Съ этимъ швейцарцемъ мы ходили въ тѣ дома, гдѣ живутъ пролетаріи, изъ пришлыхъ рабочихъ, оставшихся въ безпомощномъ состояніи, послѣ краха. Онъ — самый дѣятельный членъ общества, призрѣвающаго этотъ людъ и самъ, на маленькія средства, завелъ столярную мастерскую, гдѣ каждый получаетъ въ день минимальную плату въ полторы лиры.
Какъ протестантъ, человѣкъ другой расы, болѣе трудовой и чистой по своимъ нравамъ, онъ строже относится къ исконнымъ сторонамъ быта тѣхъ коренныхъ трастеверинцевъ, съ которыми жилъ, когда готовилъ свою диссертацію. Мой римлянинъ не находить столько темныхъ сторонъ въ этомъ быту. Онъ — не пуританинъ; но и не клерикалъ. И тотъ, и другой того мнѣнія, что отъ римскаго простонародья, при его наслѣдственномъ темераментѣ — нельзя и требовать другихъ качествъ, при томъ долгомъ режимѣ, подъ которымъ онъ жилъ. Швейцарецъ, безпощадный къ «попамъ», доказывалъ, что они развращали народъ, дѣлая своими любовницами множество молодыхъ дѣвушекъ, которыхъ они потомъ отдавали замужъ, что ханжеская благотворительность пріучала народъ къ тунеядству, а привычка шататься на разныя церемоніи и праздники развивала въ женахъ и дочеряхъ тщеславіе, страсть къ нарядамъ и вела, конечно, къ продажности. Насчетъ прошлаго и мой римлянинъ допускалъ все это; но онъ находитъ, что теперь нравы стали чище, что нѣтъ такого сообщничества мужей съ женами, тайно промышляющими собою, о какомъ говорятъ всѣ иностранцы, вплоть до конца пятидесятыхъ годовъ, до книги Эдмона Абу и его нѣмецкихъ и англійскихъ современниковъ. Но дѣвушки — до сихъ поръ подъ надзоромъ. Обычай, по которому старшій братъ слѣдитъ за поведеніемъ сестры, еще въ силѣ. И если у брата нравъ холерическій — ей не сдобровать, или ея соблазнителю, или обоимъ вмѣстѣ. Швейцарецъ напираетъ на то, что народъ самыхъ ближайшихъ къ Ватикану кварталовъ держали въ постоянномъ невѣжествѣ, не открывали никакихъ техническихъ школъ, не создавали фабрикъ съ прочнымъ источникомъ заработка.
И въ этомъ онъ, конечно, правъ. Защитникамъ папскихъ порядковъ стоитъ только пройтись по такой улицѣ какъ Via dei Penitenzieri, ведущей отъ Lungara и Lungaretta (гдѣ тоже коренное трастеверинское населеніе) къ Borgo S. Spirito, мимо госпиталя, гдѣ и при папахъ бывало слишкомъ по тысячѣ кроватей.
Казалось бы, тутъ, въ двухъ шагахъ отъ дворца его святѣйшества и св. Петра, — чего же бы стоило заняться, хоть малость, этими пролетаріями? Вѣдь у нихъ тогда было немногимъ больше вѣрныхъ заработковъ, чѣмъ теперь. Кто мѣшалъ пріучать ихъ дѣтей къ школѣ, создавать изъ нихъ ремесленниковъ, а не вагабундовъ, нищихъ и уличныхъ торгашей со всякимъ дрянцомъ?
До сихъ поръ эта «Улица кающихся» и множество другихъ переулковъ и закоулковъ зарѣчной части города полны грязныхъ конуръ: изъ всѣхъ оконъ висятъ тряпки; босые, чумазые ребятишки, безъ призора, въ школу не ходятъ, даже и при теперешнемъ даровомъ и какъ бы обязательномъ обученіи. Такая улица кающихся грѣшниковъ — живая вывѣска той заброшенности, въ какой были ближайшіе къ Ватикану подданные его святѣйшества. Городское представительство, гдѣ столько клерикаловъ, весьма равнодушно къ нуждамъ народа; но всетаки теперь нѣтъ уже той грязи и той заброшенности цѣлыхъ кварталовъ, какъ въ былое время, столь восхваляемое сторонниками Ватикана.
Одна русская дама, съ поддержкой богатыхъ американокъ, устроила лѣчебницу для приходящихъ въ Трастевере, и надо походить туда, по утрамъ, чтобы видѣть, въ какихъ условіяхъ растутъ тамъ дѣти, сколько чахлыхъ, золотушныхъ, съ ужасными кожными болѣзнями и какой видъ у ихъ матерей, хотя онѣ еще и на ногахъ.
Швейцарецъ, говоря со мною о римскомъ мелкомъ людѣ, указывалъ мнѣ на то, что всѣ народные кварталы кишатъ не работниками, даже не мастеровыми, а торгашами. Что ни дворъ — то лавчонка, что ни десять шаговъ — то васъ останавливаетъ попрошайка, торгующая всякой дрянью. И въ этомъ опять-таки протестантъ видитъ прямое слѣдствіе вѣкового растлѣвающаго режима. Бѣдный народъ жилъ только около поповъ и баръ. Прислуги, факиновъ, приживальщиковъ и кліентовъ всякаго рода полонъ бывалъ папскій Римъ. И вѣками въѣдалась привычка къ болѣе легкому заработку, къ торговлѣ и всякаго рода гешефту. Потомки евреевъ въ Гетто, до сихъ поръ, промышляютъ старымъ платьемъ, и въ ихъ кварталѣ лавчоки со всякой дрянью — на каждомъ шагу. Но вѣдь тоже вы видите въ Трастевере, вдоль Lnngara и Lungaretta, и во всѣхъ Borgo. Это почти сплошной рядъ лавокъ и лавчонокъ. А что не торгуетъ — пробавляется сдачей комнатъ или поденной работой. И то больше около господъ — прачки, кухарки, посыльные, носильщики. Врядъ ли есть городъ въ мірѣ, гдѣ было бы больше прачекъ, чѣмъ въ Римѣ, и гдѣ полиція позволяла бы такъ безвозбранно вывѣшивать мокрое бѣлье изъ оконъ всѣхъ этажей — даже и у очень достаточныхъ лицъ. Казалось бы, при такой всеобщей домашней стиркѣ—прачкамъ нечего дѣлать; а онѣ кишатъ по вѣчному городу и его пригородамъ.
При мягкомъ климатѣ римскому простолюдину, его женѣ и дѣтямъ живется всетаки легче и пріятнѣе, чѣмъ въ Лондонѣ, Берлинѣ или въ Петербургѣ и Москвѣ. Такихъ ужасныхъ пролетаріевъ вы не увидите здѣсь, какъ на лондонскихъ улицахъ и докахъ. До сихъ поръ семья можетъ жить въ порядочной высокой комнатѣ за два рубля въ недѣлю, полъ-литра вина стоитъ 3–5 су, въ кабачкѣ, гдѣ и кормятъ — «cucina romana» — совсѣмъ не плохо, хотя въ ѣдѣималомяса. Въ лавкахъ, гдѣ дѣлаютъ фриттуру за нѣсколько су, римскій пролетарій наѣстся жареныхъ въ тѣстѣ овощей и мозговъ, упишетъ цѣлую миску спагетти, а чуть у него завелся лишній билетикъ въ одну лиру, онъ спрашиваетъ себѣ вкуснаго ягненка или козленка, какъ его умѣютъ дѣлать только въ Римѣ. А сидитъ онъ на пищѣ св. Антонія — довольствуется финоками и грызетъ желтые бобы.
Вина онъ пьетъ больше, чѣмъ гдѣ-либо. Надо видѣть самому, какое количество боченковъ (объемомъ въ 10–15 литровъ) привозятъ ежедневно въ Римъ изъ его окрестностей. Водка не въ такомъ ходу. И слава Богу! И безъ того въ остеріяхъ ежедневно происходятъ схватки, и ножъ идетъ въ ходъ почти такъ же, какъ во времена Гёте, сто пятнадцать лѣтъ назадъ, когда онъ въ своемъ дневникѣ отмѣчалъ, что дня не проходитъ, чтобы не зарѣзали кого-нибудь, а то и двоихъ, и троихъ.
Вы выходите изъ дому, послѣ зявтрава, и вдругъ на тротуарѣ — большія красныя пятна, еще не совсѣмъ высохшія.
— Пролитое вино! — говорите вы, вновѣ.
— Это кровавая лужа, — спокойно объяснитъ вамъ римлянинъ.
Въ зиму, при мнѣ, было нѣсколько такихъ убійствъ. И что не дѣлаетъ чести характеру народа — удары ножомъ очень часто наносятся сзади, въ спину. И рѣдко когда прохожіе ловятъ убійцу. Это вое еще остатокъ разбойничества, когда съ атаманами шаекъ папское правительство вступало въ сдѣлки, и тѣ выговаривали себѣ свободу и кончали жизнь на службѣ святого престола. Еще не такъ давно, въ пятидесятыхъ годахъ, каждый туристъ, любитель рѣдкостей, попадалъ въ ту тюрьму, гдѣ содержался бывшій атаманъ разбойниковъ и съ гордостью давалъ читать форестьеру списокъ душъ, отправленныхъ имъ на тотъ свѣтъ. Въ его спискѣ значилось 168 душъ. И всѣ сторожа и сами посѣтители, изъ простонародья, съ великимъ почтеніемъ взирали на него.
Эти предательскіе удары въ спину даются совсѣмъ не въ пьяномъ видѣ. На via Tritone въ сезонъ 1897–1898 гг. какой-то лакей безъ мѣста подбѣжалъ къ своему сопернику по ухаживанью и всадилъ ему ножъ въ спину, среди бѣлаго дня, и успѣлъ скрыться.
При такихъ традиціонныхъ повадкахъ — огромное потребленіе вина усиливаетъ любовный темпераментъ. Римлянка также влюбчива, а, главное, ищетъ пристроиться во всѣхъ слояхъ общества — и въ палаццо, и въ закоулкахъ Трастевере. Нѣкоторые наблюдатели мелкаго мѣщанскаго и рабочаго люда утверждаютъ, что первобытность семейныхъ узъ въ немъ патріархальная. И мой добросовѣстный и строгій швейцарецъ, жившій не мало съ простонародьемъ, склоненъ считать кровосмѣшеніе возможнымъ фактомъ, и даже не братьевъ съ сестрами, а отцовъ съ дочерьми. И будто бы даже, если вы станете усовѣщевать такого отца, онъ наивно-звѣрски отвѣтить вамъ:
— У меня нѣтъ денегъ на любовницъ. Я пользуюсь чѣмъ могу. Какъ видите, это посильнѣе нашего крестьянскаго снохачества! Если даже въ иныхъ семьяхъ и существуютъ такіе библейскіе нравы, зато и мужчины и женщины совсѣмъ не бездушные и суровые отцы и матери. Они не умѣютъ воспитывать дѣтей, ведутъ ихъ грязно, не хлопочатъ о ихъ грамотности или ремеслѣ, но рѣдко бьютъ ихъ, готовые всегда накормить, и обходятся довольно мягко. Итальянцы вообще дѣтолюбивы и часто въ подчиненіи у женъ. И женщина Трастевере не лишена домовитости. Да и въ буржуазіи, и въ интеллигенціи она скорѣе хорошая, чѣмъ дурная жена. И давно уже наблюдательные иностранцы, писавшіе о римскихъ женщинахъ, полвѣка и больше назадъ, находили, что римлянкамъ недостаетъ, кромѣ образованія, болѣе достойныхъ и любящихъ мужей. Но въ простонародьѣ и тогда было меньше супружествъ, на манеръ барскихъ, съ полнымъ равнодушіемъ супруговъ.
Чтобы судить сколько-нибудь вѣрно о томъ, какъ голова римскаго простолюдина, создавшаго «romanesco», всегда играла — надо ознакомиться съ сонетами Белли. Жаргонъ, на какомъ эти стихи всѣ написаны, нажегся труднымъ только съ перваго раза. Грамматика остается общеитальянская, съ нѣкоторыми вольностями произношенія и окончаній. Главная трудность — обиліе бытовыхъ словъ, существующихъ въ «romanesco», какъ настоящая его приправа.
И вотъ въ этомъ-то языкѣ, прибауткахъ, остротахъ, окладѣ юмора и саркастическомъ настроеніи и сказывается одаренность расы, тотъ особый воздухъ Рима, который перерабатываетъ по-своему всякаго пришельца. Въ два-три поколѣнія онъ уже римлянинъ и говорятъ на діалектѣ. До сихъ поръ молодые люди, чтобы показать, что они уроженцы вѣчнаго города, болтаютъ между собою на романеске, хотя они учились въ лицеяхъ (гимназіяхъ), университетѣ, и родители ихъ — богатые буржуа, чиновники, даже дворяне. Это — особый шикъ и какъ бы почетное отличіе, какого нигдѣ, въ остальныхъ столицахъ Европы, нѣтъ, кромѣ развѣ Вѣны, гдѣ и эрцъ-герцоги, случается, говорятъ нарочно вѣнскимъ народнымъ нарѣчіемъ.