Что же, наконецъ, считать коренной народной массой Рима?
Въ послѣднюю четверть вѣка былъ такой приливъ трудового населенія въ стѣны вѣчнаго города, что потомки если не квиритовъ, то плебса составляютъ въ ней еще меньшій процентъ, чѣмъ стародавній средній классъ.
Да и что такое народъ въ теперешней столицѣ Италіи? Мелкій подъ всякаго рода. Его — на наше мѣряло — нельзя считать «рабочимъ классомъ». Онъ скорѣе подходитъ къ нашему термину: посадскіе, мѣщане. Пролетаріи, страдающіе безработицей, какъ мы видѣли, почти исключительно изъ пришлаго люда. Иностранецъ можетъ, пожалуй, принять ихъ за римское простонародье, но мѣстный житель сейчасъ отличитъ настоящаго трастеверинца. Тамъ, въ кварталахъ по ту сторону Тибра, живетъ населеніе, издавна говорящее на «гоmanesco». Тамъ сохрашілись и нравы, и типъ римскаго горожанина. Нужды нѣтъ, что любой подгородный обыватель, изъ Альбано или Фраскати, сельскій батракъ или пастухъ изъ римской Кампаньи говоритъ также на жаргонѣ и по своему типу, быту и нравамъ мало отличается отъ городского населенія. Трастеверииецъ считаетъ себя создателемъ истиннаго римскаго діалекта. Знатоки увѣряютъ, что даже діалекты разныхъ урочищъ Рима и окрестностей отличны одинъ отъ другого. Но такія тонкости трудно доступны пріѣзжимъ.
«Romanesco» не одинъ только жаргонъ (діалектомъ его назвать врядъ ли можно), но все чисто-римское, мѣстное, бытовое, народное, все, что идетъ не отъ государства, не отъ власти, сената или куріи, а снизу, отъ массы народа: языкъ, обычаи, вино, всякіе сельскіе порядки, продукты, производство. Говорить по простонародному пріучаются дѣти всѣхъ римлянъ, даже и дѣти князей, если у нихъ кормилицы и няньки изъ народныхъ кварталовъ города или изъ его ближайшихъ окрестностей. Въ жаргонѣ римскаго обывателя буква R играетъ огромную роль. Онъ замѣняетъ ею вездѣ букву L. Онъ произносить «er (и даже ar) papa», вмѣсто «il papa». Но это не мѣшаетъ ему, когда онъ начинаетъ говорить на господскомъ языкѣ, проявлять необычайную звучность говора, музыкальность и пріятную вибрацію гласныхъ и согласныхъ. У него нѣтъ и въ поминѣ тосканскаго х вмѣсто к въ такихъ словахъ, какъ casa, poco, cotto. Онъ — поэтъ на своемъ діалектѣ, создатель пѣсенъ, прибаутокъ и даже цѣлыхъ былинъ, напр., изъ жизни трибуна Коло ди-Ріенци. И на его жаргонѣ оставилъ послѣ себя огромный литературный памятникъ народный поэтъ-сатирикъ Рима — Белли. Его имя, до сихъ поръ, мало у насъ извѣстно. Но намъ тѣмъ интереснѣе этотъ создатель цѣлой сатирической эпопеи, что Гоголь, съ конца тридцатыхъ годовъ, ознакомился съ его «сонетами», когда еще они ходили по рукамъ, въ запрещенныхъ тетрадкахъ. Можно предположить даже, что Гоголь былъ лично знакомъ съ этимъ характернымъ римляниномъ папской эпохи, который цѣлыя пятнадцать лѣтъ, до революціи 1848 года, безпощадно изображалъ въ своихъ сонетахъ (онъ оставилъ ихъ болѣе двухъ тысячъ) тогдашніе ватиканскіе порядки, ихъ вліяніе на нравственность народа, выкапывая всю подноготную трастеверинскаго быта. Онъ любилъ народъ; но показывалъ его такимъ, каковъ онъ есть. Всѣ его сонеты написаны какъ бы отъ лица простолюдиновъ въ разговорной формѣ. Въ нихъ и можно найти богатѣйшій бытовой и психическій матеріалъ для знакомства съ тѣмъ, что и въ дурномъ, и въ хорошемъ составляетъ «romanesco». Белли-сатирикъ не переставалъ быть либераломъ и даже противникомъ куріи все время, какъ сочинялъ свои сонеты. Но событія послѣ бѣгства Пія IX въ Гаету, провозглашеніе въ Римѣ республики испугали его, и онъ кончилъ піэтизмомъ, на службѣ у куріи, и съ тѣхъ поръ писалъ только безвкусныя оды.
Народъ старыхъ римскихъ урочищъ, и прежде всего зарѣчныхъ кварталовъ, въ своихъ коренныхъ свойствахъ — почти тотъ же, какимъ описывалъ его Белли. И до сихъ поръ любой трастеверинецъ считаетъ себя гораздо болѣе древнимъ римляниномъ, чѣмъ какой-либо простолюдинъ, даже изъ тѣхъ мѣстностей, гдѣ говорятъ провинціальными діалектами, въ которыхъ гораздо больше древне-латинскаго, чѣмъ въ его жаргонѣ. Онъ и по латыни-то произноситъ (когда молится на церковномъ языкѣ) по своему: Dèussè вмѣсто Deus.
Нужды нѣть! Онъ еще мнитъ себя квиритомъ. И въ этомъ нѣть ничего удивительнаго. Онъ живетъ съ незапамятныхъ временъ въ городѣ, гдѣ все говорить о его всемірномъ величіи и славѣ, гдѣ слѣды древности на каждомъ шагу, гдѣ буквы S. P. Q. R. все еще видны на всѣхъ зданіяхъ, надписяхъ, афишахъ, объявленіяхъ городской управы. Истый трастеверинецъ еще считаетъ весь городъ своей собственностью. Улицы, церкви, ворота, внутренніе дворы домовъ, даже виллы богачей — все это должно быть къ его услугамъ, какъ нѣкогда весь Римъ доставлялъ ему и ѣду, и развлеченія. И въ его жизни многое указываетъ, по сіе время, на древніе обычаи римлянъ. Всякій, кто хоть немножко присмотрится, увидитъ эти пережитки, длящіеся тысячелѣтія. Народъ, до сихъ поръ, считаетъ смертельной обидой выраженіе «лишить огня и воды», онъ все еще разукрашиваетъ свои лавчонки на античный ладъ, все еще у каменьщиковъ, когда они шабашатъ вечеромъ, мальчикъ, котораго зовутъ «шегіо», поетъ особую пѣсню древняго напѣва, все еще держится обычай особымъ образомъ обращаться съ тяжестью, при постройкахъ, ставить лѣса, носить все на головахъ — и воду, и бѣлье, и дрова. И также простолюдинъ драпируется въ свой плащъ, напоминающій тогу, и носить обувь, напоминающую сандаліи. Этотъ перижитокъ одежды еще характернѣе у поселянъ римской Кампаньи, чѣмъ у самыхъ истыхъ римлянъ въ городѣ. А психическіе пережитки — всѣ налицо у римскаго простолюдія, даже у тѣхъ, кто въ послѣднюю четверть вѣка сталъ уже мелкимъ буржуа, значительно утратилъ народный складъ въ одеждѣ, комнатной обстановкѣ, образѣ жизни, развлеченіяхъ.
Это, во-первыхъ, при скептическомъ и насмѣшливомъ умѣ — сухая страстность, задоръ самолюбія, склонность къ кровавой расправѣ и отсутствіе состраданія къ животнымъ, которыхъ дѣти мучатъ съ утонченной жестокостью, а взрослые, походя и злобно, бьютъ. Нравы квиритовъ, абсолютная власть родителей, повиновеніе власти, выдержка, непоколебимая стойкая храбрость — все это утратилось;-а болѣе низменные инстинкты и склонность къ горделивому приниженію всего того, что не римское, — еще живутъ, вмѣстѣ съ положительнымъ оттѣнкомъ религіознаго чувства. Римскій простолюдинъ ни мало не мистикъ. Онъ — прямое отродье того плебса, который жилъ въ тенетахъ культа, основаннаго на суевѣріи и замаливаніи боговъ, не вызывая высшихъ этическихъ порывовъ души. И теперь онъ почти такъ же суевѣренъ. Онъ вѣритъ сонникамъ, кабаллѣ; гадаетъ о выигрышныхъ номерахъ лотб, у него сотня примѣтъ, въ особенности дурной глазъ, и слово «jettatore» совсѣмъ не пустой звукъ, не толь-во у простого люда, но и въ богатой буржуазіи, и въ барскихъ салонахъ. Мнѣ указывали на жену одного сановника, которая считается такимъ «jettatore», приносящимъ всюду неудачу и бѣду.
Что же еще составляетъ отличительныя черты «romanesco» въ быту римскаго простолюдья?
Яркость одежды, огромныя пряжки и серьги, у мужчинъ — короткие штаны, на колѣняхъ непремѣнно незастегнутые на одну пуговицу, шнуровки корсетовъ, отдѣлки шляпъ и цѣлыя одѣяла на головахъ женщинъ, сложенныя въ видѣ пакетовъ, длинныя булавки въ волосахъ и гребни — все это romanesco. Теперь всѣ эти народныя моды переходятъ болѣе къ подгороднымъ крестьянамъ, батракамъ, винодѣламъ, натурщикамъ и натурщицамъ; но идутъ всѣ эти повадки отъ коренныхъ римлянъ. Во всемъ этомъ есть оттѣнки, по зажиточности и положенію, въ извѣстной градаціи, отъ того, кого зовутъ «Eminente» (или Minente) до простыхъ «Vignaioli», и вверхъ до чистогородского щеголя Раіпо — слово, до сей поры самое характерное въ римскомъ жаргонѣ, даже и въ буржуазіи, и въ интеллигенціи. Женщины въ Трастевере и въ ближайшихъ подгородныхъ мѣстностяхъ, при всей ихъ любви къ яркимъ цвѣтамъ, умѣютъ носить свои платья, юбки, передники. И римскіе шарфы и одѣяла не даромъ такъ восхищаютъ, до сихъ поръ, форестьеровъ.
Romanesco — въ образѣ жизни и поведеніи: шлянье по остёріямъ, долгіе разговоры за виномъ, самолюбіе, горделивость, склонность сейчасъ же трактовать каждаго свысока (soverchiare), чуть что — пускать въ ходъ ножи; но вмѣстѣ съ тѣмъ — особаго рода учтивость, рыцарство, отзывчивость на каждое ласковое слово или угощеніе, быстрый отвѣтъ на всякое замѣчаніе, издѣвательство или болѣе легкая граціозная шутка — все это «romanesco».
Работать надъ однимъ и тѣмъ же, копить, терпѣть несносный надзоръ — этого римляне не любятъ. Они во всемъ и всегда — сами по себѣ. Нищій, попрошайка, но съ чувствомъ независимости. Посмотрите на любого оборванца — какъ онъ стоитъ у стѣны, съ грязной курткой, непремѣнно на одномъ плечѣ, или лежитъ на солнцѣ, въ продранныхъ штанахъ и босой, какъ его жена на улицѣ вяжетъ или что-нибудь варитъ, или возится съ ребятишками, или болтаетъ безконечно съ сосѣдками, или бранится съ ними — есть что-то въ нихъ неугомонно-задорное, и чуть вы имъ не понравитесь — они васъ осмѣютъ, тутъ же. А художники находятъ въ этомъ современномъ плебеѣ и пластическія наслѣдственныя черты, какъ ни у какого простонародья. Живописность посадокъ тѣла, движеній, одежды происходитъ главнымъ образомъ отъ того, что они не желаютъ дѣлать усилій. Римскій простолюдинъ, — что бы онъ ни принялся дѣлать, — сохраняетъ въ движеніяхъ многое, что срослось съ нимъ, и это даетъ его позамъ и жестамъ красоту и благородство.
На то, чтобы знать жизнь римскаго простолюдина до тонкости — надо потратить нѣсколько лѣтъ, проводить круглый годъ на улицѣ, на рынкѣ, въ остеріяхъ, въ лавчонкахъ и квартирахъ обывателей старыхъ народныхъ кварталовъ, въ зарѣчной части города, въ окрестностяхъ Piazza Montanarla, въ бывшемъ Гетто, на разныхъ окраинахъ и въ безчисленныхъ уличкахъ и закоулкахъ старыхъ центральныхъ мѣстностей Рима, гдѣ также кишитъ муравейникъ бѣднаго и еле-еле достаточнаго люда.
По счастію, мнѣ удалось пріобрѣсти въ спутникахъ и собесѣдникахъ, одномъ природномъ римлянинѣ, другомъ иностранцѣ — двухъ драгоцѣнныхъ руководителей и знатоковъ «romanesco». О нихъ я уже упоминалъ. Одинъ изъ нихъ — педагогъ, «dottore іи lottere» — читалъ мнѣ родъ лекцій о римскомъ простолюдинѣ. И онъ, и его пріятель — швейцарецъ Б., лекторъ римскаго университета, — считаются спеціалистами по сонетамъ Белли, на-ряду съ тѣмъ итальянскимъ ученымъ критикомъ, который впервые издалъ Белли съ своимъ біографическимъ предисловіемъ и комментаріями. Мой римлянинъ, интереснѣйшій спутникъ въ экскурсіяхъ по городу и его окрестностямъ, читалъ нѣсколько публичныхъ лекцій о простонародьѣ, какимъ оно является у Белли, и сталъ готовить большую монографію, гдѣ впервые распредѣлилъ богатѣйшій матеріалъ сатиръ Белли на множество отдѣловъ, исчерпывающихъ всю римскую жизнь при папахъ Григоріи XVI и Піи IX до 1848 г. Его пріятель — швейцарецъ — сдѣлался его соперникомъ по тому же «argomento», какъ выражаются итальянцы. Онъ для поправленія здоровья пріѣхалъ почти юношей, студентомъ одного изъ университетовъ французской Швейцаріи, остался здѣсь, напалъ на тему о Белли, сталъ изучать его сонеты и римскій діалектъ, провелъ нѣсколько сезоновъ среди населенія Трастевере. Результатомъ всего этого явилась цѣлая докторская диссертація (на французскомъ языкѣ), гдѣ онъ беретъ своей темой нравы римскаго простолюдина, придерживаясь содержанія тѣхъ сонетовъ Белли, которые посвящены народу въ тѣсномъ смыслѣ.