На следующий день в обеденный перерыв Виктору пришлось вновь показать свой номер мастеру и Колетте. И он опять придумывал всякие смешные подробности. Жюльен смеялся гораздо меньше других. Он заметил, что хозяин наблюдает за ним. Видно было, что Колетта тоже смеется не слишком искренне, и мальчику показалось, будто он уловил в ее глазах что-то похожее на сочувствие.
После обеда, когда Жюльен, отвезя заказ, возвращался в кондитерскую, он повстречал Зефа; тот сделал ему знак остановиться. Жюльен затормозил в маленьком сквере на улице Рокфеллера и, не слезая с велосипеда, уперся рукою в дерево. На скамейках никого не было. Фонтан бездействовал, и бассейн был сух. Зеф описал дугу посреди улицы и подъехал к приятелю.
— Ну как, все в порядке?
— Да, а у тебя?
Зеф утвердительно кивнул, потом спросил, подбирая слова:
— А профсоюз? Будешь вступать или нет?
— А ты?
— Да, только молчок! — ответил Зеф.
— Само собой.
Наступила недолгая пауза. Вдоль бульвара Вильсона проехало несколько машин.
— После собрания ты, по-моему, не стал брать билет, — заметил Жюльен.
— Не стал из-за нашего мастера. Он малый ничего, только уж больно хорош с хозяевами. Но Доменк, если ты обратил внимание, не сдрейфил.
Доменком звали невысокого чернявого юношу, сидевшего в первом ряду.
— Ну, он ведь рабочий.
— Ваш Виктор тоже рабочий, но ему и в голову это не пришло.
Жюльена подмывало рассказать, как Виктор представлял перед хозяевами все, что происходило во время собрания, но он удержался.
— Так что ж ты решил? — спросил Зеф.
— Это нелегко.
— Что нелегко?
— Во-первых, придется опять туда идти.
— Скажешь тоже! Каких-нибудь пять минут! Неужели ты не можешь договориться с Морисом и ненадолго ускользнуть из дому? И вовсе не обязательно докладывать ему, куда идешь.
— Да, лучше не стоит.
— Что ни говори, а у его отца свое дело. И все же я уверен, что он на тебя не донесет.
— Пожалуй.
— Ну, так как? — спросил Зеф. — Пойдем сегодня вечером? Я там буду между половиной седьмого и семью. Если хочешь, встретимся. Думаю, что и Доменк туда придет.
Несколько мгновений Жюльен молчал. Он взглянул на Зефа, и тот прибавил:
— Чего ты? Пойдем. Чем больше нас будет, тем лучше. Приходи.
— Ладно, — сказал Жюльен, — если мне удастся вырваться, приду.
До самого вечера он то и дело представлял себе комнату на Бирже труда. Он видел в ней представителя профсоюза, Доменка и Зефа. И думал, какой бы найти предлог, чтобы объяснить Морису свой уход, но так ничего и не придумал.
Спустились сумерки, все разошлись, Морис поднялся в комнату, а Жюльен накладывал кокс в топку печи. Покончив с этим, он неторопливо умылся под краном во дворе и присоединился к Морису. Подошел к своему шкафу, открыл дверцу, заглянул туда, потом захлопнул дверцу и направился к постели. Морис перелистывал спортивный журнал. Жюльен остановился у окна и стал смотреть в темноту, из которой едва выступали очертания крыш. Из-за стены шел свет, там была улица Дюсийе. За нею начинался откос бульвара. Надо добежать туда, перейти по мосту через канал, проскользнуть садом, где стоит статуя Жореса…
— Что ты там увидел?
Жюльен вздрогнул и обернулся. Морис сидел на своей кровати, рядом с ним лежал журнал.
— Ничего, — ответил Жюльен.
Морис постучал пальцем по обложке и сказал:
— Я тут прочел одну статейку, в ней говорится о Джо Луисе, потом прочтешь. Ну, знаешь, и тренируется же он! Неплохая работенка, доложу тебе!
Жюльен не слушал. Он застыл посреди комнаты. И вдруг, почти против воли, спросил:
— Никуда не идешь?
— Нет. А почему ты спрашиваешь?
— Так, пустяки. Тетя Эжени просила меня заскочить к одной женщине, она живет там внизу, возле порта. Вот я и хочу сбегать туда. Тут дела всего минут на пять.
— Валяй, — откликнулся Морис. — Можешь идти, я не двинусь с места.
Он взял журнал и опять растянулся на постели. Жюльен вышел из комнаты. На лестничной площадке он на минуту остановился и посмотрел на дверь в столовую. Оттуда не доносилось ни звука. Он осторожно спустился по ступенькам и прошел по крытому проходу.
На улице было многолюдно. Мальчик, пригнув голову, быстро зашагал по тротуару, освещенному светом, падавшим из витрины, где все еще красовалась большая шоколадная пагода, потом осторожно заглянул в магазин. Госпожа Петьо обслуживала какого-то покупателя. Жюльен вернулся немного назад и на этот раз бросил взгляд на кафе «Коммерс». Не сводя глаз с освещенного окна, он подошел к нему вплотную. Позади занавесок двигались тени. Господин Петьо, конечно, был там. Поравнявшись с кафе, Жюльен на минуту замер, оглянулся, бросил быстрый взгляд на кондитерскую и пустился бежать.
Вскоре он, даже не оглядываясь, свернул на узкую и темную улицу Бьер. Навстречу ему шла пара. Мальчик замедлил шаг, потом остановился.
— Эй, куда это ты так спешишь? — спросил мастер.
Жена его рассмеялась и сказала:
— Какой ты любопытный, Андре, тебя это не касается.
— Мне нужно зайти к приятельнице моей тетушки, — пробормотал Жюльен.
Теперь засмеялся и мастер.
— Понятно, — сказал он. — Этой приятельнице лет семнадцать? Ну давай, иди быстрее, мы ничего не видели.
Мальчик поклонился и снова побежал. На повороте он оглянулся. Мастер и его жена еще не дошли до Безансонской улицы. Жюльен поколебался, посмотрел налево: стоявший на перекрестке фонарь озарял откос бульвара и уступы чуть ниже центральной аллеи; затем Жюльен все же свернул направо. Теперь, когда он шел уже обычным шагом, то вдруг почувствовал, как ему жарко. Обогнув группу тесно прижавшихся друг к другу домов, он возвратился в кондитерскую.
— Уже? — удивился Морис. — Быстро управился.
— Да… Никого дома не застал, — прошептал Жюльен.
Он опустился на постель. На душе было тяжело. И внезапно он ощутил груз усталости, давившей на плечи.
34
Каждое утро перед началом работы мастер смотрел на циферблат пирометра. Если печь раскалялась слишком сильно, он раскрывал дверцы. Если же, напротив, жара было недостаточно, он усиливал тягу. Жюльен расчищал топку и, когда требовалось, подбрасывал несколько лопат угля. Таким образом, когда господин Петьо начинал выпекать бриоши и рогалики, печь уже нагревалась до 210 градусов — это и была нужная температура.
Когда мастер в то утро бросил взгляд на циферблат, стрелка показывала меньше 120 градусов. Он постучал указательным пальцем по стеклу, стрелка вздрогнула, но осталась на месте.
— Черт побери, что случилось? — крикнул он.
Жюльен подошел, посмотрел на циферблат, затем перевел взгляд на посуровевшее лицо мастера.
— Не знаю, — пролепетал мальчик.
Андре уже схватил кочергу и распахнул дверцу топки. Морис и Виктор стояли позади Жюльена. Мастер помешал уголь, потом выпрямился и сказал:
— Печь погасла. Совершенно погасла. Весь кокс цел. Как это тебя угораздило?
— Я все делал, как обычно, шеф.
— Быть не может. Ты, верно, слишком рано закрыл трубу и уголь еще как следует не разгорелся. Или слишком смочил золу, ту, что высыпал поверх кокса. Вот незадача… Черт побери, хозяин тебе задаст!
— Да, нам предстоит услышать кошачий концерт! — вмешался Виктор.
— Не мели чепухи! — накинулся на него мастер. — За работу, быстро! Лепите рогалики, а ты, малый, поскорей опять растопи печь.
Направляясь к своему месту, он прибавил:
— Но, боюсь, тебе не удастся поднять температуру до двухсот десяти градусов, прежде чем сюда явится господин Петьо.
Жюльен судорожно схватил скребок и принялся расчищать топку. Еще не остывший кокс издавал едкий запах. Туча пепла поднялась в комнате.
— Так недолго и в трубочистов превратиться, — проворчал Виктор.
Когда бумага и дрова вспыхнули, мастер подошел к печи.
— Начинай подбрасывать уголь, — сказал он Жюльену.
— Еще рано, шеф, дрова погаснут.
— Черт побери! Делай, что тебе говорят, и не спорь.
Жюльен послушался. Мастер схватил жестяную миску. Вооружившись длинным остроконечным ножом, он быстро разрезал жир на куски и швырнул их в огонь. Вскоре жир затрещал и в трубе загудело.
— Должно быть, хозяина разбудит пожарная машина, — проговорил Виктор. — Это было бы неплохо. Пока он поговорит с ними, пройдет некоторое время, а это нам на пользу. Они пропустят стаканчик-другой, а печь между тем нагреется градусов на сорок.
Жюльен снова наложил уголь в топку, выгреб золу и опять занял свое место у разделочного стола. Пламя гудело. Мастер то и дело подходил к циферблату и барабанил пальцами по стеклу.
— Сто двадцать пять градусов, почти сто тридцать, — объявлял он. — Никак не разогреется.
Продолжая работать, Жюльен прислушивался, не раздадутся ли шаги во дворе, и поглядывал на будильник, стрелка которого перемещалась быстрее, чем стрелка пирометра.
Температура в печи едва достигла ста семидесяти градусов, когда во дворе послышались шаги хозяина.
— Что бы ему подольше поспать, — прошептал Виктор.
Жюльен посмотрел на мастера. Но тот лишь пожал плечами, будто говоря: «Все пропало, старик!»
— Привет! — сказал хозяин, входя в цех.
— Здравствуйте, господин Петьо, — хором ответили рабочие.
Теперь у Жюльена в ушах отдавались только шаги хозяина, который, слегка волоча ногу, переходил от сушильного шкафа к печи и обратно; мальчик не слышал ничего, кроме этих тяжелых шагов да стука крови в висках. Господин Петьо разбил несколько яиц, чтобы смазать рогалики, и вытащил из сушильного шкафа первый противень.
— Совсем не поднялись, — проворчал он.
Никто не ответил. Мальчик слышал, как хозяин опять открыл дверцы шкафа, потом захлопнул их и наклонился. Он не видел господина Петьо, но угадывал, что тот протянул руку, чтобы определить температуру печи. Мальчик снова повернулся к мастеру и по его глазам понял, что близится буря. Печные дверцы с треском захлопнулись. Хозяин сделал шаг вперед. Слегка повернув голову, Жюльен увидел, что он подошел к циферблату, постучал по стеклу указательным пальцем, а затем направился на середину комнаты.