіи, утвердившись въ резиденціи папъ, принесло съ собою свободу слова, вмѣстѣ съ гарантіями личности. Теперь это уже насущный хлѣбъ общественной жизни. Римская пресса, на болѣе серьезный взглядъ, до сихъ поръ еще не имѣетъ настоящей силы, выдающихся талантовъ, благотворнаго вліянія на внутреннія дѣла, она отражаетъ собою только то, что страна можетъ доставить. Римъ, попавъ въ столицы, не могъ дать печати жизненныхъ соковъ. Онъ долженъ питаться тѣмъ, что ему принесли «итальянцы». Надо еще удивляться, что столичная пресса не болѣе подкупна и безсодержательна. Одинъ Криспи могъ окончательно развратить ее. Но она была бы гораздо крупнѣе, если бы Римъ, всѣмъ своимъ, прошлымъ, готовился къ роли государственнаго центра Италіи, чего не было.
Изъ Рима нельзя еще до сихъ поръ руководить никакимъ крупнымъ движеніемъ, работать надъ разрѣшеніемъ самыхъ коренныхъ вопросовъ, потому что представительство страны— «не на высотѣ своего призванія», — употребляя обычное клише. Много воды утечетъ, прежде чѣмъ въ столицѣ Италіи будетъ биться пульсъ всей страны.
Живете вы въ Римѣ нѣсколько мѣсяцевъ, цѣлый зимній сезонъ, и вамъ безпрестанно приходитъ вопросъ: какъ это, при темпераментѣ итальянцевъ, общественная жизнь не проявляется въ болѣе яркой формѣ, почему такъ мало иниціативы и солидарности? Взять хоть бы ту же прессу. Ея персоналъ значительный, никакъ не менѣе, чѣмъ, наприм. въ Петербургѣ и Москвѣ. Существуетъ уже много лѣтъ учрежденіе, вродѣ нашего «Союза писателей» — «Stamра». У него есть прекрасное помѣщеніе, родъ клуба; оно можетъ давать въ своихъ залахъ вечера, устраивать лекціи, бесѣды всякаго рода. И въ немъ вы никогда никого не найдете. Сдѣлавшись членомъ, я много разъ захаживалъ туда и утромъ, и вечеромъ, и всегда находилъ чисто русскую мертвенность.
И въ другихъ сферахъ та же бѣдность почина, точно будто воздухъ Рима, его прошлое, индиферентность его коренныхъ жителей тормозятъ всякое дѣло, лишаютъ энергіи, притупляютъ интересъ.
Государство въ этомъ винить нельзя. Оно, — хоть и меньше, чѣмъ бы слѣдовало, — открыло пути для общественной дѣятельности. Сравнительно съ прежнимъ, папскимъ Римомъ, въ столицѣ Италіи есть все, что составляетъ главнѣйшіе элементы свободнаго развитія націи: есть національное и городское представительство, свобода печатнаго слова и ассоціацій, свобода преподаванія, университетъ, открытый каждому входящему, лицеи и гимназіи, высшіе женскіе курсы, школы, доступныя народной массѣ.
Въ теперешней Италіи, и спеціально въ Римѣ, вы чувствуете себя, жакэ въ республикѣ. И этой свободѣ нельзя ставить иа счетъ печальные нравы столичнаго общества. Прежде было никакъ не лучше; только оно оставалось «шито-крыто». Гласный судъ раскрываетъ эти болячки. Нѣсколько процессовъ — гражданскихъ и уголовныхъ, бывшихъ при мнѣ, обнажали распущенность высшаго класса, самаго стараго и родовитаго римскаго дворянства, испорченность буржуазіи, отсутствіе идеаловъ и нравственной порядочности, вырожденіе высокопоставленныхъ семей. Судъ не отвѣтственъ за все это. Онъ только исполняетъ свое дѣло.
Столичная жизнь, при всѣхъ своихъ отрицательныхъ сторонахъ, въ каждой странѣ дѣлаетъ то, что въ пріобрѣтеніяхъ гражданственности нельзя уже идти назадъ. Она вбираетъ въ себя все, что есть самаго жизненнаго, ставитъ вопросы, вырабатываетъ сознаніе націи, указываетъ ей пути. Но Риму не достаетъ многаго для истинной роли національной столицы. Все въ чемъ Миланъ и Неаполь жизненнѣе. Произошло неизбѣжное скопленіе въ городѣ, безъ своихъ экономическихъ рессурсовъ, цѣлой арміи чиновниковъ и мелкихъ служащихъ всякаго рода, не говоря уже о значительномъ гарнизонѣ. Но вмѣстѣ съ тѣмъ прилило къ столицѣ и множество трудового люда изъ всѣхъ концовъ Италіи. Съ наплывомъ людей, уже знавшихъ другіе порядки и запросы, мертвенная спячка папскаго Рима подалась, и впервые дрогнула инертная масса того люда, который изъ вѣка въ вѣкъ довольствовался своей долей.
Это сказалось въ самое послѣднее время и въ движеніи аграрномъ, въ ближайшихъ окрестностяхъ Рима, въ такъ называемыхъ «Castelli Romani».
Сельскій людъ Италіи почти совсѣмъ еще не тронутъ движеніемъ, которое вездѣ въ Европѣ превратило крестьянъ изъ средневѣковыхъ вассаловъ и батраковъ въ собственниковъ.
У меня было не мало разговоровъ по атому вопросу съ профессорами, депутатами, публицистами.
Помню одну бесѣду въ салонѣ ученой графини Л. съ профессоромъ Римскаго университета. Я выражалъ ему удивленіе тому, что въ Италіи, въ особенности въ римской Кампаньи, довольствуются такимъ положеніемъ, на которое не согласился бы ни французскій, ни нѣмецкій, ни русскій мужикъ. Аграрныя права до сихъ поръ у римскихъ нобилей такъ же исключительны, какъ у англійскихъ лордовъ; но съ тою разницей, что лорды гораздо болѣе дѣлаютъ для крестьянъ, которые снимаютъ ихъ неприкосновенныя угодья.
— Но вѣдь у насъ, особенно въ Тосканѣ и Ломбардіи, господствуетъ система половиннаго хозяйства, — успокоительно говорилъ профессоръ.
Половники (mezzaiole по-итальянски) живутъ испоконъ вѣка на одномъ и томъ же положеніи: получаютъ отъ владѣльца поселка (podere) домъ и инвентарь на подворное хозяйство, работаютъ сами и приглашаютъ батраковъ; а урожай хлѣба, винограда, плодовъ, сборъ съ шелковичныхъ деревьевъ дѣлятъ съ владѣльцемъ пополамъ.
— Многіе наши экономисты считаютъ такое пользованіе землей еще самымъ выгоднымъ для народа.
— Но ваши полбвники хорошо живутъ только въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ Италіи. Да и тамъ, гдѣ они пользуются довольствомъ, напримѣръ, въ Тосканѣ, развѣ они составляютъ все сельское населеніе? Вездѣ множество деревенскихъ пролетаріевъ — тѣхъ, что зовутъ у васъ braccianti [64].
И я ему напомнилъ, какъ въ окрестностяхъ Флоренціи и въ другихъ мѣстахъ Тосканы, не говоря уже объ остальныхъ провинціяхъ Италіи, вы попадаете въ большія мѣстечки, гдѣ, что ни домъ, то жильцы, платящіе за постой, народъ, не имѣющій ни клочка земли, ни сада, ни огорода, и пробивается онъ поденной работой, а то такъ и нищенствомъ.
Профессоръ поморщился.
— Что же дѣлать?! — выговорилъ онъ, разведя руками.
Его, кажется, удивило мое недоумѣніе, какъ это въ Италіи народъ, даже въ самыхъ культурныхъ провинціяхъ, не додумался до болѣе радикальной постановки вопроса о земельной собственности и мирится съ порядками, напоминающими средневѣковье.
Вотъ поэтому-то всѣ имущіе классы, а главное землевладѣльцы, такъ и боится соціализма. Когда сельскій людъ перестанетъ иириться съ своей земельной обездоленностью, можетъ быть плохо.
Не только въ дѣловыхъ сферахъ, на сходкахъ, въ бесѣдахъ молодыхъ людей, сочувствующихъ положенію народа, и въ свѣтскихъ салонахъ Рима слышатся теперь горячіе разговоры и даже пренія на экономическія темы.
Одна изъ занимающихся политикой дамъ, гр. П., приглашаетъ къ себѣ профессоровъ и публицистовъ и сама пишетъ этюды по изученію сельскаго быта. И ото сдѣлало перенесеніе въ Римъ столицы государства. Т