— Прошу прощения, дан, — раздалось за спиной.
Я моргнул, осознав, что за своими размышлениями успел подойти к раскрытому окну и теперь невидящим взглядом смотрю вдаль. Моргнул, обернулся — неподалеку стоял слуга. Этот был более высокого ранга — я уже научился определять это по крою одежды — и владел собой куда лучше, чем обычные слуги. Его обращение было безукоризненным, голос — вежливым, взгляд — идеально спокойным. Тем не менее я был практически уверен, что ко мне он относится ничуть не лучше, чем те, кто смотрел с открытой неприязнью. Интересно, как я это понял?
Я присмотрелся к слуге еще раз, внимательней, и осознал — причина заключалась в его жестах, в оборванных движениях, в напряжении, с которым он держал себя. Лицо он контролировал прекрасно, а вот тело — нет.
Хм, а ведь я понимал язык тела без всяких сознательных усилий и прежде, просто не задумывался об этом…
— Данные покои временно непригодны для жилья, — продолжил слуга. — Вам придется перейти в другие.
Идея была здравой. Я огляделся, выискивая свой походный мешок — единственное, что мне тут принадлежало — и замер. Кто-то — и я подозревал, что это были вовсе не стрекоты — развязал шнуры горловины и высыпал все на пол. Слуги, выносившие поломанную мебель, просто переступали через свитки, оружие и прочее содержимое. Никто из них не попытался вернуть вещи на место или хотя бы сложить в кучу — еще одно доказательство их изменившегося ко мне отношения. Ладно хоть не топтались по вещам. Древние свитки, кстати, все оказались целыми, хотя стрекоты обожали грызть как бумагу, так и пергамент. Тут явно действовала защитная магия.
После того, как я многозначительно указал на разбросанные вещи и слугам все же пришлось все собрать и сложить, мы направились в новые покои.
Мда, идея временно поменять место проживания казалась здравой только до того, как я увидел, куда именно меня решили переселить.
— Нет, — я еще раз оглядел бедно обставленную комнату с потрескавшейся краской на стенах, расположенную прямо над кухнями — со всеми сопутствующими звуками и запахами — да еще и лишенную собственной ванной. Похоже, обитателю этого места полагалось мыться вместе со слугами в общих купальнях. — Категорически нет.
— Это лишь временно, дан, — голос слуги звучал все также безукоризненно вежливо, но я был готов поклясться, что уловил мелькнувшее в его взгляде злорадство.
Так, хватит с меня косых взглядов и молчаливой враждебности!
Я шагнул к двери, закрыл ее и задвинул засов, таким образом заперев слугу вместе с собой.
— Что вы делаете, дан? — все та же идеальная маска, но движения выдали нервозность.
— Я — собираюсь слушать. Ты — говорить. А дверь я закрыл, чтобы нам не мешали, — я улыбнулся той самой улыбкой, которая на званом обеде едва не заставила моего соседа сбежать, забыв о хороших манерах. На слугу улыбка тоже подействовала — маска невозмутимости пошла трещинами.
— О чем говорить, дан?
— О том, почему и ты, и остальные слуги вдруг начали относиться ко мне с такой враждебностью?
— Мне нечего вам сказать, дан. Уверен, вам показалось. И комната, конечно, не самая лучшая, но как временное пристанище…
— Бить чужих слуг считается дурным тоном, — сказал я задумчиво и на мгновение задался вопросом, откуда я это знаю. Впрочем, неважно. Наверное, оттуда же, откуда мне были известны все остальные правила этикета. — Но необязательно бить, чтобы причинить боль. Достаточно надавить на некоторые точки на теле человека и боль будет как от открытых переломов.
Так, а откуда я знал про эти точки?
Вот ведь… Что же за прошлое такое у меня было? Может и впрямь я был ищейкой, допрашивал преступников? А они народ упрямый, неразговорчивый, так что мне приходилось помогать им с процессом общения?
Но слуга, наконец, прекратил притворяться и уставился на меня с открытой неприязнью, которую, пожалуй, даже можно было назвать ненавистью.
— Неудивительно, что вам это известно, дан, — сказал он, будто выплюнул, а мой титул из его уст и вовсе прозвучал как грязное ругательство.
— Почему неудивительно? — спросил я, когда он опять замолчал.
— Потому что такие, как вы, любят мучить людей.
— Такие как я? — похоже, сегодня я был просто обречен повторять чужие фразы в виде наводящих вопросов.
— Такие, которые пользуются беззащитностью хорошеньких девушек!
Я моргнул. Вот те раз!
— Каких еще девушек?!!
Глава 10
Слуга на вопрос не ответил, лишь продолжил молча сверлить меня ненавидящим взглядом.
— Так, давай еще раз, — сказал я, пытаясь сохранить спокойствие. — Что именно я сделал, кому и когда?
— А то вы не помните!
— Раз спрашиваю, то, естественно, не помню!
Опять молчание. Да что ж это такое! Каждую фразу приходится вытягивать, будто клещами.
— Кто именно и в чем меня обвиняет? — потребовал я после очередной паузы, когда стало понятно, что слуга инициативу проявлять не будет.
— Я не собираюсь выдавать…
— Если я действительно виноват, — перебил я его, — в чем бы там меня ни обвиняли, то, как преступник, я уже прекрасно знаю, кто жертва. Не так ли? А если меня обвинили ложно, то своим молчанием ты покрываешь клеветника.
Слуга моргнул. Приоткрыл рот — что-то возразить — и закрыл. На его лице отразилось сомнение, которое, однако, быстро исчезло.
Так, логика тут не помощник.
— Может, мне обратиться к дану Хеймесу? — спросил я мрачно. — Уверен, он не откажется поговорить со слугой, который думает, будто имеет право решать, как обходиться с гостем своих господ.
Слуга заметно вздрогнул, но все же возразил:
— Дан Хеймес не станет заниматься подобной мелочью…
— Вчера в ритуальном зале я убил Могильную гирзу и тем самым спас всех, кто там был, включая сестру дана Хеймеса, — перебил я слугу. — Или ты об этом не слышал? Слухи еще не донесли? Уверен, благородный дан не откажет мне в просьбе хотя бы из чувства благодарности.
Слуга не ответил, но теперь по его лицу было видно, что молчит он уже не из упрямства, а пытаясь принять решение. Если бы дело ограничилось косыми взглядами, моя угроза вмешать в ситуацию главу клана была бы пустой, но слуга подставился, пытаясь унизить меня выбором новой комнаты, и прекрасно это понимал.
— Вчера вечером, — сказал он наконец, произнося каждое слово с большой неохотой, — одна из горничных вернулась в комнату, которую делит с другими девушками, позднее обычного. Ее одежда была в беспорядке. На руках — синяки. По ее словам, один из гостей клана вел себя неподобающе и ей едва удалось вырваться. Описание внешности гостя она дала настолько подробное, — тут он красноречиво смерил меня взглядом, — что ошибиться невозможно.
Мда-а…
Весело тут, и с каждым днем все веселее… В Гаргунгольме и то скучнее было.
Я покачал головой.
— Либо эта горничная перепутала меня с кем-то, либо устроила спектакль.
Сам я был почти уверен во втором варианте, в представлении, целью которого было настроить против меня слуг замка.
Но кому это могло понадобиться?
Горничной, которую я никогда не видел и о существовании которой даже не подозревал? Вряд ли. Кто-то стоял за этой служанкой, дергая за веревочки.
— Каково здесь наказание за клевету? — спросил я. — Когда дан Хеймес допросит эту горничную с ментальным воздействием, когда ей придется признаться в намеренном очернении гостя ее благородных хозяев, что ей будет?
По лицу слуги скользнула неприязненная гримаса.
— К чему вы мне это говорите?
— Хочу дать тебе выбор. Ты можешь проводить меня к этой девице, и если она добровольно признается во всем и объяснит, по какой причине на меня наговорила, то я не буду вмешивать дана Хеймеса.
Очередная пауза — я терпеливо ждал.
— Хорошо, — наконец решился слуга. — Я провожу вас к ней. Но наедине не оставлю!
Я криво усмехнулся.
— Последнее, что мне нужно — это время наедине с клеветницей, чтобы дать ей повод сочинить что-нибудь еще.
Горничная была в своей комнате — оказалось, что ключница на один день освободила ее от работы.
Нежное личико, на котором будто навсегда отпечаталось выражение почти детской наивности, большие голубые глаза чуть навыкате, пухлые губы и вполне женственная фигура. Казалось невозможным представить, что такое внешне невинное существо способно совершить хоть сколько-нибудь дурной поступок.
Я попытался вспомнить, видел ли ее. Но если мы и пересекались, то я не запомнил. Служанка была симпатичной, но вот это наивное выражение, которое правильнее было назвать глуповатым, в разы уменьшало ее привлекательность.
— Почему ты меня оговорила? — спросил я в лоб. Служанка захлопала ресницами, став выглядеть еще глупее. Несколько раз открыла и закрыла рот, будто имитируя рыбу, выброшенную на берег, но ничего не сказала.
— Ты обвинила меня в том, будто я к тебе приставал. Кто тебя надоумил?
В голубых навыкате глазах служанки заблестели слезы. Отличная актриса — и реветь по заказу умеет! Раздражение я начал испытывать еще при разговоре со слугой, а сейчас почувствовал, что оно грозит перейти в настоящую злость.
— Не хочешь отвечать мне — ответишь дану Хеймесу! — бросил я резко. Служанка в голос всхлипнула, по щекам покатились слезы. Великолепный спектакль, что тут скажешь…
Я развернулся к слуге.
— Она убирает в разных покоях или состоит при какой-то даме?
— Личная горничная даны Беаты, — ответил тот после паузы.
Даны Беаты…
Ну конечно!
Я прекрасно помнил ту странную девицу, заявившуюся ко мне в первый же мой день здесь и притворявшуюся служанкой. И униформу она, наверняка, взяла для этого у своей горничной — ростом и фигурами они были похожи.
Оставался вопрос, зачем это все понадобилось дане Беате. Отплатить мне за ту нелепую сцену перед стражником, когда она, пойманная на вранье, покраснела как помидор? Если она настолько мелочна и мстительна — может быть. Или же причина в чем-то другом?