В чужом небе (СИ) — страница 4 из 10

Красный город золотой

Глава 1

У Бадкубе много имён. Не у всякого преступника, что разыскивается в разных странах, их столько наберётся. Его зовут и Городом ветров – весьма оправдано, потому что ветра тут могут бесноваться на улицах часами, засыпая прохожих пылью. Та скрипит на зубах, попадает в еду, плавает в чае и воде из колодца. Его зовут и Чёрным городом – не менее оправдано, потому что после открытия тут обильных месторождений нефти, город почернел. По его улицам ходят люди, пропитанные ею снаружи и изнутри. Она въелась в их кожу и волосы, забралась под ногти, и, кажется даже в головы. Только и разговоров, что о ней – кто столько выкачал сегодня, на каких скважинах добыча выросла, а на каких упала, сколько танкеров залились под завязку. Его зовут и Золотым городом – потому что нефть, как известно, это чёрное золото. Но иногда, очень тихо, его зовут Красным городом. И отнюдь не от слова «красивый». Потому что там, где золото бьёт из земли фонтаном, всегда льётся кровь.

Именно в этот город со многими именами и многими лицами лежал мой путь. Я долго думал, что мне делать. Повозка медленно катилась по лесной дороге. Больше никто не собирался нападать на меня. И мысли текли столь же медленно. Они камнями перекатывались в голове, практически в такт с мерным цокотом копыт и скрипом колёс.

В столицу мне теперь возвращение заказано. Что-то мне подсказывало, заговор – пока я называл это так, за неимением лучшего определения – тянулся на самый верх. Я не верил, что в нём мог быть замешан товарищ Гамаюн, однако и кроме него хватает больших людей в Народном государстве. И им ничего не стоит стереть меня в порошок. Даже такого, каким я стал. Без помощи весьма высокопоставленных граждан фальшивые инспецы никак не могли оказаться на сверхсекретном объекте. Да то, что за телегой, на которой увезли меня, гнался отряд ЧОН в сопровождении весьма странного штурмовика, доказывал этот факт. Значит, и в Усть-Илиме, а может в каком другом городе есть те, кого Боргеульф назвал Посвящёнными. И я был уверен, они уже знают о неудаче отряда ЧОН, и моём спасении. А судя по тому, что даже командир чоновцев знал обо мне больше чем даже я о себе, они уж точно в курсе моего изменения. Попадись я им в руки – костёр мне обеспечен.

И судя по всему, мне остаётся лишь одно. Бежать за границу. Затеряться в военной канители на Континенте, где нет сейчас ни власти, ни чётких границ, будет проще всего. Тем более, это будет и выполнениям порученного мне товарищем Гамаюном задания. Хотя, конечно же, следов таинственной эскадрильи «Смерть» в городе Аньере мне не найти. Они давно простыли. А город, если судить по военным сводкам, которые хоть и с большим опозданием, но добирались до той глуши, через которую лежал мой путь, уже несколько месяцев как занят войсками Блицкрига.

В первом же селе я расстался с повозкой и лошадью. Мне удалось обменять их на другого скакуна, чтобы продолжить путь. Хотя назвать ту клячу, что предложили мне крестьяне, скакуном – означало бы сильно польстить ей. Вот только выбора у меня не было. Так всё же лучше, чем пешком.

К тому же, мне удалось выменять там же тёплой одежды и еды на дорогу. Взамен я оставил не только подводу со всем её содержимым, но доставшийся мне, так сказать, по наследству, пистолет Верена и патроны к нему. Тот сразу приглянулся местному представителю народной власти. Он тут же нацепил деревянную кобуру и расхаживал по селу с грозным видом, то и дело хватаясь за рукоятку пистолета. Наверное, считал, что так выглядит представительнее. Как по мне, так смотрелся он скорее нелепо, но своё мнение я оставил при себе.

Вскоре выяснилось, что еда мне не нужна вовсе. Я, конечно, ощущал её вкус, но потребности в пище больше, как не бывало. Равно как и в воде. Хуже того, съеденное и выпитое в первый день осело в желудке тяжким комом. Неприятные ощущения сопровождали меня потом чуть не неделю.

Это изменение, произошедшее с моим организмом, не повергло меня в шок. Но заставило задуматься о том, какие ещё сюрпризы способно преподнести мне в ближайшем будущем собственное тело.

На ближайшей станции клячу мне едва удалось сбагрить какому-то крестьянину, возвращавшемуся домой. Он был не слишком рад такому пополнению в домашнем хозяйстве. Ведь на пороге стояла зима, а животина грозилась сдохнуть в самом скором времени. На той же станции я, рискнув воспользоваться своими документами и мандатом товарища Гамаюна, сел на поезд, идущий на юго-запад.

Конечно, предъявлять документы, да ещё и мандат, было очень большим риском. Я почти уверен, за мной охотятся те самые Посвящённые, о которых говорил Боргеульф. И одним отрядом ЧОН дело явно не обойдётся. Да только поезд, на который мне удалось запрыгнуть чуть ли не перед самым отправлением, был военным эшелоном. Гражданских на него никто пускать не собирался.

Старенький паровоз стоял у разбитого перрона. Рядом с вагонами покуривали народармейцы в шинелях и богатырках. Они держались несколькими группами. Самую большую составляла пехота в шинелях до колена. Рядом с отделениями стояли пирамиды винтовок. Немного уступала ей в размере группа кавалеристов. Шинели у них были подлиннее, а оружие они предпочитали носить при себе. Карабины на плече и шашки на поясах. Нестроевые и железнодорожники следили за погрузкой в вагоны коней. Самую маленькую группу составляли одетые в кожанки стрелки железнодорожной охраны. У этих оружие было и вовсе в руках. Всё больше карабины, вроде кавалерийских, и пистолеты имперского производства. Они же стояли в редкой цепи, не дающей подойти к поезду галдящей толпе.

Толпа эта состояла преимущественно из мешочников. Нагруженные разнокалиберными торбами они осаждали эшелон, прося, требуя, умоляя пустить их. Предлагали взятки, в основном хлебом или спиртным. Однако никто из стрелков и не думал соглашаться. Дураков нет – покупаться столь дешёво, да ещё и на виду у всех. Самых наглых мешочников отталкивали прикладами карабинов. Тут уж доставалось и мужчинам, и женщинам.

К командиру стрелков железнодорожной охраны меня проводил начальник станции. Он был чрезвычайно взволнован тем, кто пожаловал к нему. И первым делом предложил мне чаю. Но я сразу же отказался.

— Времени в обрез, — сказал ему я. — Эшелон ведь уходит скоро. И я должен отправиться на нём в Хаджитархан.

— Эшелон, — покачал головой начальник станции, мимолётно глянув на ходики, висящие на стене. — Повезло вам с ним. Времена нынче не те, что раньше. Расписания, считай, что и нету. Он должен был четверть часа назад отправиться.

— Тем более, я должен поспешить.

Начальник станции лично проводил меня к командиру стрелков. Тем оказался высокий детина с буйной шевелюрой светлых волос, выбивающихся из-под форменной фуражки и широким, будто топором рубленым лицом. Начальник представил его, как командира отряда железнодорожной охраны Твердило.

— Вот товарищ страж желает с вами прокатиться до Хаджитархана, — сообщил ему начальник станции.

— Места в эшелоне нет уже, — отвечал тот. — Это даже я знаю. И командир эшелона скажет вам тоже самое.

— А если я с вами на платформе прокачусь? — предложил я, указав на закрытую со всех сторон бронированными бортами боевую платформу, хищно ощетинившуюся пулемётными стволами. Она была установлена перед локомотивом. Вторая почти такая же, только с бортами пониже, располагалась в середине состава. И на ней стояла пара небольших пушек. Вместо бронебортов её защищали мешки с песком.

— Неположено, — в одно слово ответил мне Твердило. — Даже с вашими документами и мандатом. На боевой платформе имеют право находиться только стрелки и артиллеристы железнодорожной охраны.

— Послушай, товарищ Твердило, я ведь со своим мандатом могу конфисковать под собственные нужды весь эшелон. Так что давай не будем обострять, ладно? Место на платформе для меня найдётся? — Твердило без особой охоты кивнул. — Вот и договорились. Когда оцепление снимать будешь, я с тобой и твоими стрелками на поезд и сяду, — Твердило кивнул ещё раз.

Тут и гадать нечего, я ему совершенно не понравился. Но мне в тот момент было абсолютно наплевать.

Когда нестроевые погрузили наконец в вагоны всех коней, дали команду и народармейцам. Однако те не спешили, докуривали себе и допивали чай из котелков, пользуясь тем, что кипятка было вдоволь. Да и подышать хотя бы относительно свежим воздухом перед долгой тряской в набитых вагонах хотелось всем. Тем более что спешки никакой не было. Паровозная команда только бралась за дело.

Оцепление однако убирать не спешили. Многочисленные скопившиеся на перроне мешочники заволновались, понимая, что поезд скоро уйдёт и места им в нём не достанется. Они начали напирать на бойцов Твердилы. Но тот вполне оправдывал данное при рождении имя. Его стрелки принялись отталкивать всех прикладами карабинов. А кое-кому перепадали и смачные тумаки. Вот только напора толпы это остановить не могло.

— Хотел я по-хорошему, да видать не судьба, — буркнул Твердило себе под нос, а после достал из деревянной кобуры свой угловатый пистолет имперского производства и трижды выстрелил в воздух. — Стрелки! — крикнул так громко, что у меня чуть уши не заложило. — Карабины наизготовку… Бери!

Его бойцы явно привычные к такому повороту событий тут же перехватили оружие. Стволы теперь глядели прямо в лица мешочников. Толпа притихла, и больше никто не лез на оцепление.

— Побаловали и хватит! — гаркнул Твердило во всю мощь лёгких. — Ежели кто на нас сейчас снова буром попрёт, не взыщите. Прикажу дать залп! А там уж кто правый, кто виноватый пуля разбирать не станет. Места в эшелоне нет для вас, паразитов. Проваливайте!

Почти сразу следом за этим машинист дал гудок. Поезд был готов к отправлению. Последние народармейцы быстро запрыгивали в вагоны, бросая под ноги недокуренные самокрутки и выливая остатки чая из котелков. Отошли практически в боевом порядке к платформам стрелки железнодорожной охраны. И я вместе с ними.

Следом за Твердилой я забрался на первую платформу. За нами убрали лесенку и закрыли небольшую дверцу в броневом щите, прикрывавшем её. Поезд дал ещё один гудок, толкнулся вперёд, отчего все внутри платформы едва не попадали, и медленно покатил вперёд, постепенно набирая скорость.

Так мы и катили почти без происшествий до самого Хаджитархана. Это путешествие на поезде оказалось немного менее комфортным, чем прошлое, однако куда более быстрым. Военный эшелон пропускали вперёд на всех стрелках. Не было никакого томительного ожидания на каждом разъезде, как в прошлый раз. Останавливались мы только для того, чтобы пополнить запас угля да залить новую порцию воды в котёл паровоза. А примерно на полпути к Хаджитархану поменяли паровоз вместе с командой.

Почти на всех станциях творилось неизвестно что. Толпы мешочников пытались осаждать эшелон. Всем хотелось как можно скорее отвезти свои товары в город, чтобы продать их там как можно дороже. К зиме продукты в Хаджитархане всегда резко поднимались в цене. До тех пор пока Итиль не вставал прочно и по его льду на санях в город не устремлялись те же мешочники да и просто крестьяне из всех ближних и дальних деревень.

— И приходилось оружие в дело пускать? — спросил я на очередной станции у Твердилы.

— Был раз, — мрачно ответил он. — То ли тупые все были, то ли пьяные, то ли с головой у всех у них плохо было. Мы тогда даже в воздух дали предупредительный залп. Не помогло. Пришлось прямо в толпу палить.

Было видно, что вспоминать те события командиру крайне неприятно. И развивать эту тему я не стал.

Твердило вообще оказался хорошим человеком. Он легко перешагнул через первую неприязнь ко мне, и мы общались вполне нормально. Закадычными друзьями, естественно, не стали, однако обычного пренебрежения стражами, которое часто встречалось среди кадровых военных, с его стороны не было.

Мы почти всё время проводили на передней платформе. Во время движения поезда стрелки на ней разводили огонь, чтобы приготовить еду. Кругом ведь сплошной металл и никакой опасности, что загорится что-нибудь не то, не было. А дровами запасались на каждой остановке. Народармейцам в вагонах приходилось куда хуже – им оставалось довольствоваться холодными пайками, пока поезд двигался. И только на остановках они получали горячую пищу и могли набрать кипятка для чая.

— Набрали народу, — сказал мне на одной из спокойных станций Твердило, — и всех везут прямо на Хаджитарханский фронт. Когда я в последний раз слушал сводку, он был уже в полусотне вёрст от города.

— Близко бейлики подошли, — протянул я. Для меня новость эта стала настоящим шоком, хотя я и старался этого не показать. Ведь когда я уезжал из Хаджитархана в столицу, в городе даже канонады слышно не было.

— Они рвутся к бадкубинской нефти. Та нужна их союзникам из Блицкрига. Да и самой Порте бы не помешала. Возьми они Бадкубе и уже совсем по-другому смогут говорить с блицкриговцами. Вот прут орты за ортами на Красный город. Почти взяли его в кольцо. Но города им не взять пока идут поставки отсюда, по Итилю и дальше через Сихай-море. Если князья Великой степи возьмут Хаджитархан, поставки прекратятся и Бадкубе останется сам по себе. А тогда он вряд ли долго продержится.

— А как же котсуолдская эскадра, что стоит в Бадкубе? Вряд ли наши союзники так вот запросто дадут бейликам захватить источник нефти.

— Союзники – сволочи, — решительно высказался Твердило. — Ты, верно, не слышал про их бег к морю? Отступают на всех фронта на Континенте. Блицкриговцы уже маршируют по Нейстрии, а котсуолдские полки спешно покидают страну. В небе-то они может и хороши, да война делается не там, а на земле – в окопах. А на земле против Блицкрига и его союзников остался, почитай, один только Урд наш, да ещё Империя. Те дерутся славно, но их всё равно Блицкриг бьёт. А как добьёт окончательно, так за нас примется. В том же Прияворье. Со всех сторон на нас насели, сволочи.

Положение, и правда, у нас складывалось весьма тяжёлое. Если не сказать хуже. Тысячами гибли народармейцы на фронтах, в которые превратились границы Народного государства. Бейлики и князья Великой степи кидали в горнило войны всё больше и больше своих людей. А ведь нам ещё надо было противостоять Блицкригу на западе. Именно там дрались почти все легендарные командармы Народной армии, такие как Бессараб и Будиволна. На юге и востоке же приходилось воевать куда менее именитым военачальникам. И пока всё, что они могли, это сдерживать бешеный натиск Бейликской порты и князей Великой степи.

В то же время Нейстрия была почти разгромлена. Армия Блицкрига стояла на подступах к её столице. Котсуолдцы же оказались не самыми лучшими вояками, когда дело касалось драки в окопах, а не в небе, где им не было равных. Но, как правильно сказал Твердило, война делается именно на земле, в грязных и вшивых окопах. Ими сейчас снова был перекрыт весь Континент и западная граница Народного государства.

За такими вот невесёлыми разговорами мы коротали длинную дорогу до Хаджитархана.

В самом Хаджитархане мне надо было держаться тише воды, ниже травы. Где бы меня стали искать, может, и не в первую очередь, но всё же, так это в городе, который я знал вдоль и поперёк. Да и друзей-товарищей по службе у меня тут осталось достаточно. По той же причине я не обратился к ним за помощью.

Меня интересовал совсем другой элемент. А именно контрабандисты. Те, кто возил самые разные запрещённые товары в богатый город Бадкубе через Сихай-море. Этих лихих ребят всегда было достаточно в Хаджитархане. Кто же откажется от верного куша, когда надо всего-то переплыть большое озеро с севера на юг. И пускай сейчас, поздней осенью, его частенько штормило, на количестве контрабандистов это никак не сказывалось. А вот усилия угрозыска, которым руководил Ловец воров, другое дело. Он вполне мог за то время, что меня не было в городе основательно проредить ряды любителей лёгкой наживы.

На вокзале я попрощался к Твердилой. Мы крепко пожали друг другу руки и обменялись ничего не значащими словами. Скорее всего, он выкинет меня из головы так же быстро, как и я его.

Теперь моя дорога лежала в порт Хаджитархана. Это был почти город в городе. Со своими неписаными законами и порядками, установленными ещё при царе Горохе. С ними пытались бороться после Революции. Однако мало преуспели в этом деле. Слишком уж устоявшимся было то болото, которое называлось Хаджитарханским портом. Там сложились свои партии и оппозиции, содержащие шайки вооружённых бандитов, которые охраняли их от конкурентов и устраивали налёты на них. Бывали в порту настоящие побоища, после которых в воду летели сотни изуродованных трупов.

Но на поверхности всё вроде бы шито-крыто, чинно и благородно. Перекупщики зерна и прочих продуктов, что доставляли в Хаджитархан по Итилю или сушей. Перевозчики, что везли их дальше, в Бадкубе на своих кораблях. Бригады грузчиков и биндюжников, что возили его по городу. И группы вооружённых людей, охранявших чужое добро. Причём первые частенько бывали едва ли не первыми людьми города. Модно одевались, носили золотые часы и трости с массивными набалдашниками. И раскланивались при встрече друг с другом. Однако все знали, кто они такие и чем промышляют на самом деле. Двое таких вот воротил могли мирно ужинать за соседними столиками в дорогой ресторации, а в это время их люди отчаянно резали друг друга среди портовых складов и пакгаузов.

И после Революции всё изменилось не слишком сильно. Порт как был, так и остался язвой на теле Хаджитархана, вырезать которую у народной власти не хватало ни сил, ни решимости.

В порт я отправился пешком. Хаджитархан не такой и маленький город – дорога у меня заняла несколько часов. Но на лихача у меня просто не было денег. А совать первому же извозчику под нос документы стража я не хотел. Быть может, риск и невелик, однако стоило обойтись без него.

Военный эшелон остановился на вокзале ранним утром – можно сказать, даже очень поздней ночью. Улицы города были в этот час пусты. Лишь редкие патрули народармейцев с винтовками на плечах медленно прогуливались по ним. В этом, наверное, состояла главная примета военного положения города. На меня солдаты внимания не обращали. Кожанка, в каких предпочитали разгуливать все стражи Пролетарской революции, давала определённые преимущества. К примеру, документы у меня никто и не подумал потребовать. Младшие командиры и их бойцы просто отводили взгляды от шагающего куда-то по своим делам стража. Зачем к нему лишний раз цепляться? Ещё неприятностей огребёшь.

До порта я добрался часам к десяти утра. Он встретил меня обыкновенной сыростью, рыбной вонью и галдежом. Иногда мне казалось, что тут никто никогда не спит. Все постоянно толпятся на улицах и говорят-говорят-говорят. Да всё на повышенных тонах, чтобы перекричать друг друга.

Я толкался, работал локтями, пробивая себе дорогу через сутолоку. Меня пихали и задевали в ответ. Какой-то детина в непромокаемой матросской куртке, попытался затеять ссору. Он уже сжал здоровенные кулаки, готовясь врезать мне как следует. Но я откинул полу кожанки, показав ему револьвер в кобуре. По лицу моему верзила понял, что связываться со мной не стоит. Он сделал неопределённый жест примирения и поспешил дальше, наверное, искать того, кто будет не прочь поразмять кулаки или того, у кого не найдётся под курткой револьвера.

Наконец, мне удалось добраться до небольшого домика, прилепившегося к боку здоровенного ангара. На нём красовалась жестяная вывеска с невразумительной надписью «Контора № 3 заготрыба» и ещё что-то совсем уж неразборчиво. Стучать я не стал. Зачем такие условности? Внутри меня, всё равно, никто не ждал, да и всех этих условных стуков, что приняты у контрабандистов, я не знал.

Собственно говоря, я не был полностью уверен и насчёт того, иду ли я к нужным людям. Ниточка, что тянулась от одного моего дела, законченного как раз перед вызовом в столицу, вела именно к этой конторе. Однако потянуть за неё я уже не успел.

Внутри контора оказалось грязной, провонявшей рыбой насквозь. На полу шелестела чешуя, потрескивали рыбные косточки, как будто её заготавливали прямо здесь же. За столом в дальнем конце сидел типичный чинуша – в пенсне на носу, застиранной сорочке, грязной жилетке и нарукавниках. Он поднял на меня взгляд, подслеповато прищурился.

— Чем могу? — поинтересовался он.

— Мне нужен управляющий конторы.

— Об этот час его уже нету, — развёл руками чинуша.

— Уже? — удивился я. — Нету ещё и полудня, а он уже, — я выделил тоном это слово, — покинул контору? За что же он получает народные деньги?

— Вы что же, ревизор, что ли, такие вопросы задавать, — мгновенно окрысился чинуша.

— Мне нужен управляющий – и быстро! Если надо ждать, я буду ждать его у вас в конторе. Только не слишком долго.

— Ну ладно-ладно. Раз уж вы такой настырный. Идёмте.

Чинуша поднялся со стула и шагнул к неприметной двери, обитой вылинявшим чёрным плюшем. Я последовал за ним. Руку как бы невзначай сунул под куртку, сжав пальцами рукоять револьвера.

За дверью оказалось небольшое помещение, куда чище первого. На полу лежал старый ковёр, сильно вытоптанный и побитый молью. На нём столик на трёх резных ножках, четвёртую заменял обычный чурбак. Пара кресел – тоже когда-то хороших, но сейчас очень уже потрёпанных временем. Чинуша прошёл к одному из них и развалился, закинув обе ноги на столик.

— Ну что у тебя за дела к управляющему? — спросил он уже совсем другим тоном.

Теперь он словно сбросил фальшивую насквозь маску, став самим собой. Изменилась манера поведения и разговора. Передо мной в кресле сидел типичный уголовный элемент, не слишком большого масштаба. Но и не мелочь пузатая, конечно. В общем, именно тот, что мне нужен.

— Мне надо попасть в Бадкубе ближайшим вашим рейсом.

— Но почему бы не воспользоваться воздушным транспортом? — усмехнулся чинуша. — Он в последнее время совсем вытеснил водный. Даже на таких смехотворных расстояниях, как отсюда до Бадкубе.

Прежде чем ответить ему, я прошёл и уселся в соседнее кресло. Однако столь вольную позу, как хозяин конторы принимать не стал. Да и руку держал поближе к револьверу.

— Воздух в Красном городе контролируют союзники из Котсуолда, а у них и мышь не проскочит. Они ни с кем не церемонятся – сбивают без всяких разговоров. Сколько уже небольших грузовых аэропланов лежит на дне Сихай-моря их стараниями, а?

— Ваша правда. За морем им сложнее следить, чем за небом. И кое-какие баркасы проскакивают в Бадкубе. Кому-то везёт, и он возвращается с хорошим кушем. Другие же отправляются на дно. Сихай-море по осенней поре неспокойно – надо быть рисковым человеком, чтобы выйти в него.

А проще говоря, надо знать свою выгоду. Все длинные тирады чинуши можно было смело свести к одному – сколько я готов заплатить?

— У меня нет денег, — сразу честно признался я. — Но я могу помочь рисковым людям. Скажем так, сильно снизить их риск до отплытия.

— Вы можете организовать спокойный рейс?

— Могу, — кивнул я. — В той части, которая не зависит от Сихай-моря.

— Неужели и от самого Ловца воров сумеете защитить? — в голосе чинуши слышалось явное недоверие.

— Всему есть свой предел, — пожал плечами я. — Но и с Ловцом воров можно договориться. Он – человек, как и все мы.

— Видно плохо вы его знаете, раз так говорите, — рассмеялся чинуша. — Про него и его угрозыск чего только не рассказывают. И рассказывают люди, достойные доверия. Да и слова им есть чем подтвердить. Выбитыми зубами, сломанными рёбрами, расплющенными носами, а то и похуже чем. Ловец воров в последнее время совсем озверел. Часто сам ходит на дела – и если уж кто ему попался, тот редко когда живым домой возвращается.

— И всё равно, я уверен, можно договориться и с ним. Да и вряд ли так уж «повезёт» тем, с кем я отправлюсь в Бадкубе, что они нарвутся на самого Ловца воров.

Чинуша сложил руки перед лицом, неприятно напомнив мне Боргеульфа. Он смерил меня оценивающим взглядом, явно прикидывая про себя, насколько стоит верить моим словам. А после кивнул самому себе.

— Лады. По рукам. Через два часа приходи сюда. Пойдём с тобой к одним хорошим ребятам, что нынче собираются махнуть через Сихай-море в Бадкубе.

— Я здесь подожду, — ответил я, поудобнее устраиваясь в кресле.

— Сиди, — не стал настаивать чинуша. — А я пока в конторе подежурю. За народные-то деньги.

Он неприятно усмехнулся и вышел в обитую вылинявшим чёрным плюшем дверь.

Вернулся он спустя минут сорок. Я настроился ждать его два часа, и сделал вид, что задремал. Чинуша подошёл ко мне, легонько потрепал по плечу.

— Вставать пора, — сказал он с особенной уголовной ехидцей.

Я был уверен, что он ещё и шуточку какую-нибудь отмочит, однако от этого чинуша воздержался.

— Нас уже ждут.

— Ты говорил про два часа.

Я поднялся из кресла, потянулся с таким видом, будто чинуша на самом деле разбудил меня.

— Ну мы быстрее обернулись, — пожал плечами он.

Быстро скинув нарукавники и пенсне, чинуша нацепил потёртый пиджачок, а на голову приладил кепку. Если бы не хорошо знакомая мне манера держаться, его и не отличить было бы от простого городского обывателя. Возможно, знававшего и лучшие дни, но достаточно чистого и опрятного.

Мы вышли из конторы и чинуша повёл меня через порт. Он даже запирать двери своей «Заготрыбы» не стал – ничего особенного или ценного там точно не хранилось. А если кому-то понадобятся колченогий столик, старые кресла и вытоптанный ковёр, то ими он вряд ли сильно дорожил.

Мы шагали через дневную толчею порта. Нам снова пришлось активно работать локтями, пробивая себе дорогу. При этом мы оказались очень близко друг к другу. Именно это мне и было нужно. Я снова сунул руку под куртку, как можно осторожнее извлёк из кобуры револьвер. В следующую секунду ствол его упёрся в рёбра идущего рядом чинуши.

— Спокойно, — велел ему я. — Ответишь на мои вопросы и я не стану стрелять.

— Ждал я чего-то такого, — усмехнулся тот. — Что ж, хозяин - барин, задавай свои вопросы.

— С чего это ты так легко решил свести меня с нужными людьми?

— Ай, да кто же не знает товарища Ратимира – стража Революции. — Казалось, чинуша сейчас всплеснёт руками, но, видимо, упирающийся в рёбра ствол револьвера заставил его воздержаться от резких движений. — Ты ведь очень близко подобрался к моей лавочке «Заготрыбы». А потом тебя вызвали в столицу, и тут ты возвращаешься обратно в Хаджитархан, да ещё просишь переправить тебя в Бадкубе. Ты не пошёл к местным стражам, значит, дело у тебя секретное. И значит, они предупреждены, и тебя выпустят из города. Значит, обещание своё ты точно сдержишь – рейс с тобой на борту будет безопасным.

— Всё верно, — заявил я, убирая оружие. — Рад, что ты поверил мне.

Чинуша заметно расслабился. К нему вернулась изрядная толика былого ухарства. Вот только стала она какой-то совсем уж наигранной.

— И не стоило мне пушкой в бок тыкать, — буркнул он. — Я бы и так тебе всё выложил, если б ты меня по-хорошему спросил.

На это я ничего отвечать не стал.

В крепком, но очень уж ржавом сарае нас уже ждали. Внутри стояли какие-то длинные ящики без маркировки. Дальняя дверь явно вела к крытому причалу. С такого очень хорошо незаметно отправляться ночью в плаванье. Пять человек стояли по углам сарая. Один сидел прямо на ящиках. Они ничем не отличались от других моряков из порта – те же засаленные куртки с откинутыми капюшонами, распахнутые на груди бушлаты, свободные парусиновые штаны, тяжёлые ботинки. На поясах – складные ножи. Однако я был уверен, что где-то тут припрятано и оружие посерьёзней. На всякий случай.

— И кого ты нам привёл, Хвост? — поинтересовался тот, кто сидел на ящике.

— Пассажира до Бадкубе, — ответил мой провожатый.

Мне стало интересно, Хвост – это его имя, или прозвище.

— И что мы получим за него?

— Спокойное плавание до самого Красного города, — теперь уже ответил я.

— Звучит грозно, — усмехнулся человек, сидящий на ящике. — И я даже знаю, кто ты такой, и почему говоришь о спокойном рейсе до Бадкубе. Но что, если мне этого мало, а, Хвост?

Интересно, неужели я был насколько широко известен среди уголовного элемента Хаджитархана, что меня тут едва ли не каждая крыса в лицо узнает.

— Повтори, что ты сказал мне насчёт Ловца воров, — попросил меня Хвост.

Весь форс окончательно слетел с него. Он, скорее всего, хотел выручить что-то с моряков, плывущих в Бадкубе, но понял, что вполне возможно ошибся на этот счёт.

— Я сказал, что он такой же человек, как и все, и что с ним можно договориться.

— Многие пробовали, — заметил человек, сидящий на ящике. — Да только ни у кого не получилось. Последнего, насколько я помню, он прогнал по улицам плетьми, а после отрезал обе руки по локоть и вырвал язык. А ведь человек был всего-навсего посредником от деловых людей. Ничего дурного не сделал.

— Но ведь и страж ещё с ним не разговаривал, — заметил я.

— В общем, вы тут договаривайтесь, — как-то сразу заспешил Хвост, — а я пойду, пожалуй. Свою часть работы я сделал, верно? Теперь дело уже за вами. Как вы там договоритесь, меня не трогает.

По его многословности я понял, что-то тут нечисто. Видимо, к похожим выводам пришёл и человек, сидящий на ящике. Он кивнул своим морякам. Один из них шагнул было к двери, собираясь не дать Хвосту покинуть сарай. Однако Хвост оказался проворней. Он прошмыгнул мимо здоровенного моряка и буквально ввинтился в полуоткрытый дверной проём. Моряк шагнул было вслед за ним, чтобы изловить уже на улице, но не тут-то было.

Металлическая дверь сарая распахнулась настежь. Хвост влетел обратно, врезавшись в верзилу-моряка. Оба не удержались на ногах, покатились по полу. А в сарай уже врывались стражи с револьверами наизготовку. Не прошло и четверти минуты, как всех нас взяли на прицел. А следом в сарай медленной походкой вошёл Ловец воров. Как всегда каждый шаг его сопровождался цоканьем трости с серебряной рукояткой.

Я неплохо знал этого человека. Он даже предлагал мне перейти в угрозыск, которым руководил. Однако я предпочёл отказаться. Было в нём что-то отталкивающее. Вроде бы самый обычный гражданин – среднего роста, со старомодными, завитыми усами и бородкой, отпускающий сильно поредевшие на макушке волосы подлиннее. Это могло бы показаться даже смешным, если бы речь не шла о Ловце воров. Кожанке он предпочитал длинное пальто с меховым воротником и ещё более старомодной, чем его завитые усы, пелериной. Он сильно хромал, припадая на правую ногу, и опирался на трость. Однако, когда нужно, бегал ничуть не медленней здоровых товарищей. Хотя хромота его явно была непритворной. К примеру, за столом он всегда сидел, вытянув правую ногу вперёд.

— Так-так-так, — проговорил Ловец воров, — и кто у нас тут? Хвост? И куда это привёл нас Хвост, а?

Человек, сидящий на ящике, даже не пошевелился. Понятно было, что ни он, ни его моряки не успеют достать припрятанное оружие. Стражей тут десятеро, не считая самого Ловца воров, и все люди в сарае под прицелом их револьверов. Одно неверное движение – и ты покойник. Уж что-то, а стрелять мои товарищи – или уже бывшие товарищи – умеют отлично.

Тут взгляд Ловца воров наткнулся на меня. Он замер, словно позабыв об остальных. Ледяные глаза его шарили по моему лицу. Начальник Хаджитарханского угрозыска явно не понимал, как ему реагировать на меня.

— Мог бы и предупредить, что работаешь тут, — сказал он, наконец. — Я этих ребят, конечно, по твоей старой наводке разрабатывал, но не знал, что ты продолжаешь делать то же. Или может, я вовремя пришёл?

Я сделал несколько аккуратных шагов, подойдя вплотную к нему. Заговорил быстро и тихо, чтобы меня мог услышать только сам Ловец воров.

— Я не могу пока всего объяснить. Я и сам мало что знаю. Но скажу сразу, работаю не над этой мелочью. Мне надо в Бадкубе – там, возможно, сейчас что-то затевается. Для этого меня вызвали в столицу. С этим заданием отправили обратно. У меня есть документы – железные бумаги, подписанные самим товарищем Гамаюном. Но он же велел мне не особенно ими размахивать, поэтому и приходится прибегать к помощи этих вот.

Я неопределённо мотнул головой за спину. Туда, где сидел на ящике предводитель контрабандистов.

— В Бадкубе сейчас такая каша заваривается, — отвечал мне Ловец воров, — что лучше оттуда подальше держаться. В тамошнем Национальном конвенте мутят воду котсуолдцы. Активизировались мусаватисты и дашнаки. Все говорят о том, что будет большая резня. И это при том, что на город из-за Талыша наступают бейлики, а в обход Сихай-моря – несколько князей Великой степи. Народная власть там неизвестно на чём держится. И стражи, говорят, не справляются давно с ситуацией. Да и осталось тех стражей – по пальцам пересчитать можно. Бадкубе наводнён оружием – оно там даже не у каждого второго, а у каждого первого. Подростки щеголяют с револьверами и кинжалами. И эти вот, кстати, тоже оружие туда везут. И патроны.

— Значит, они там попадут в руки стражей, а не бандитов. Мне нужно попасть в Красный город, Ловец воров. Очень нужно.

— Попадёшь, раз так уж нужно, — неприятно осклабился тот. — Я телеграфирую в Бадкубе о вас, пускай вас там берут. Им, и правда, оружие с патронами больше пригодятся. Опять же выяснят, кому именно их везли. Славная операция выйдет.

Я отступил на шаг от него. Протянул руку. Ловец воров кивнул мне. Стянул с правой ладони кожаную перчатку и крепко пожал мою руку. Однако я не спешил отпускать его.

— И ещё одно, — решился я. — К тебе могут прийти люди из стражи или даже представители народной власти. Не знаю даже кто. И они станут называть меня предателем и врагом народа. Не верь им. Гниды какие-то окопались на самом верху. Но я делаю всё, чтобы вывести их на чистую воду. Им это не нравится, вот они и отправляют своих людей за мной.

— Передави всех гнид, товарищ Ратимир, — ответил на это Ловец воров. — А сам не сможешь, зови меня. Я тебе всегда в этом деле помогу. Очень уж люблю всякую контру давить.

— Я запомню, — кивнул я. — Надо будет – позову.

Я отпустил его пальцы. Ловец воров надел перчатку обратно. Махнул своим людям.

— Уходим отсюда. Здесь уже работает наш товарищ.

Он первым направился к выходу. Трость его мерно цокала по бетонному полу. Напоследок он обернулся и, неприятно усмехнувшись, сказал:

— А ты, Хвост, поосторожней теперь. За здоровьем следи.

Я был уверен, что незадачливый чинуша, сдавший меня Ловцу воров, ещё до захода Солнца отправится в последнее плавание под одним из пирсов.

К Ловцу воров действительно пришли, застав в тот редкий час, когда он сидел в кабинете, занимаясь бюрократической канителью. Её он ненавидел, наверное, пуще даже уголовников, с которыми боролся. Однако бюрократия – это порядок. Ловец воров отлично понимал этот факт, и потому смирялся с неимоверным количеством бумажек, которые накапливались у него.

Он, конечно, предпочитал проводить время вне кабинета, работая «в поле» с остальными сотрудниками угрозыска. Ведь дел у них было невпроворот. Уголовный элемент в Хаджитархане цвёл буйным цветом ещё с царских времён, и с этим наследством приходилось как-то управляться. А тут ещё в город нагрянули мешочники, многие из которых уклонялись от уплаты продналога. Мелочь вроде бы, но и на них надо выделять время и людей. А где их, спрашивается, брать?

И всё же, Ловец воров ждал этого визита. Все те дни, что прошли после происшествия в ржавом сарае, он ждал, когда же к нему придут те люди, о ком говорил Ратимир. Вот они и пришли.

Точнее пришёл лишь один человек. В форме командира отряда ЧОН. Лицо перепахано шрамом. Назвался Духовладом. И тут же поведал, что ищет предателя и врага народа, бывшего стража Пролетарской революции Ратимира. Даже фамилию его назвал – Телешев, хотя тот от неё, конечно, отказался, как и от своего дворянства.

— И если вам, товарищ, известно о его местонахождении, я прошу вас немедленно его сообщить, — закончил Духовлад.

— Вы думаете, товарищ Духовлад, что враг народа Ратимир, который нам уже не товарищ, явится сюда?

Ловец воров поднялся на ноги с трудом. Проклятая нога снова давала о себе знать – боль взрывалась в колене, отдаваясь в бедро. Он опёрся на трость. Сделал пару тяжёлых шагов.

— Народное государство велико. Вряд ли Ратимир станет бежать именно сюда. В тот город, где его знает каждая крыса. Он и сам не заметил, как прославился здесь. Я звал его в угрозыск. И не считаю нужным этого скрывать. Быть может, он и показал себя врагом народа, но сотрудником был хорошим.

— Не стоит быть таким недальновидным, — заметил Духовлад. — Ратимир очень опасен, и может заметать следы за собой. Он пользуется мандатом, подписанным начальником стражей Пролетарской революции, но все его полномочия аннулированы. Когда перестанут помогать бумаги, он начнёт убивать. Уж можете мне поверить. Ратимир, как раненный волк, рвёт всех, кто попадётся ему на пути.

Ловец воров рассмеялся. Он глядел на вытянувшееся лицо Духовлада, и смех начал душить его ещё сильнее. Он опёрся левой рукой о стол. Затем приложил её к груди. Закашлялся, потому что больше смеяться сил уже не было.

— И в чём причина этого вашего смеха? — поинтересовался у него Духовлад.

— Вот уж кого-кого, а волков я не боюсь нисколько. Ногу мне как раз один и разорвал. Один гад, большой человек среди уголовного элемента, держал на цепи волков у себя. Я тогда ещё простым стражником был – при царском режиме. Ворвались мы к той сволочи, он на нас волков и спустил. Так один вцепился мне в ногу, зубищами колено разгрыз в момент. Я его шашкой пластал тогда, помню, до тех пор, пока сознания не лишился. С тех пор вот хромаю. А волков не боюсь.

— Вот только Ратимир совсем из других волков будет, — заметил Духовлад.

— Тех волков я тоже не боюсь, — заверил его Ловец воров.

Глава 2

До Бадкубе мы добрались без приключений. Сихай-море, конечно, слегка штормило, но крепкое судёнышко контрабандистов легко выдерживало удары волн. Оно вообще было непритязательным, хоть и довольно ржавым. Озадачиваться покраской кораблика, чтобы он так сильно не ржавел, никто из экипажа не собирался.

Вежливость на борту безымянного судёнышка тоже было не в чести. Хотя меня и знали по имени и в лицо, свои имена, пускай даже вымышленные, никто мне называть не спешил. Но и я не стремился знакомиться с экипажем. Ведь знал, что в Бадкубе стараниями Ловца воров они тут же попадут за решётку. И мне на это было абсолютно наплевать. Главное, это попасть в Красный город, а уж что станется с теми, кто меня туда отвёз, какая, в сущности, разница.

Прибыли мы на такой же закрытый причал, как и тот, с которого отправились в короткое плавание к Бадкубе. И едва контрабандисты кинули сходни, как по ним тут же спустились местные стражи. Всех повязали в считанные секунды. Матросы и их капитан даже не успели ножей достать.

Все дружно поднялись наверх – в бетонный сарай. Там нас ждали двое стражей рангом повыше. Старший из них кивнул в мою сторону. Меня сразу отпустили. И даже револьвер вернули.

— Товарищ Ратимир, — приветствовал меня старший страж. Он протянул мне руку – и я крепко пожал её. — Осмол, начальник стражей Пролетарской революции в Бадкубе.

— Рад познакомиться.

— Мы тут задержимся ненадолго. Надо бы узнать, кому именно предназначалось оружие, которое везли эти ребята. А потом, скорее всего, поедем по указанному адресу. Вы составите нам компанию? Если честно, людей не хватает просто жуть как.

— Всюду людей страже не хватает, — ответил я. — Но, конечно, в помощи я не откажу. Вы же введите меня в курс местных дел.

— Ребята, — кивнул своим людям Осмол. — Займитесь морячками. А мы с товарищем Ратимиром вас в авто подождём. Идёмте, — это уже мне.

Мы вышли из бетонного сарая. Рядом с ним стоял автомобиль с открытым верхом. За рулём скучал водитель в чёрной кепке с башенной короной стражи. Рядом с его сидением стоял длинный дробовик весьма внушительного вида. Такими вооружались бойцы воздушной пехоты, и простые матросы с небесных кораблей на случай эфемерного абордажа. Следом за авто приткнулся грузовик с закрытым тентом кузовом, скорее всего, в нём приехали остальные стражи.

— Не люблю я смотреть, как мои ребята задержанных обрабатывают, — объяснил мне Осмол. — Может, и чистоплюйство, но такой уж я человек. Неприятно мне это. Даже на избитых смотреть не могу. На трупы – пожалуйста, насмотрелся их ещё в окопах прошлой войны. А вот с разбитых морд воротит меня.

Мы уселись на заднем сидении автомобиля. Водитель его вроде бы дремал, надвинув на глаза кепку. Однако левая рука его лежала на рулевом колесе. Правая же лежала рядом с прикладом дробовика.

— Так что насчёт ситуации в городе? — спросил я. — Ловец воров меня немного просветил, но хотел бы получить информацию из первых рук.

— Плохо всё, — ответил мне напрямик Осмол. — Народная власть едва держится. У нас тут целых двадцать пять уполномоченных, кто из местных народников, кто из столицы приехал. Но даже их не хватает. В Национальном конвенте окопались мусаватисты и дашнаки. Котсуолд постоянно мутит воду. Союзники привели сюда флот и высадили экспедиционный корпус. Теперь их воздушные пехотинцы и солдаты шастают по городу. Девок хватают на улицах и тащат на кладбище. Его теперь иначе, как Котсуолдским парком не зовут. А девкам куда после этого – только в петлю. Семье они порченные уже не нужны. Вот и снимаем за ночь по пять-шесть с деревьев. На город бейлики с Талыша прут. На берегу Сихай-моря наша конница рубится с княжескими нукерами и цириками. Но котсуолдцы не спешат посылать свой корпус туда. Их интересует только наша нефть. Танкеры присосались едва ли не прямо к скважинам. Нефть качают, можно сказать, сразу им в трюмы. И платить за неё Котсуолд не собирается. Мы ведь союзники в войне против общего врага. Грабят нас, проще говоря, да ещё и воду мутят в городе. Такие вот дела, если вкратце.

Я только головой качал. Неужели всё настолько худо складывается тут для Народного государства. Ведь сумели же остановить Блицкриг в Прияворье и Полесье. Сейчас там, если судить по сводкам, идут затяжные бои, но линия фронта почти не движется. Зато здесь, на юге, мы терпим поражение за поражением. Остановили бейликов и князя Махсоджана под Дештом и Угренчем. Зато враг теперь приближается к Бадкубе и Хаджитархану. А без нефти из Бадкубе нам будет ой как тяжело. Да ещё и союзники грабят натуральным образом.

Неужели обо всём этом не знают в столице?! Таким вопросом я задавался уже не в первый раз. Народная власть трещит на юге по всем швам, а никто наверху даже внимания на это не обращает. Все силы и средства брошены на войну с одним только Блицкригом, будто у нас других врагов, кроме него нет.

— У нас тут вчера стычка вроде была на базаре. Дашнаки и мусаватисты снова чего-то не поделили. Четыре человека убиты. Сегодня вот их хоронят. На кладбище собрались боевики от обеих партий. Возможно, оружие предназначалось для кого-то из них. Очень уж вовремя его привезли в город. Сейчас на кладбище не стреляют, наверное, только потому, что следом за гробами идут все чоновцы Бадкубе, способные держать оружие. И один из уполномоченных, товарищ Симран, он сам из бадкубинцев, уважаемый тут человек. Если кто и сможет остановить резню, так это он. Вот только я в этом сильно сомневаюсь. Я почти уверен, бойня на кладбище начнётся с минуты на минуту, если уже не началась.

— Не надо так трагически преувеличивать, товарищ Осмол, — неожиданно произнёс наш водитель. Он не менял позы. Всё так же вроде бы дремал, надвинув кепку с башенной короной на глаза. — Выстрелы с кладбища будут хорошо слышны здесь. Дашнаки ведь предпочитают имперские пистолеты, а те бухают не тише гаубиц. Раз мы ничего не слышим, значит, на кладбище пока заваруха не началась.

— Это товарищ Солнцеслав, — пояснил мне Осмол, кивая на водителя. — Он тоже из уполномоченных, но в конвенте сидеть не любит.

— Я начинал с пропаганды на улицах Бадкубе, — не меняя позы, заявил Солнцеслав, — и мне тут куда уютнее, чем в душном зале конвента.

Стражи, наконец, выволокли из бетонного сарая контрабандистов. Поработали с ними, сразу видно, на славу. Лица моряков превратились в сплошной кровоподтёк. Да и на рваных тельняшках темнели весьма характерные пятна. Один из стражей ловко заскочил на подножку автомобиля. Склонившись к Осмолу, быстро произнёс пару коротких фраз. А после этого отправился догонять товарищей, тащивших контрабандистов к грузовику.

— И куда поедем? — тут же поинтересовался Солнцеслав.

— К Ахри, — сказал ему Осмол. — Именно ему предназначалось это оружие.

— Значит, Ахри снова взялся за старое, — Солнцеслав поправил кепку. Принялся заводить авто. — Вот же лживый сукин сын. Я ведь обещал не трогать его за старое, если он перестанет оружием торговать. Патронами ещё ладно, надо же ему на что-то жить. Но оружием он обещал мне – ни-ни.

— С чего это ты так хорошо относишься к этому Ахри, а, товарищ Солнцеслав?

— Я у него оружие покупал ещё при царском режиме, — честно ответил тот, — и он меня ни разу не выдал. Да и давал его в кредит под эксы. Знал, что я его никогда не обману.

— А он тебя, выходит, провёл. Воспользовался этим твоим хорошим к нему отношением.

— Бывает что и я обманываюсь в людях, — развёл руками Солнцеслав. А после крепко взялся за рулевое колесо и дёрнул рычаг коробки передач.

Автомобиль наш подпрыгнул так, будто хотел улететь. Затем затрясся, будто припадочный. У меня от неожиданности даже зубы защёлкали. Я едва себе язык не прикусил. Но тут Солнцеслав надавил на педаль газа и авто медленно покатил по улицам. Трястись он стал при этом намного меньше. Двигатель грохотал так, что разговаривать было совершенно невозможно.

Путь наш вёл прочь из порта. Мы не особенно быстро катили по его кривым улочкам, распугивая людей и собак. Сразу понятно, что автомобиль в этой части Бадкубе – очень большая редкость. Его провожали взглядами, а мальчишки долго бежали следом, крича что-то непонятное.

Остановились мы у капитального трёхэтажного дома. Весь первый этаж его занимала лавка, явно знававшая лучшие дни. Когда-то стеклянные витрины сейчас были забиты фанерой, правда, красиво расписанной. На потемневших листах её красовались мужчины с роскошными усами и белозубыми улыбками. Над головами их висели нарисованные колбасы и сосиски, а в руках они держали кувшины с вином. Внутри царило заметное запустение. Ещё чувствовался запах прежних продуктов, что обильно устилали длинные полки и были подвешены к потолку на крюках. Однако полки уже были почти пусты, а голые крючья зловеще свисали сверху.

Хозяином лавки был пожилой человек с грустным лицом. На нём была написана покорность судьбе. Он ничуть не удивился нашему появлению, как будто заранее знал, ни оружия, ни патронов ему уже не видать.

— Ахри, — покачал головой Солнцеслав, — Ахри, неужели я так ошибся в тебе, старик? — на приветствия он времени тратить не стал. — Ты ведь обещал мне, что перестанешь торговать оружием. Только патроны, клялся ты мне. Оружия ты больше в руки не возьмёшь.

— Ты поверишь мне, Солнцеслав, — ответил ему старик, — если я скажу, что оружие было только для меня. Ну, и ещё немного родственникам. Мне везли всего три винтовки и пять пистолетов. Стал бы я рисковать и рушить твоё доверие из-за такого малого куша? Загрузи я эти ящики патронами – получил бы втрое больше.

— Там действительно было так мало оружия? — удивился Солнцеслав, обернувшись к Осмолу.

— Именно столько, сколько говорит Ахри, — кивнул тот.

— Но ты всё равно нарушил слово, которое дал мне, Ахри. Ты обещал не возить в Бадкубе оружия и торговать только патронами. Почему ты ничего не сказал мне про эти винтовки и пистолеты?

— Ты забрал бы их, — ответил торговец. — А мои родственники очень просили хоть немного оружия. Скоро придут бейлики и нукеры князей Великой степи. Они будут грабить, убивать, насиловать. Мы должны хоть как-то защитить себя. Я не могу отказать родственникам, ты же понимаешь меня, Солнцеслав.

— На фронте каждая винтовка на вес золота, патронов не хватает, а в Бадкубе каждый первый при пистолете, палят без разбора. И на фронт никто не спешит. Всем бы только тут стрелять друг в друга из ненависти, а не в бейликов и не в княжеских нукеров с цириками.

— Я всего лишь торговец, — пожал плечами Ахри. — Я знаю, что нарушил клятву и ты можешь забрать мою жизнь, Солнцеслав. Но быть может, ты не сделаешь этого, если я тебе кое-что расскажу.

— И что же ты расскажешь?

— Например, я могу рассказать, кого именно хоронят сегодня.

— Почему же это так важно, Ахри?

— Ты очень удивишься, Солнцеслав, когда услышишь их имена.

Товарищ Симран едва ли не впервые за свою жизнь не знал, что ему говорить. Да и что делать понимал ничуть не лучше. Он шагал рядом с арбой, запряжённой ослом, на которой лежал закрытый гроб. Рядом катили по каменистой кладбищенской земле ещё три таких арбы с гробами. Но их отделяли друг от друга вооружённые люди. Дашнаки и мусаватисты обрядились по такому случаю в национальные костюмы. Хотя они с каждым днём набирали популярность всё сильнее. Теперь уже каждый второй дашнак ходил в платке, повязанном особым образом, распашных жилетках на меху и бурках. А мусаватисты обрядились в длиннополые суконные кафтаны, правда, лидеры их предпочитали континентальные костюмы. Ведь большая часть их была выходцами из прежней нефтяной элиты, и они стремились дистанцироваться от простонародья.

Вот только лидеров сейчас на кладбище не было. Они предпочитали не появляться там, где могла начаться серьёзная стрельба. Слишком дорожили своими жизнями. Они предпочитали проводить время в душном зале, где заседал Национальный конвент Бадкубе. Ну или в особняке, который занимал котсуолдский консул, прибывший вместе с эскадрой союзников.

На кладбище же не в национальных костюмах были только сам Симран да ещё бойцы отряда ЧОН, плотным кольцом окружившие гробы.

— Возьмите револьвер, — как можно тише, так что его услышал только Симран, произнёс командир чоновцев Беловолк. Он протянул ему оружие из-под полы своего длинного кожаного плаща.

— Не надо, — отверг его предложение Симран. — Я не умею пользоваться им. И если начнётся стрельба, то лягу в землю рядом с теми, кого сейчас собираются с такой помпой похоронить.

Беловолк только плечами пожал. Он слишком привык к оружию, ещё с Первой войны, а потому без него чувствовал себя почти голым. И откровенно не понимал интеллигентов, вроде того же Симрана, которые отказывались учиться обращаться с револьвером и винтовкой. Ведь в нынешнее тяжёлое для Народного государства время каждый должен быть готов встать на его защиту. Но Симран всякий раз отвечал, что сможет защитить Родину другим способом. Вот только Беловолк не мог в толк взять, каким же именно.

— Хватит! — неожиданно раздался голос с сильным местным акцентом. — Стойте! Почему в одной земле должны лежать дашнаки и мусаватисты?!

— А кто это говорит? — заозирался Симран. — Выйди, если ты честный человек, и тебе есть что сказать. Не прячься от людских глаз. Пускай все видят тебя, каков ты есть.

И вот что удивительно, говорил уполномоченный вроде и не очень громко, но услышали его все. Хотя вокруг гробов собрались десятки галдящих людей. Но все как-то разом примолкли, стоило только заговорить Симрану.

— А что мне прятаться? — крикнул его оппонент. Он поднялся во весь рост и вышел из-за надгробия, за которым укрывался. В руке он держал угловатый пистолет имперского производства. Такие особенно любили дашнаки. — Вот он я – глядите, сколько хотите!

— Это ты, Мгер, — кивнул Симран. — Ты ведь дрался когда-то за свободу своего народа против царских стражников. А теперь сидишь за надгробием и целишься в меня из своего пистолета.

— Ты верно сказал, Симран. Я дрался за свободу, а что получил? Конвенты и комитеты. Это – не свобода, Симран. Это новая кабала для моего народа.

— Ты всегда был анархистом, Мгер, — покачал головой Симран. — Но так ли нужно для достижения свободы, чтобы на этом кладбище, где пролилось столько слёз, теперь лилась бы кровь? Чтобы пули дырявили надгробия наших предков?

Толпа вокруг зароптала сильнее. Многие бурчали нечто одобрительное.

— А ты скажи это ещё и мусаватистам, что сидят на той стороне.

Мгер махнул рукой с пистолетом, указывая через дорогу на надгробия противоположной стороны кладбища.

Бадкубе – город, разделённый не только по имущественному, но и по религиозному принципу. Ярче всего это проявлялось именно здесь. Большое кладбище Бадкубе разделялось на две почти равных части Солёной дорогой, по которой покойников везли до перекрёстка. С правой стороны хоронили представителей одной господствующей здесь религии, которой придерживались мусаватисты. С левой же – другой, той, которую исповедовали дашнаки. Вот и сейчас они укрывались за надгробиями, придерживаясь того же принципа.

— Они слышали меня не хуже твоего.

— Так пусть хоть один покажется, — насмешливо выпалил Мгер. — Они сидят там, нацелили на нас пистолеты и ружья! Стреляйте в меня, сволочи! — заорал он с жутким надрывом, распахнув бурку и жилетку одним движением.

— Прекрати провокации, — попытался оборвать его Симран, но было поздно.

На другой стороне кладбища у кого-то не выдержали нервы. Он выстрелил в Мгера. Раз, потом другой, и третий. Но пули лишь выбили белую крошку из надгробия не слишком близко к нему. Мгер отреагировал молниеносно. Он вскинул руку с пистолетом и разрядил в сторону стрелявшего почти весь магазин.

Эти выстрелы послужили сигналом. С обеих сторон кладбища засевшие там люди принялись палить друг по другу. Били густо, расстреливая патроны пачками. Люди, следовавшие за арбами с гробами, бросились к своим сторонам кладбища, часто стреляя через плечо.

И вот уже на кладбище начался самый настоящий бой. Палили без передышки винтовки и пистолеты. Рявкали, кашляли, плевались друг в друга свинцом. Орали запряжённые в арбы ослы. Пули разбивали надгробия, взбивали фонтанчики грязи. Первые тела начали вываливаться из укрытий. Отползали подальше раненые.

А посреди всего этого светопреставления оказались чоновцы и товарищ Симран. Если бы Беловолк вовремя не схватил его на пиджак, силой затолкав почти под арбу, где тот был хоть как-то защищён от пуль, лежать бы уполномоченному хладным трупом. Так же как кое-кому из чоновцев. Не все из них успели укрыться за арбами. Да и попали они под перекрёстный огонь. Шальные пули разили их без разбора, а укрытия чоновцам не нашлось.

Пуля пробила левую руку Беловолка, по рукаву кожаной куртки полилась кровь. Но он словно не обращал на это внимания. Он должен защищать товарища Симрана, любой ценой. Сейчас хоть весь отряд Беловолка может погибнуть, но товарищ Симран должен остаться в живых.

Когда в жуткую какофонию выстрелов и визга пуль влился грохот автомобильного двигателя, этого поначалу никто и не заметил. Однако водитель бесстрашно гнал его по Солёной дороге с противоположной стороны. Двигатель ревел на предельных оборотах, а иногда чихал так громко, что заглушал стрельбу.

Беловолк высунулся, чтобы проверить, кто же это мог приехать на кладбище, превратившееся в одночасье в поле боя. Авто он узнал сразу. Пускай на нём и не было эмблемы стражи Пролетарской революции, однако командир отряда ЧОН знал его как облупленного. Знал он и водителя этого авто. Тот лихо остановился у первой арбы с гробом, разбрызгав шинами грязь Солёной дороги. Брызги попали на лицо и одежду Беловолка, но командир чоновцев не обратил на это внимания. Сейчас все мысли его занимал только автомобиль.

Из него выскочил высокий человек в кожанке и фуражке. Он обеими руками сжимал устрашающего вида дробовик. Грянул первый выстрел, заглушивший все остальные на кладбище. Как будто из гаубицы выпалили. За ним почти сразу второй.

— Прекратите пальбу! — закричал товарищ Солнцеслав. — Прекратите немедленно! — И он в третий раз выстрелил в воздух из своего известного всему Бадкубе дробовика.

Когда-то его боялись царские стражники, и даже кавалеристы из летучих отрядов, охотившихся за революционерами. Одного выстрела этого страшного оружия, заряженного сечкой – кусками рубленого металла – хватало, чтобы отправил человека на тот свет. И уходил он туда в страшных муках. Те же, кому посчастливилось пережить встречу с Солнцеславом и его дробовиком оставались калеками на всю оставшуюся жизнь.

Не боясь шальных пуль, Солнцеслав вышел на середину Солёной дороги и крикнул, обращаясь сразу к обеим сторонам:

— Эй, а кто знает тех, кого хоронят?! Кто видел их в лицо?! Кто знает их имена?!

— Я знаю, что в двух гробах лежат дашнаки! — крикнул, в этот раз не высовываясь из укрытия, Мгер.

— А как их звали?!

Мгер ничего не ответил.

— А как звали мусаватистов?! — продолжал спрашивать Солнцеслав, обращаясь теперь к другой стороне. — Хоть одно имя назовите!

Но и оттуда никто голоса не подал.

— А я скажу вам, почему никто не знал этих людей!

Солнцеслав повернулся к ближайшей арбе и без зазрения совести пнул её ногой. С обеих сторон кладбища раздался дружный вздох возмущения. Но он тут же сменился удивлёнными криками. Потому что из гроба на Солёную дорогу посыпались камни. В гробу не было никакого тела.

Один за другим Солнцеслав перевернул все четыре гроба. Во всех обнаружились только камни. Они с гулким стуком падали в грязь солёной дороги.

Тогда уполномоченный наклонился, взял пригоршню камней и поднял над головой.

— Вот за что вы дрались сейчас! — крикнул он. — Вам подсунули камни вместо покойников, а вы и рады стрелять друг в друга!

Из-под арбы выбрался Симран. Помог встать на ноги Беловолку. Тот сильно побледнел от потери крови. Держался на ногах он с трудом.

— Расходитесь по домам, — произнёс своим отлично поставленным голосом Симран. Ему не было нужно кричать, чтобы его услышали все. — Вас обманом заставили лить кровь. А подумайте, кому это на руку.

Он обернулся к Солнцеславу.

— Помоги мне усадить в авто товарища Беловолка, — сказал он. — Видишь, он едва на ногах держится.

Командир отряда ЧОН попытался было возражать, но он слишком сильно ослабел для этого. Его усадили на заднее сидение автомобиля рядом с незнакомым человеком в кожаной куртке. Симран же пристроился на переднем рядом со снова севшим за руль Солнцеславом. Осмол же остался командовать чоновцами.

Автомобиль несколько раз оглушительно чихнул двигателем, но всё-таки завёлся. Солнцеслав дёрнул ручку коробки передач – и они покатили по Солёной дороге мимо перевёрнутых гробов. Мимо трупов ослов, сражённых шальными пулями. Те лежали в грязи, уставившись в небо налитыми ужасом глазами. Мимо возвращающихся по домам людей. Тех самых, кто всего несколько минут назад азартно палил друг в друга, укрываясь среди старинных не раз продырявленных пулями надгробий большого кладбища Бадкубе.

Глава 3

Рядом со мной усадили товарища Беловолка. Как выяснилось немного позже, он был командиром бадкубинского отряда ЧОН. Едва ли не последних верных Народному государству войск в городе. Я прямо на ходу наскоро перемотал ему раненную руку бинтами из запасов, хранившихся в автомобиле стражей. Бинтовал поверх кожаной куртки, лишь бы кровь остановить. Беловолк её потерял много. Он то и дело уплывал куда-то, так и норовил навалиться на меня всем весом. Из него как будто разом весь воздух выпустили.

— Сейчас завезём его в больницу, — бросил через плечо Солнцеслав. — Придётся круг по городу дать. Как Беловолк? Выдержит дорогу, если я ещё немного наддам скорости?

— Выдюжу, — буркнул сам Беловолк, опередив меня. Он как раз пришёл в себя. — Ты лучше за этим корытом следи, как оно бы не развалилось, если скорости наддать.

— Авто у нас крепкое, хоть и неказистое на вид, — усмехнулся Солнцеслав, и вдавил педаль газа в пол.

Мне показалось, что автомобиль наш сейчас даже не развалится, а просто разлетится на части. Только гайки да болты поскачут по бадкубинской грязи. Но не тут-то было. Автомобиль дребезжал, чихал двигателем, плевался дымом из выхлопной трупы, подскакивал на каждой кочке так, что мы чуть ли не вылетали из него, но разваливаться не спешил. Солнцеслав рулил твёрдой рукой, когда надо сбавляя газ, и выкручивая немилосердно рулевое колесо на поворотах.

Он остановил авто у приёмного покоя местной больницы. Там мы сдали раненного Беловолка на руки выбежавшим фельдшерам. Они давно обратили внимание на несущийся в направлении больницы автомобиль и здраво рассудили, что так спешить можно только к ним. Не на пожар же в самом деле.

Беловолка из открытого салона автомобиля пришлось буквально выносить. Он ещё был в сознании, но оно ускользало, и очень сильно ослабел от потери крови. Его прямо при шашке и кобуре с револьвером погрузили на носилки и унесли внутрь больницы.

После этого Солнцеслав уже намного медленней покатил по улицам. Тогда же я, наконец, познакомился с нашим третьим попутчиком товарищем Симраном. Он был чрезвычайным уполномоченным Талыша.

— А это тот самый Ратимир, о котором нам телеграфировал Ловец воров из Хаджитархана, — представил меня Солнцеслав. — Без него нам бы не удалось остановить бойню на кладбище.

— Значит, я обязан вам жизнью, товарищ Ратимир, — обернулся ко мне Симран и протянул руку.

— Да бросьте, — пожал я протянутую руку. — Ничего особенного я не сделал.

— Если бы не вы, Ловец воров задержал бы оружие ещё в Хаджитархане, — пустился в рассуждения Солнцеслав, — а тогда оно не попало бы к нам, и мы не прижали бы Ахри. Он бы в свою очередь, не выдал секрета с фальшивыми покойниками, и мы не смогли бы остановить бойню. Значит, раз именно с вас всё началось, вы и всему виной, так сказать.

— Ловко завернул, Солнцеслав, — усмехнулся Симран. Он, похоже, быстро оправился от событий на кладбище. — А откуда этому твоему Ахри стало известно, что в гробах нет покойников?

— Ахри знает в Бадкубе всё и про всех. А котсуолдский консул Тенмар нанимал вчера ночью, сразу после стрельбы на рынке, людей, которые возили к кладбищу камни. Ну и а дальше осталось только сложить два и два.

— Ты очень сильно рисковал, Солнцеслав. Особенно, когда пнул гроб ногой. Тебя вполне могли расстрелять с обеих сторон.

— Выбора у меня не было. Я и так ошарашил всех выстрелами из дробовика, надо было поддерживать эффект.

Во второй раз мы остановились у небольшого дома старинной постройки. Правда лепной фасад его несколько портили следы от пуль и фанера в проёмах выбитых окон.

— Давайте сядем у меня, товарищи, — предложил Симран. — До твоей квартиры ехать далековато.

— А бензин или хотя бы спирт у тебя найдётся? — спросил Солнцеслав. — Бак у конька почти пустой. Я всё сжёг, когда мчался на кладбище.

— Найдётся и того и другого, — улыбнулся Симран. — Ты ведь у меня регулярно заправляешься, и всё равно, каждый раз спрашиваешь.

— Я много где заправляюсь.

Солнцеслав остановил авто, и мы вышли из него. Направились к дому.

Симрану принадлежала небольшая квартирка на втором этаже. Довольно скромно для человека в его должности. Уюта в квартире совершенно не чувствовалось. Сразу становилось ясно, здесь живёт мужчина без семьи, и бывает он тут достаточно редко. Даже ночует не всякий раз.

— У меня с утра маковой росинки во рту не было, — заявил Симран. — Беловолк посоветовал не есть перед походом на кладбище. На случай ранения в живот.

— Правильно сделал, между прочим, — сказал Солнцеслав. — Я много раз видел, как умирают люди от таких вот ран. Страшно и долго. А кое-кому приходилось пускать пулю в лоб, чтобы не мучился. Я тоже не откажусь. Сам ещё завтракать не садился.

— А вы, Ратимир, не стесняйтесь, — кивнул мне Симран. — Я сейчас что-нибудь на стол соображу и мы поговорим. Обсудим служившуюся в Бадкубе ситуацию.

В еде я не нуждался после Катанги, однако отказываться, конечно, не стал.

Не прошло и пяти минут, как Симран выставил на стол несколько тарелок с едой – консервами и макаронами. А ещё вместительный кувшин с каким-то напитком.

— Это местный чай, — объяснил он. — Ну, или то, что здесь принято называть чаем. Слабоалкогольный, но, думаю, нам не повредит небольшая разрядка после кладбища.

Возражать ни я, ни Солнцеслав не стали.

Разговор не начинался, пока уполномоченные утоляли первый голод. Я же в это время старательно ковырялся вилкой в еде. Отправлять её в рот не хотелось категорически. Слишком уж хорошо я помнил неприятные ощущения, которые последуют за этим. Однако что-то съесть пришлось. И местным чаем запить хорошенько. Без этого кусок вообще отказывался лезть в горло.

— Ну так вот, — отложив вилку, первым заговорил Симран. — Ситуация в Бадкубе сейчас просто плачевная. Я это говорю без какого-либо фальшивого кокетства. Я отдаю отчёт, что слова мои сейчас звучат крайне жалко, потому что говорю их я – чрезвычайный уполномоченный Талыша. Я должен отвечать за ситуацию на Талыше в целом, но не могу справиться с ней даже здесь, в Бадкубе. Мы отрезаны от Народного государства. Единственная ниточка, что связывает нас – это Хаджитархан. С остальными городами связи у нас нет. Телеграфные линии оборваны летучими отрядами князей Великой степи или бейликами. Их наступление ещё как-то сдерживает со своими войсками товарищ Греж, но как долго он сможет делать это неизвестно даже ему самому.

— Каждый раз, — дополнил его рассказ мрачной фразой Солнцеслав, — присылает донесения, что только чудо поможет ему удержаться, и что стоит бейликам навалиться, как следует, и от него останутся рожки да ножки.

— И каждый раз он сам творит чудо, потому что Талышский фронт ещё держится.

— Но я так понимаю, — осторожно предположил я, — что бейлики и князья Великой степи далеко не единственная проблема в Бадкубе.

— Они угроза внешняя, — ответил Симран, — прямая и явная. Но есть в Бадкубе и враг внутренний.

— Котсуолдцы, будь они неладны, союзники чёртовы, — казалось, Солнцеславу очень хочется прямо тут же сплюнуть на пол. — Окопались в Бадкубе с первых же дней, как вступили в войну, и мутят воду. Так было во время Революции. И сейчас действуют по накатанной.

— Используют разногласия между местными, — объяснил куда спокойнее Симран. — Здесь, на Талыше, национальный вопрос всегда стоит очень остро. Держать в руках мусаватистов и дашнаков с каждым днём становится всё сложнее. А часто под маской убеждения действуют самые обычные гочи – так здесь принято называть разбойников. Взять того же Мгера, что так разливался на кладбище. Он ведь депутат Национального конвента от партии анархистов, а по сути – самый обыкновенный бандит.

— Мгер идейный анархист, — внезапно заступился за него Солнцеслав. — Мы с ним не один пуд соли вместе съели ещё при царском режиме. Грабили и разбойничали, отрицать не стану. Но он никогда не брал денег и ценностей себе. Всё пускал на теракты.

— Дело не только в нём одном. Кроме Мгера в конвенте заседает слишком много болтунов. Мусаватисты – все, как один, народные директора нефтяных предприятий, а на самом деле бывшие их хозяева или их дети. Голосуют за продажу нефти Котсуолду в кредит. Понятное дело, рассчитывают эвакуироваться на их кораблях, если бейлики войдут в город. А что денег за эту нефть Народное государство не увидит никогда, их не интересует. Лишь бы свои жизни спасти.

— Шкуры продажные, — прокомментировал Солнцеслав.

— А как долго планируют оставаться тут котсуолдцы? — спросил я.

В общих чертах ситуация в Бадкубе была мне понятна. И я видел в ней возможность покинуть пределы Урда, но это можно было сделать двумя способами, один из которых мне решительно не подходил. Первый – это на борту котсуолдского небесного корабля. А второй – невольником в Великую степь. Ходили слухи, что князья её снова возродили работорговлю у себя, и даже продают людей в Жёлтую империю, отгороженную от степи Великой стеной. Да и в Порте рабство хоть и было запрещено законом, однако на него многим крупным землевладельцам и просто богатым людям было наплевать.

— Скорее всего, до тех пор, пока Греж не перестанет творить чудеса на фронте, — ответил мне Симран. — Как только бейлики начнут подходить к Бадкубе, котсуолдцы поднимут в небо свои танкеры и улетят. Только их и видели. Оставят нас на растерзание бейликам.

— Значит, надежды на то, что бейликов остановят, нет?

Симран и Солнцеслав одновременно покачали головами. Лица у обоих были, что называется, мрачнее тучи.

Народный Бадкубе доживал свои последние дни.

Духовлад был сильно раздражён задержкой. Выяснилось, что из-за военного положения, попасть в осаждённый врагом Бадкубе нет никакой возможности. Туда на свой страх и риск отправлялись только отчаянные сорвиголовы, но почти всех их ловили ещё в Хаджитархане. Остальных же – уже в Красном городе. Никто не проходил мимо цепких рук стражи Пролетарской революции. И потому, весьма закономерно, что нелегальное сообщение между городами сошло на нет. А транспортные корабли не ходили в Бадкубе ни по Сихай-морю, ни по небу над ним, слишком велика была опасность быть сбитым.

У бейликов не было нормального воздушного флота – в основном рухлядь, проданная накануне войны Блицкригом. Зато аэропланов имелось огромное количество. Не безразгонников, конечно, а устаревших моделей имперского и блицкриговского производства. Их осталось у союзников Порты очень много, и они с удовольствием продали их ей. Летунов из бейликов готовили в том же Блицкриге, в особой авиашколе. И теперь они поднимали в воздух свои аэропланы и барражировали над Сихай-морем, сбивая всё, что летит над ним. На ровной, как стол, поверхности Великой степи, в считанные часы можно было сделать аэродром. И такие аэродромы располагались всё ближе и ближе к Хаджитархану.

Первое время бейлики опасались приближаться к Бадкубе. Ведь там их ждали куда более современные истребители котсуолдцев, базирующиеся на кораблях островитян, висящих над Красным городом. Однако те с каждым днём контролировали всё меньшую территорию, явно готовясь к эвакуации. Армия Народного государства ещё как-то держала фронт, но потери её были слишком велики. Враг же наступал не на отдельных его участках, а равномерно давил по всей линии, грозя даже не прорвать её, но просто разметать по Талышским предгорьям. И вот уже летуны Порты контролировали почти всё воздушное пространство над Сихай-морем. Противопоставить им Народному государству здесь было почти нечего. Все воздушные армии его сражались с Блицкригом на западном фронте – в Прияворье и Полесье. Здесь располагались вспомогательные части, на вооружении у которых стояла такая же рухлядь, как и у бейликов. Вот только аэропланов было намного меньше.

Именно из-за этих проблем Духовлад и застрял в Хаджитархане. А ведь почти нагнал тут Ратимира. Отстал всего на несколько дней – он был в этом уверен. Но теперь разрыв между ним и целью снова увеличивался. Духовладу оставалось только утешать себя мыслью, что никуда из осаждённого бейликами Красного города, Ратимир уже не денется. Он сам загнал себя в мышеловку, и Духовладу остаётся только захлопнуть крышку.

Но для этого надо пересечь проклятое Сихай-море, а он этого сделать не мог!

На него вышли на третий день пребывания в Хаджитархане. На квартиру, где жил Духовлад, заявился неприметный человек, знающий несколько основных знаков. Они служили им для того, чтобы распознавать таких же, как они. Посвящённые рангом повыше знали уже и другие жесты, а этот явно годился только на роль проводника, не больше.

— Приветствую вас, — склонился он в подобострастном поклоне. Разогнувшись же, изобразил весьма неуклюже жест вежливого приветствия. — Я весьма рад тому…

— Хватит, — грубо оборвал его Духовлад. Ему стоило известных усилий сдерживать смех, настолько нелепо выглядел сейчас пришедший к нему со всеми его потугами что-то изобразить. — Говори, с чем пришёл. Только быстро, ты выводишь меня из терпения.

Все эти реплики производили неизгладимое впечатление на служителей культа Герметикум, особенно столь мелких, как этот. Он задрожал всем телом. По лицу его заструился пот, хотя в комнате Духовлада было не слишком жарко. В тепле он теперь не нуждался, да и не особенно любил его.

— Небесный генерал Хардагар сообщает, что его эскадра движется к Бадкубе, — затараторил посланец. — Он связался с нами, и велел сообщить, что может помочь вам добраться до этого города.

Духовлад не подал виду, однако это известие разочаровало его. Появление эскадры собирателей под предводительством Хардагара путало ему все карты. В неразберихе, которая начнётся после атаки, найти Ратимира будет невозможно. А в то, что его цель просто погибнет во время налёта, Духовлад не верил. И не поверит, если только своими глазами не увидит тело Ратимира, и не отправит его в огонь.

— Где он готов подобрать меня? — спросил Духовлад.

— Я провожу вас, — снова подобострастно поклонился служитель культа. — Это за городом, в степи. Там вполне может приземлиться челнок с флагмана генерала Хардагара.

— Валяй, веди, — махнул ему рукой Духовлад.

Служитель был удивлён столь странным обращением со стороны Духовлада, однако постарался не подать виду. Получилось у него не слишком убедительно.

В полуквартале от дома, где квартировал Духовлад, их ждал небольшой автомобиль. По высокой посадке и сильным рессорам бывший командир отряда ЧОН понял, что тот предназначался для путешествия за город. За рулём его сидел водитель просто образцового вида. В кожаном плаще, перчатках с крагами до локтя, фуражке и при очках, сейчас поднятых на лоб. Он откинулся на сидение в расслабленной позе. Однако тут же подобрался, стоило только подойти Духовладу в сопровождении служителя.

Они уселись на заднее сидение, и служитель махнул шофёру – кати, мол. Тот дёрнул рычагом, пробуждая двигатель автомобиля, и почти сразу машина покатила по пыльным улицам Хаджитархана. Ехали долго. Миновали набережную Итиля. Затем почти опустевшие кварталы городских окраин. Вот уже остался позади Хаджитархан. Долго ехали по хорошо укатанному шоссе, но после свернули на какой-то просёлок, где и пригодились усиленные рессоры и высокая посадка кузова. И всё равно трясло водителя и пассажиров немилосердно. А уж когда просёлок закончился, и пошло полное бездорожье, поездка превратилась в настоящее испытание.

За всё время пути Духовлад не снизошёл до общения со служителем. Он был погружён в свои мысли, а тот попросту не смел заговорить первым. Слишком боялся таинственного человека, к которому его отправили с поручением герметисты высшего, по меркам захолустного Хаджитархана, конечно, ранга. А уж от перспективы возможной встречи с небесным генералом Хардагаром, который был, безусловно, одним из Владык Нижних миров, или, по крайней мере, могучим демоном, служителя пробирал такой ужас, что его начинало мутить. В животе поместился ледяной ком, подпрыгивающий на каждой кочке.

Где остановиться, стало понятно издалека. Челнок с небесного дредноута был хорошо виден среди ровной как стол степи. Ничего подобного в своей жизни служитель культа Герметикум не видел никогда, хотя и повидал за свою жизнь, полную скитаний, довольно много воздушных кораблей самого разного тоннажа. Но этот был воистину чем-то особенным. Наверное, лишь у обитателей Нижних миров может быть подобная техника. Челнок был каким-то странно угловатым – ни одного гладкого обвода. Да ещё и шипы из бортов торчат.

С правого борта откинули рампа, около которой дежуряли два солдата в незнакомой служителю форме. Лица их были жёлтыми, как у уроженцев Великой степи. В руках оба держали длинные винтовки с примкнутыми штыками. Стоило только автомобилю подъехать поближе, как оба вскинули оружие. Один выкрикнул короткую гортанную фразу, достаточно громко, чтобы его услышали внутри челнока.

Почти сразу по рампе спустился командир. Он носил ту же форму, только дополненную накидкой и с фуражкой на голове вместо кепи, как у солдат. Вооружён он был револьвером в кобуре и саблей. Он обратился к Духовладу на том же гортанном языке, на котором говорил его солдат. Духовлад его отлично понял, и тут же ответил на том же языке.

Служитель был поражён. Он не понимал теперь, кого именно вёз, и кто те люди, что прилетели сюда на челноке. Неужели это демоны Нижних миров, лишь на время принявшие человеческий облик. Или же герметисты высоких рангов посвящения, обученные языку Нижних миров. Ни одна из этих теорий не выдерживала малейшей критики. Да и что толку гадать – всё равно, такой мелкой сошке, какой был служитель, не стоит и на полшага приближаться к пониманию иных тайн. Для него это может оказаться фатально.

— Ну, бывай, — хлопнул его по плечу Духовлад. — Спасибо, что подбросил до челнока.

Ошарашенный во второй раз простецкой манерой общения служитель даже не знал, что бы ему сказать.

* * *

Командующий Талышским фронтом Греж вернулся в Бадкубе вечером того же дня, что я приплыл в город. Он въехал в город уже в сумерках. Сопровождали его лишь два верных человека. Все трое ехали на спотыкающихся конях, да и в сёдлах держались лишь чудом. Форма Народной армии на всех троих была порвана и покрыта тёмными пятнами – даже не поймёшь сразу, от пота или крови. Греж сгибался под тяжестью бурки, наброшенной на плечи. Его сильно лихорадило от полученных ран. Ехавший слева всадник то и дело подставлял ему плечо, чтобы тот не свалился с седла.

— Мы в Бадкубе, товарищ командующий, — произнёс сопровождающий, в очередной раз подставив плечо.

— Какой я командующий, — с непередаваемой горечью в голосе бросил Греж. — Не зови меня теперь так. Откомандовался я, — он перевёл дыхание. — Где дом товарищи Симрана, помнишь? — сопровождающий неуверенно кивнул. — Вот туда и поедем. Он из всех уполномоченных тут самый толковый. Пускай теперь гадает, что делать, раз бейлики фронт прорвали.

Копыта застучали по улицам Бадкубе. Никто не обращал внимания на троих всадников. А те, кто кидал на них взгляд, тут же спешили отвести его прочь. В вечернем полумраке формы кавалерийских частей Народной армии не разглядеть, а вот оружие – вполне. И потому всадников принимали за гочи, возвращающихся с не слишком удачного дела. А на них лучше не глядеть вовсе. Злые разбойники могли за лишний взгляд и нагайкой угостить, и шашкой рубану, а то и пулю пустить. В нынешние беззаконные времена всего можно от лихих людей ожидать.

Остановились всадники у дома, где квартировал товарищ Симран. Один остался при лошадях – в Бадкубе их бросать без присмотра верх глупости, уведут, не успеешь оглянуться. Лошади тут в большой цене, а конокрадством промышляет едва ли не каждый первый.

Товарищ Греж в седле ещё как-то держался, а вот на ногах стоял совсем скверно. Он навалился на плечо сопровождавшего его младшего командир Народной армии. Так вместе они кое-как поднялись на второй этаж. В дверь квартиры товарища Симрана стучать пришлось уже младшему командиру. Сил Грежа хватало только на то, чтобы опираться левой рукой на стену.

Открыл им сам Симран. За спиной его маячили сразу несколько человек. Кое-кого, как, например, товарища Солнцеслава, знал и младший командир. Но по большей части лица были незнакомые.

— Фронт прорван, — вместо приветствия заявил Греж. — Бейлики наступают на город.

— Нам это уже известно, — ответил Симран.

Он помог младшему командиру проводить Грежа до кресла в гостиной, в которое тут буквально рухнул. Сидеть в нём, одетым в бурку было жутко неудобно, но сейчас Грежу было на собственное неудобство наплевать.

— Откуда стало известно о моём поражении? — спросил он.

— О, — протянул Симран, невесело усмехнувшись, — это известие было обставлено самым наилучшим образом.

Симран считал, что вечернее заседание Национального конвента вряд ли будет таким уж бурным. Конечно, кое-кого события на кладбище могли побудить к яростным речам против народной власти, однако тут Симрану было чем ответить. Продуманно и аргументированно. Он ещё по дороге на заседание обдумывал речь, в которой разгромит все доводы, что только смогут привести его оппоненты, будь они хоть мусаватисты, хоть дашнаки.

Однако никто не касался утреннего происшествия на кладбище. Слишком уж скользким был этот вопрос для всех после разоблачения, устроенного Солнцеславом. Речь по большей части вели о состоянии дел на Талышском фронте. И первым взял слово, как ни странно, Невер – бывший царский генерал Невер Олешев, отменно воевавший когда-то с бейликами в Первую войну. Наверное, потому и наняли его военным консультантом котсуолдцы. Хотя, ясное дело, не только из-за этого.

— Я понимаю дело таким образом, — степенно произнёс он, — что фронт будет прорван войсками Иштуган-бея со дня на день. В связи с этим встаёт вопрос о нефти. Она не должна достаться врагу. Следует немедленно начать подготовку всех промыслов к уничтожению.

— Конечно, после того, как от них отлипнут котсуолдские танкеры, — выкрикнул с места неугомонный Ивиц – уполномоченный по нефтяному хозяйству.

Он был практически отстранён от управления отраслью, за которую нёс ответственность. И злился из-за этого со всем жаром, присущим молодости.

— Безусловно, — не поддавшись на провокацию, кивнул лысой головой Невер. — Котсуолд – наш союзник в войне против общего врага.

— Что-то войск нашего союзника не видно на Талышском фронте, — заметил Симран, каждый раз выдвигавший данный тезис, как только речь заходила о союзническом долге перед Котсуолдом. — Вы, как военный консультант наших союзников, должны располагать точными сведениями о численном составе их экспедиционного корпуса, высадившегося для обороны Бадкубе. Можете назвать нам эти цифры?

— В общих чертах, — уклончиво ответил на скользкий вопрос Невер. — Четыре полка, сформированных по штату военного времени. Один из них горский. Оставшиеся три – колониальные.

— Так почему же их нет на Талышском фронте в столь ответственный момент? — продолжал задавать неудобные вопросы Симран. — Вы столько твердите о союзническом долге, но он выходит каким-то однобоким. Исполняем его только мы, фактически даря Котсуолду бадкубинскую нефть, а взамен мы получаем только слова.

— Я передавал все претензии командованию корпуса, — пожал плечами Невер. — Но, прошу помнить, что не я распоряжаюсь войсками Котсуолда. Всё, что я уполномочен, это давать советы.

— Так дайте совет котсуолдцам перейти от слов к делу! — снова выкрикнул с места Ивиц.

За этим последовали ещё несколько выкриков, и Симрану пришлось призвать к порядку. Однако стоило только депутатам Национального конвента успокоиться, как прочные дубовые двери зала распахнулись. Все уставились на вошедшего – им был человек в форме командира Народной армии порванной во многих местах. Голова его под фуражкой была перемотана окровавленным бинтом.

— Иштуган-бей прорвал фронт! — выпалил он. — Народная армия товарища Грежа разгромлена под Геокчаем! Бейлики идут маршем на Бадкубе.

Депутаты заговорили все разом. Многие повскакали со своих мест. Поднялся невообразимый гвалт и неразбериха. Сколько ни колотил Симран деревянным молотком по столу, восстановить порядок уже не удалось.

Но что самое странное, во всём этом хаосе растворились котсуолдский военный консультант Невер и раненный младший командир Народной армии, который принёс страшную весть о прорыве фронта.

Поднявшись на борт флагманского дредноута небесного адмирала Хардагара, Духовлад был сильно удивлён. Можно сказать, просто ошарашен. Он и не думал, что в мире есть люди с таким цветом кожи, как те, кто окружал его сейчас. Сам Хардагар, на борту корабля, конечно, носивший другое, не имеющее никакого отношение к герметизму имя, расположился в кресле с высокой спинкой, весьма сильно напоминающее трон. Оно стояло в дальней, лучше всего защищённой во время боя, части боевой рубки его корабля. Окружали Хардагара люди в оливково-зелёной форме с жёлтым цветом лиц и узкими глазами. Да и сам небесный генерал ничуть не выделялся на их фоне. Разве что вместо сабли носил длинный фамильный меч в ножнах, сейчас небрежно прислонённый к ручке тронного кресла.

Появлению на борту флагмана человека, одетого в потёртую кожанку при сабле и револьвере никто не удивился. Отлично была вышколена команда у Хардагара. Правда, в голову Духовладу закралось одно подозрение относительно истинной сущности её членов, но он отбросил это соображение как несущественное.

— Приветствую, — первым обратился он к небесному генералу. — Как мне к тебе обращаться теперь?

Духовлад намеренно говорил на урдском, а не том гортанном языке, на котором общалась команда Хардагара, хотя и им владел в совершенстве. Первые реплики их разговора не предназначались для чужих ушей.

— Достаточно обращения генерал, — ответил тот, тоже на урдском. — Имена жителей Жёлтой империи зубодробительны даже для меня. В них зашифрована уйма всего – от половины родословной до социального статуса его владельца. Тем более что они ещё и меняются со временем. И давай сразу условимся говорить на урдском. Мне этот язык не слишком по душе, но уж лучше гортанного клекотания уроженцев Жёлтой империи.

— Можно и на урдском, — пожал плечами Духовлад. — Здесь будем говорить? Или в каюту свою пригласишь?

— Времени мало, — покачал породистой головой, с лицом, украшенным короткой, черной, как смоль бородкой, Хардагар. — Налёт на Бадкубе начнётся меньше чем через два часа. Я должен быть в рубке – принимать доклады от остальных кораблей эскадры.

— А есть ли возможность отложить рейд? — сразу взял быка за рога Духовлад.

Он понимал, что время его сильно ограничено, и если он хочет переубедить Хардагара, то делать это нужно прямо сейчас. Но тот лишь снова покачал головой.

— Увы, нет. Никак не могу уважить твою просьбу. Мы должны во что бы то ни стало опередить бейликов. Те прорвали фронт и теперь спешат к Бадкубе. И, конечно, нельзя дать Котсуолду вывезти на своих танкерах нефть. Задача максимум для моей эскадры – поджог как можно большего количества месторождений на полях за городом.

— Но герметист, которого ты отправил ко мне, говорил о собирателях?

— Официальная легенда, — усмехнулся, не разжимая губ, Хардагар. — Мы набираем рабов для наших собственных нужд. Летим под видом кораблей Жёлтой империи. Команда почти вся оттуда – ты ведь знаешь, что там у нас множество своих баз. Кое-где вот даже дредноуты строят. Жёлтая империя велика – далеко не за всей ею их богдыхан и его чиновники уследить могут. Там мы крепко корни пустили. Летаем и на Чёрный континент за рабами для шахт и заводов. Теперь вот наша цель Бадкубе.

— А какова же главная задача рейда? Ведь не за рабами же летите – в Бадкубе ими не особенно разживёшься.

— Дестабилизация ситуации на Континенте – вот наша наипервейшая задача. Культ Герметикум как никогда силён в Блицкриге. Да что там, это государство создано нашими протеже. И теперь они почти проглотили Нейстрию, подмяли под себя союзников. Котсуолдцы бегут к морю – их транспортные корабли уже висят тучами над Дёйкирхом. Туда перебрасывают через Канал сразу три эскадры тяжёлых крейсеров и два суперлинкора. Те самые «Колосс» и «Отмщение», что первыми открыли огонь по крейсерам Блицкрига. Забавно, верно?

— История любит играть в такие игры, уж тебе ли не знать. Значит, мы делаем всё, чтобы Блицкриг победил в этой войне? Но зачем для этого громить Бадкубе? Порта, в конце концов, союзник Блицкрига, пусть бы ей достались нефтяные месторождения. А эскадру Котсуолда можно перехватить и в другом месте.

— В Порте наши позиции слабее всего, даже в Народном государстве после недавних чисток удалось спасти куда больше, нежели там, когда к власти пришли военные. В Порте ведь с этим проще – когда к власти приходит новая группировка, старую просто вырезают. Так сталось и с мистиками из Культа, окружавшими правителя. Теперь его окружают исключительно молодые военные из хороших аристократических семей, чьи родители – беи, паши и хедивы – делают внутреннюю и внешнюю политику в стране.

— Но при чём тут бадкубинская нефть?

— Сейчас Порта младший союзник Блицкрига. Она нуждается в нём – в его технике, вооружении, офицерах, которые готовили бы её солдат к современной войне. Даже сейчас половиной бейликских полков командуют наёмные офицеры из Блицкрига, что обходится казне Порты в кругленькую сумму. Но получи Порта нефть, да ещё и столь обильные месторождения, как в Бадкубе, она станет уже полноправным союзником. И сможет диктовать свои условия Блицкригу. Сам понимаешь, нам этого не надо. А с другой стороны, нет уверенности, что бейлики надолго удержат город. Уже сейчас командарм Будиволна формирует армию для войны с ними, а уж Красный волк знает толк в войне против бейликов и князей Великой степи. Да те и вовсе разбегутся со своими ополчениями, как только узнают о том, что Будиволна возвращается в Великую степь. Без бадкубинской нефти Народное государство считай, что обречено. Как только котсуолдцы сбегут через Дёйнкирх, а Нейстрия окончательно падёт, Блицкриг ударит по Урду в Прияворье и Полесье всей своей силой.

— Урд крепче, чем кажется, можешь мне поверить. Урдцы могут преподнести немало неприятных сюрпризов.

— Ты у нас главный эксперт по Народному государству, — признал Хардагар, однако тут же лукаво усмехнулся, — но кое-что забыл учесть.

— И что же?

— Марионеточное царское правительство, что сидит в столице Блицкрига. Все эти великие князья и думные бояре – старая аристократия Урда, успевшая сбежать после Революции. Они себе уже и царя выбрали – из не особенно дальних родственников покойного правителя. Тот живёт при дворе генерал-кайзера и готовится к восшествию на престол.

— Значит, в столице Блицкрига готовят контрреволюцию? И это после того, как мы столько труда положили на то, чтобы свергнуть царя и отправить его на тот свет. Уж не заигрались ли мы с Урдом, а?

— Сам же знаешь, что ситуация там после революции быстро вышла из-под контроля. Культ был вынужден уйти в подполье. Те, кто делал революцию и были верны нам – погибли почти все. Власть сменилась и ушла из наших рук.

— Да, — кивнул Духовлад, — и после этого мы вместе с Котсуолдом игрались с Адмиралом и его директорией в Баджее, покуда их не уничтожили одним лихим кавалерийским наскоком. Затем потеряли и Адмирала в столице островного королевства. А после и вовсе был взорван комплекс на Катанге, власть над которым удалось восстановить не так давно. И то при помощи этого полоумного маркиза Боргеульфа. Хотя и тогда всё прошло не совсем гладко. Действуй урдцы более решительно и перебей людей маркиза, нам бы ни за что не удалось вернуть комплекс в свои руки. И он продолжал бы исправно поставлять Народной армии лучших в мире солдат, созданных при помощи крупиц наших технологий, которыми смогли овладеть местные учёные.

— Насколько я понимаю, он продолжает делать это и теперь.

— Да, — снова кивнул Духовлад, — но только их мозги промыты соответствующим образом. Когда придёт время, они переметнутся на сторону врага. Будь то Блицкриг или кто угодно ещё. Скоро их наберётся уже полноценная дивизия, и настоящим командиром для них будет только Боргеульф.

— Ну вот видишь, — развёл руками Хардагар, — всё укладывается в рамки плана. Как только придёт время, у нас будет дивизия, если не больше, верных людей среди врага. Тем более что это будут их лучшие солдаты. Хотя этот Боргеульф вызывает определённые сомнения. Насколько он надёжен?

— Настолько – насколько может быть надёжен фанатик. Он безоговорочно верит во всё, что написано в Корпусе Герметикум и возглавляет Культ в Блицкриге. Сам напросился на задание в Катанге. Он не выслуживается, он – разгадывает тайны и ищет могущество. Пока мы даём ему и то, и другое – он наш с потрохами. Как раз Боргеульф меня волнует меньше всего. Урдцы – вот моя главная головная боль.

Это было бы, наверное, смешно слышать от человека в форме командира отряда ЧОН Народного государства Урд. И Хардагар нашёл в этом определённую иронию, но даже усмехаться не стал. Человек, стоящий перед ним, был намного могущественней небесного генерала. На самом деле, одного его слова было бы достаточно для того, чтобы отменить налёт на Бадкубе и направить эскадру собирателей куда угодно – пускай даже и на Дёйнкирх. В последний и безнадёжный бой с тяжёлыми крейсерами и суперлинкорами Котсуолда. Хардагар вынужден был бы выполнить этот приказ.

Однако стоящий перед ним человек почему-то не спешил пользоваться своей почти неограниченной властью. И это очень сильно удивляло и смущало небесного генерала.

— Они ещё преподнесут нам не один неприятный сюрприз, — закончил мысль Духовлад, — уж можешь мне поверить, Хардагар. Урдцы способны на куда большее, чем мы рассчитываем.

От этих слов, сказанных спокойным тоном, как ничего не значащий пустяк, небесному генералу Хардагару стало неуютно в его удобном кресле с высокой спинкой.

Глава 4

Фельдмаршал Реборг Онгемунд ненавидел бейликов. Он никогда прежде не скрывал этого, да и теперь, когда войска Порты воевали вместе с его группой армий, считал вежливость по отношению к Иштуган-бею излишней. Онгемунду было наплевать на все дипломатические экивоки и игру, что плели в посольствах и на званых ужинах. Фельдмаршал и рейхсграф придерживался того мнения, что историю во все времена творили военные, только военные и никто, кроме военных. Те самые «каменные бошки», как их презрительно именовали завсегдатаи званых ужинов в посольствах и дворцах.

Он презирал и других союзников Блицкрига на востоке – кичливых и наглых князей Великой степи. Однако те предпочитали выпендриваться друг перед другом собственными подвигами, пускай и выдумывая половину и легко приписывая себе то, что совершили воины из числа их вассалов. Им было плевать на древность рода и корни, уходящие в седую старину. Всё дело в том, что многие князья были детьми разбойников, которые оказались удачливее своих конкурентов и заполучили во владение город или пару деревенек да несколько десятков крестьян. У них не было никакой родословной и славных предков, которыми можно было гордиться.

А вот бейлики – те совсем другие. Считают, что раз их государству исполнилось несколько тысяч лет, и оно когда-то наводило страх на весь Континент и на равных соперничало с самой Дилеанской империей, то Блицкриг – самая молодая страна в мире – для неё так, мелочь, не стоящая внимания. Тот же факт, что армия Порты уже никуда не годится по нынешним временам и вооружена она по большей части списанным вооружением как раз блицкриговского производства, а то ещё и имперского, и солдат её тренируют почти исключительно блицкриговские офицеры, да и командуют ими – тоже практически только выходцы из Блицкрига, значения для кичливых бейликов не имеет никакого. Они предпочитают держаться за прошлое, как и империя, которую сейчас громят на всех фронтах. Прошлое же – пускай и могущественное, никоим образом не может повлиять на нынешнее состояние дел. А оно было таким, что без Блицкрига армия Порты представляет собой сброд, который будут колотить на всех фронтах, как это было в прошлую войну. Слишком быстро забыли бейлики уроки Саракамыша, озера Ван и Эрезерума. Да и под Геокчаем, если уж говорить начистоту без солдат Онгемунда бейликам ни за что бы не справиться с Народной армией.

Однако несмотря ни на что командующим армией, идущей на Бадкубе, был Иштуган-бей. Хотя Онгемунд признавал его, как довольно талантливого полководца, но предпочёл бы иметь его в качестве подчинённого, а никак не командира. С ним приходилось постоянно советоваться, точнее излагать ему свои предложения именно в виде советов. Никакой другой формы Иштуган-бей не признавал.

Онгемунд от своих осведомителей был отлично информирован о том, что офицеры штаба Иштуган-бея давно избрали блицкриговца объектом насмешек. Шутки про него стали дежурными в большом шатре, разбиваемом под штаб на каждой длительной стоянке. Примерно так же были популярны шутки про тупость степняков. Поначалу Онгемунд ещё скрипел зубами, когда ему доносили о них, но вскоре начал относиться к этому скорее философски. Несколько месяцев, проведённых на этой войне, заставили его на многое взглянуть по-новому. Ведь только дурак считает, что учиться в его возрасте уже поздно. Умный человек учится всегда – даже смерть собственную должен сделать уроком, хотя бы и последним.

Вот и теперь, когда армия Иштуган-бея стремительным маршем шла на Бадкубе, фельдмаршал Реборг Онгемунд решил, что пора дать командующему пару дельных советов. Тем более что после начала реальных боевых действий тот стал прислушиваться к ним всё чаще и чаще.

Походный шатёр штаба армии мало напоминал таковой – по крайней мере, в понимании Онгемунда. Он больше походил на роскошное жилище князя Махсоджана, сгоревшее после прорыва народников под Дештом. Те же ковры на полу. Громоздкая мебель. Столы и стулья обязательно с резными ножками. Массивный сундук с картами. Онгемунд отлично знал, что у сундука этого двойное дно – и там хранится изрядно поредевшая, но всё ещё многочисленная коллекция спиртных напитков, принадлежащая Иштуган-бею. Периодически он угощал ими наиболее приближённых офицеров штаба. Собственно, один из тех, кого обошли с этим делом, и выложил эту информацию наушнику Онгемунда.

Офицеры в защитного цвета мундирах, при накидках и обязательных барашковых шапках с серебряными кокардами. Если не советы блицкриговских офицеров, так опыт двух войн заставил их сменить привычную синюю форму, оставив её лишь для парадов, и отказаться от красных фесок. Слишком уж удобными мишенями были бейликские солдаты и особенно офицеры. Хотя далеко не все отказались от фесок – пожилой Иштуган-бей продолжал носить её, даже находясь в опасной близости к фронту. Хотя вообще он был осторожным человеком, и редко подбирался к полю боя ближе, чем на пару километров. Ведь именно с этой дистанции удобнее всего управлять современным сражением. Феску же на барашковую шапку не сменил, наверное, из чистого консерватизма.

Онгемунд был рад тому, что княжич Данхар – посланник степняков, сейчас отсутствует. То, что хотел донести до Иштуган-бея и его штаба фельдмаршал, никак не предназначалось для ушей молодого и ретивого княжича.

— Вы вовремя, фельдмаршал, — усмехнулся Оздемир-эфенди, адъютант Иштуган-бея. Он старался во всём подражать командующему. Даже феску носил вместо барашковой шапки, правда, в бою предпочитал накрывать её защитного цвета чехлом, чтобы она не делала его слишком лёгкой мишенью. — Штаб как раз принимает решение относительно скорейшего марша на Бадкубе. Мы должны быть в городе раньше степняков.

Иштуган-бей только важно кивнул, подтверждая слова адъютанта. Сам он слов бросать на ветер не любил, отдавая в этом инициативу говорливому Оздемиру или другим офицерам штаба. Сам же только озвучивал принятое им решение. И за это Онгемунд уважал командующего.

Фельдмаршал без приглашения уселся в пустое кресло. Он уже успел достаточно хорошо изучить обычаи бейликов. Равный никогда не спрашивает, и не ждёт предложения, а уж высший – тем более. Оставшись стоять, он бы подчеркнул своё подчинённое положение при штабе армии.

— Я бы не советовал Иштуган-бею кидать своих и моих людей в бой, — произнёс Онгемунд. — Для этого у нас есть степняки. Народники разбиты, но не разгромлены. Их командир – толковый человек. Он вывел из огня сколько смог и привёл их в город. Сейчас они готовы к бою и укрепляют все подступы к городу. Кроме того, котсуолдская эскадра всё ещё висит над Бадкубе. Мы понесём большие потери от их орудий и пулемётов. Да и экспедиционный корпус тоже в городе. Пока Котсуолд не выкачает всю нефть, какую сможет, он из Бадкубе не уйдёт.

— Как только наша армия подойдёт к городу, — хвастливо заявил Оздемир, — котсуолдская эскадра немедленно снимется с якоря. Они слишком хорошо помнят уроки, полученные в Геллеспонте.

— Мои шпионы в городе, — Онгемунд намерено сказал слово «мои», подчеркнув ещё раз тот факт, что у Порты шпионов в Бадкубе не было, — доложили, что военным консультантом Котсуолда является генерал Невер Олешев. Его уроки, полученные при Эрзеруме, на озере Ван и под Саракамышем вы, верно, тоже не забыли.

Оздемир мгновенно надулся, как мышь на крупу, и до ответа фельдмаршалу не снизошёл. Он выглядел таким оскорблённым, что того и гляди вызов бросит. Но, конечно же, ничего подобного предпринять и не подумал. Без разрешающего кивка Иштуган-бея он и на горшок, наверное, не ходит. Уж это-то Онгемунд знал отлично.

— Значит, вы советуете мне придержать армию? — уже сам спросил у фельдмаршала Иштуган-бей. — Но до каких пор?

— Пускай степняки ворвутся в Бадкубе, — предложил Онгемунд. — Пусть они гибнут под котсуолдскими пулемётами и пушками. Пусть они штурмуют баррикады на окраинах города и дерутся на его улицах с дашнаками и народниками. Пусть устроят резню вместо вас. И вот тогда-то в Бадкубе придём мы. Цивилизованная армия, которая уймёт распоясавшихся степняков и не даст им сжечь город.

— Откуда у вас, Онгемунд-бей, сведения, что котсуолдцы не уйдут сразу же, как только моя армия появится на горизонте? Они уже проявили себя весьма осторожными союзниками в войне на Континенте.

Играть словами и интонациями Иштуган-бей умел не хуже матёрого дипломата, завсегдатая званых обедов в посольствах и консульствах. Он подчеркнул, что армией командует именно он, но с другой стороны, намекнул на успехи Блицкрига в войне на Континенте.

— Им нужна бадкубинская нефть. Вся, какую они смогут увезти в трюмах своих танкеров. Лишившись Бадкубе, Котсуолд утратит очень большую часть своего могущества в воздухе. Нефть ему придётся покупать за океаном, а это увеличит её стоимость в десятки раз, и получать он её будет очень не быстро. Через океан танкеры будут лететь не одну неделю. Да к тому же, им придётся избегать наших охотников. К каждому конвою по суперлинкору не приставишь. А значит, Котсуолд будет качать доступную нефть в Бадкубе до конца, пока не зальёт все танкера под завязку. И если для этого надо потратить несколько сотен снарядов и пожертвовать жизнями нескольких сотен солдат, то Котсуолд пойдёт на этих жертвы, не раздумывая ни минуты.

Иштуган-бей помолчал несколько минут. В штабном шатре повисла тишина. Были отчётливо слышны звуки лагеря. Шагали часовые. Позвякивали котелки с едой и кофе – чая бейлики не признавали, предпочитая заваривать жуткую бурду и называть её кофе. Едва слышно жужжал электрогенератор, от которого питалось освещение в штабном шатре.

— Оздемир-эфенди, — произнёс, наконец, Иштуган-бей, — мои люди устали после боёв с народниками. Не надо больше гнать их скорым маршем на Бадкубе. Солдаты фельдмаршала Онгемунда устали не меньше. Мы отдохнём на этих позициях несколько дней. Пускай ретивые князья Великой степи показывают свою удаль друг пере другом. Мудрый человек всегда готов ждать, когда это нужно, и столько, сколько нужно.

Фельдмаршал Реборг Онгемунд поднялся со стула. Ему нечего было больше делать в штабном шатре. Он уже вложил свою мысль в голову Иштуган-бея.

Решение оборонять Бадкубе, что называется, всем миром никто оспаривать не стал. Не было ни одного возражения. Симран даже удивился этому, когда увидел, что весь Национальный конвент проголосовал за эту резолюцию. Поддержал её и генерал Невер, выступавший от имени котсуолдского командования.

— Он не преминул вставить шпильку насчёт моего неверия в союзнический долг Котсуолда, — усмехнулся, рассказывая нам с Грежем последние новости, Симран. — Мол, вы не верили, так вот вам доказательство. Котсуолд никуда не уходит, и его солдаты будут драться против бейликов и степняков, и уже сегодня готовы приступить к строительству оборонительных рубежей на границе города. Эскадра же станет прикрывать нас с неба, не жалея снарядов.

— Туго тогда Иштуган-бею придётся, — заметил на это Греж. — Жаль только, при Геокчае нам такой помощи союзники не оказали.

— Котсуолдцы задержатся здесь ровно до тех пор, пока не зальют нефтью под завязку, — озвучил я очевидную вещь. — Значит, нам надо сделать так, чтобы этот момент наступил как можно позже.

— Ну, этим у нас есть кому заняться, — снова усмехнулся Симран. — Товарищ Ивиц пришёл ровно к тому же выводу, что и вы, Ратимир. Он уже заявил мне, что гарантирует падение добычи нефти на четверть в течение ближайших трёх дней. А надо будет, так диверсии устраивать станем, — так он мне заявил. И Солнцеслав его в этом поддержал.

— Решили вспомнить лихую молодость, — буркнул Беловолк. Бывший командир чоновцев сейчас не мог выполнять свои обязанности, а потому передал дела заместителю, сам же буквально переселился к Симрану. Он теперь стал кем-то вроде его личного охранника. — Славно они при царском режиме покуролесили тут.

— Теперь им придётся действовать осторожней – своё ведь имущество ломать нельзя. И идею взорвать один из котсуолдских танкеров я им зарубил на корню.

Симран решил, что эта тема себя исчерпала, и продолжил пересказывать новости.

— Прямо на заседании был собран штаб обороны Бадкубе, и тебе там надо быть, Греж. Понимаю, что раны, но без тебя – единственного настоящего военного, что стоял бы тут за народную власть – нам там будет очень неуютно. От Котсуолда выступает Невер, и с ним там поспорить можешь только ты.

— Вряд ли мне удастся возразить ему, — покачал головой в ответ Греж. — За него говорят Эрзерум и Саракамыш, а за меня – Геокчай. Я, конечно, завтра приду на заседание штаба, да только сразу скажу, руководить обороной будет Невер. На этот счёт тебе не стоит обольщаться, Симран.

— Я всё отлично понимаю, Греж, но с тобой я себя буду чувствовать там уверенней, чем без тебя.

— Ну, а моё место тогда на улицах, — заявил я. — Что сейчас делают стражи товарища Осмола?

— Все мобилизованы, — ответил Симран. — Те, кто в седле уверенно держатся, вместе с лёгкой кавалерией патрулирует окрестности города. Остальных раскидали по частям, особенно много их в национальных батальонах. Их формируют из дашнаков и мусаватистов. Сами понимаете, за этими нужен глаз да глаз.

— Вы подскажите мне, как добраться до Осмола, — попросил я. — Запишусь в патрульные – сам-то я в ЧОНе не один год отвоевал.

— А вы приходите завтра на заседание штаба, — предложил мне Симран. — На него самого вас не пустят, конечно, но уж Осмола вы там точно встретите.

На следующее утро мы все вместе отправились на заседание штаба обороны Бадкубе. За Симраном, как обычно, прислали автомобиль. Тот же самый, уже хорошо знакомый мне, однако за рулём теперь сидел, конечно же, не Солнцеслав. Я помог всё ещё очень слабому после полученных под Геокчае ранений Греж добраться до него. Забрался на сидение первым и буквально втащил за собой бывшего командующего Талышским фронтом. Симран же уселся на переднее сидение рядом с шофёром. Беловолк кое-как втиснулся к нам с Грежем третьим. Сидеть было не слишком удобно, но выбор у нас попросту отсутствовал. Беловолк наотрез отказался отпускать Симрана на заседание одного.

— Сейчас в городе порядка нет никакого, — заявил он в ответ на предложение Симрана остаться дома на этот раз. — Думаете, прямо все гочи отправились город оборонять во главе с Мгером? Полно ещё в Бадкубе всякой швали. И она сейчас голову-то и подняла, когда некому её сдерживать.

Надо сказать, поспорить с ним было трудно. Несмотря на постоянное патрулирование улиц, на них то и дело находили трупы, как правило, раздетые догола. И происходило это далеко не всегда тёмной ночью, резали и стреляли частенько и при свете дня.

Короткая поездка наша до штаба обороны, который располагался в том же здании, что и Национальный конвент, прошла без происшествий. Я помог выбраться из авто Грежу. Тот всем своим немалым весом навалился на меня – видимо, сильно растрясло раны по дороге. Дышал Греж очень тяжело, с надсадными хрипами, так дышат тяжелобольные люди. Зря всё-таки Симран настоял на его присутствии на заседании штаба. Я слабо себе представлял, как он перенесёт длительное заседание, а потом ещё и обратную дорогу на заднем сидении подпрыгивающего на каждой кочке автомобиля.

Помогать Грежу пришлось до самого зала, где заседал штаб. Там уже я передал его с рук на руки молодым парням, скорее всего, из чоновцев, что несли караул внутри. Они подставили плечи едва державшемуся на ногах командующему, и практически внесли его в зал.

Осмола я встретил почти сразу. Он, как выяснилось, командовал охраной штаба обороны. И ребята в кожанках были не чоновцами, а стражами Революции.

— Почти всех пришлось с улиц забрать, — пожаловался он мне. — Патрули хоть немного исправляют ситуацию, но, всё равно, дело плохо. Все раны этого города как будто воспалились в единый миг. И бороться с ними нам нечем. Нет лекарства против них. Люди одним днём живут. Сводят старые счёты, стреляют и режут друг друга почём зря. Той ночью схватили одного – всю семью врага кровного зарезал. Малых детей не пожалел. Живым взяли, а когда к стенке ставили, я у него спросил – зачем ты это сделал? Знал же, что на тебя первого и подумаем. А он мне в ответ – плевать теперь на всё. Бейлики придут – всем каюк, и вам, и мне. Вот и свёл старые счёты.

— Понимаю, — кивнул я. — Конец света для одного города пришёл – вот люди с цепи и сорвались.

— А вы чего меня искали-то, Ратимир?

— Хватит мне сидеть у Симрана на квартире, пора и честь знать. Я всё-таки страж Революции и должен исполнять свой долг.

— Ах вот оно что, — усмехнулся Осмол. — Ну, за этим дело не станет. Вы в седле как сидите? Уверенно?

— Эта наука не забывается, — ответил я. — Был не так давно командиров отряда ЧОН в Хаджитархане.

— Вот мы вас в кавалерию и определим, — кивнул Осмол. — С оружием как?

— Револьвер есть.

— Карабин, шашку и коня мы вам мигом справим. Люди нам вот как нужны. Но командиром не будете, сразу скажу, бойцы сейчас нужнее.

— Я и не обольщался на этот счёт. К кому мне обратиться по вопросу снаряжения и коня?

— Да я сам вас провожу. Вот сейчас двери штаба закроют, проверю часовых снаружи и будет у нас на ваше обмундирование часа три, если не больше. Я вас ещё и бойцам отряда, в котором воевать будете, представить успею.

Я понимающе кивнул. Заседать в штабах командующие любили подолгу. А уж в таком городе, как Бадкубе, это дело растянуться могло едва не на целый день. Слишком много тут было точек зрения на ситуацию, и, конечно же, у каждой фракции будет свой план обороны. Даже авторитет бывшего царского генерала Невера вряд ли так уж сильно поможет.

Действительно, как только закрылись двери зала, в котором заседал штаб обороны Бадкубе, Осмол быстро проверил караул, стоящий около неё. Собственно, что там проверять. Два бойца в кожанках стражей и фуражках с башенной короной, в руках винтовки с примкнутыми штыками. Но видно, что обоим это оружие не слишком по душе – за время службы привыкли то ли к кавалерийским карабинам, то ли вовсе к пистолетам с револьверами. Да и караульную службу нести исправно не умеют. Даже на воздушном флоте, где на подобные формальности глядели сквозь пальцы, они бы получили взыскание. Однако Осмол всё отлично понимал и ничего говорить о расхлябанном виде и отставленных в сторону винтовках не стал. Ведь в случае чего эти ребята куда лучше управятся с пистолетами. Кобуры у обоих были предусмотрительно расстёгнуты.

Покончив с этой формальностью, Осмол проводил меня в расположение штаба кавалерийской бригады. Идти пришлось, надо сказать, довольно долго. Мы вдвоём шагали по опустевшим улицам Бадкубе. Оба держали кобуры расстёгнутыми. Дважды нас останавливал патруль из народармейцев. Это были уставшие люди в шинелях и при винтовках с примкнутыми штыками. Один патруль возглавлял младший командир с синим от щетины лицом. Он курил изжёванную самокрутку и то и дело плевал себе под ноги, пока проверял наши с Осмолом мандаты. Во втором же за командира был солдат с курчавой бородой. С него можно было запросто разбойников писать. Он долго возился с нашими бумагами, возя по ним заскорузлым пальцем, читал медленно, шевеля губами.

— Союзники, значит, город патрулировать не спешат, — заметил я, когда нам вернули документы во второй раз.

— Они ближе к нефтяным полям ходят. Там ведь их эскадра рядом с танкерами стоит. Только дежурный крейсер в небе – остальные на земле, экономят энергию. Ну и на окраинах их инженерный батальон помогает с укреплениями. И ещё слухи ходят, что Невер сговаривается с Щекарем. Знакомое имя?

Про атамана Щекаря я знал. Лично знаком не был, однако наслышан о нём. Как и все, кто жил на границе с Великой степью. После разгрома его армии аристократов, учинённого лихим командармом Будиволной, Щекарь собрал вокруг себя верных людей, но занялся не банальным разбоем, как поступил бы на его месте другой. Он увёл свой корпус с прибившимися по дороге людьми из разгромленной армии в Великую степь. Там Щекарь не примкнул к бежавшей под крыло князя Махсоджана Директории Адмирала. Вместо этого он вторгся во владения одного из соседей Махсоджана, владевшего парой городов и десятком деревень. Земля там была едва ли не самой плодородной во всей Степи. Щекарь разбил ополчение и цириков местного князя и сам воцарился в его уделе. Однако князем именовать себя не стал, предпочтя звание атамана.

Он не участвовал в налётах на молодое Народное государство, и ему не пришлось снова встретиться с Конной армией Будиволны. Как бы ни хотелось тому покончить с давним врагом, но сделать он этого не мог. Вторгаться во владения правителя Великой степи без повода права лихой командарм не имел – на этот счёт у него имелись чёткие приказы из столицы. Он бы и наплевал на них, да специфика Великой степи на этот раз играла против него. Напади он без повода на кого угодно, и на него в ответ разом обрушились бы все князья со своими ополчениями и цириками. А так они позволяли бить других поодиночке, втайне радуясь тому, что конница Будиволны проходится с огнём и сталью не по их владениям. Правда, от налётов и грабежей на территории Народного государства никто, кроме Щекаря не воздерживался.

— Кто ж не знает Щекаря – первый враг народной власти, но сейчас сидит тихо, и это подозрительно. Зря с ним не дали Будиволне покончить. Мы в Хаджитархане долго гадали, почему это командарм гоняет других князей в хвост и в гриву, стоит только заподозрить их в том, что они собираются в рейд через границу, а к Щекарю – ни ногой. И ребята из Конной армии самого Будиволны бесились по этому поводу. Да только приказ связывал его по рукам и ногам.

— Не верится мне, что тут не в одном только приказе дело. Тёмная с Щекарем история. И очень мне не хочется, чтобы его орлы под Бадкубе объявились. Да только ничего не поделаешь. С ним ведь Невер сговаривается от имени котсуолдцев, а на него мы никак повлиять не можем. Да толковой оппозиции в штабе обороны составить не получается. Невер давит своим авторитетом и поддержкой Котсуолда, а у нас каждый на себя одеяло тянет.

Отряд, в который определил меня Осмол, квартировал на самой границе города. В бывшем расположении легкоконного полка ещё царских времён. Конюшни тут были отстроены на совесть, и вместить могли гораздо больше лошадей чем сейчас стояли в стойлах. Да и свободных коек в казарме, рассчитанной на эскадрон, было предостаточно. Выбирай любую.

— Обмундирования у нас нет, — объяснял на ходу комэск Вышан, которому меня с рук на руки передал с наилучшими рекомендациями Осмол. — Скачем в гражданке. Если кто из разбитых эскадронов товарища Грежа попадается, те ещё в форме, а наш брат-страж, да чоновцы в кожанах. Нам ведь не привыкать. Вот шашку, карабин и патронов мы тебе быстро организуем. Ещё смену белья и так, прочее мелкое довольствие. А завтра уже – в бой.

— Вот так сразу?

— Именно так – сразу. В десяти верстах от Бадкубе замечены степняки. Конные и на пулемётных летучках. Два эскадрона отправлены на разведку, как только вернутся, мы ударим. Собираем всю силу, что есть у нас. Три эскадрона из бывших чоновцев да ещё три – конница Грежа, что до Бадкубе добралась. Ну, и вроде завтра должны союзники подойти.

— Союзники – это ты про Щекаря?

— Про него родимого. Про кого же ещё, будь он неладен.

— Значит, Невер добился своего и Щекарь будет вместе с нами оборонять Бадкубе.

— Что Невер своего добился – это верно, а вот про Щекаря я совсем не уверен. Слишком уж давний враг он народной власти, чтобы вот так запросто за нас драться.

— Ну, в отличие от князей он ни разу в рейд на нашу территорию не ходил, — справедливости ради заметил я.

— И что теперь – верить ему после этого?

Ответа на этот вопрос не требовалось.

Каких только слухов не ходило про лихого атамана Щекаря, но один из них явно был правдив на все сто. Он был очень хорош собой. При невысоком росте атаман словно окружил себя аурой властности – подчинялись ему, наверное, с удовольствием. Он носил длинные, подкрученные кверху усы. Одевался в долгополый кафтан с серебряными газырями. Ножны шашки отделаны золотом и резной костью. Из длинной кобуры торчала рукоятка мощного котсуолдского револьвера.

Он гарцевал перед нами на отличном жеребце караковой масти. Позванивал уздечкой. И явно в душе посмеивался над нашим внешним видом. Потому что если эскадроны, собранные с миру по нитке из разбитой армии Грежа, ещё были похожи на регулярные войска, хотя бы в форме, пускай и сильно застиранной и латанной-перелатанной. А вот три эскадрона из бывших чоновцев и стражей на армию походили мало. Мы были одеты в кожанки и фуражки с башенными коронами, вместо положенных по уставу богатырок. Кто в форменных шароварах, в кто и просто в штанах. У одних сапоги, у других же ботинки с обмотками. В общем, с виду то ещё воинство. Ни в какое сравнение с бравыми ребятами, что привёл атаман Щекарь мы, конечно, не шли. И над этим наши союзники, нанятые на котсуолдские деньги, конечно же, посмеивались.

— Ты, значит, тут за главного будешь? — спросил Щекарь у командира нашего сводного кавполка Журава, выехавшего ему навстречу из наших рядов.

— Журав – командир сводного кавполка Народной армии, — чётко отрапортовал тот, будто на параде.

— Ну, хоть командир поприличней выглядит, а то гляжу я на вас, товарищи косорылые, и понимаю, у меня пастухи и то лучше одеты.

В строю тут же начался ропот. Даже я стиснул рукоять выданной мне вчера вечером шашки. За «косорылого» обычно не в морду били, а сразу стреляли или рубили. Да так чтобы сходу – насмерть. Подобных обращений не прощали в Народном государстве. Однако сегодня пришлось проглотить. И Щекарь явно не закончил куражиться. Понимает и свою силу, и полную неуязвимость, что даёт ему положение котсуолдского наёмника.

— Поглядим, как будут твои орлы выглядеть после пары дней боёв, — не полез за словом в карман Журав. — Я-то их помню ещё по Гражданской, хотя и не всех, много вас в степях под Переволоками. Совсем не такими орлами выглядели они, когда их товарищ Будиволна бил всюду, где видел.

Красивое лицо Щекаря мгновенно побелело, будто его мелом обсыпали. Он стиснул пальцы на рукоятке нагайки, как будто хотел тут же ожечь ею Журава. Однако сдержался и даже рассмеялся, но как-то слишком фальшиво и наиграно.

— Теперь, значит, вместе врага бить будем, — бросил он. — Только сразу скажу, никаких уполномоченных у себя я не потерплю.

— А и не будет их, — отмахнулся Журав. — Мы все тут уполномоченные народной властью врага бить.

Вместе, но как бы всё-таки порознь, мы выехали из Бадкубе. Трястись в сёдлах пришлось не слишком долго. Враг значительно приблизился к городу за то время, что прошло с нашего разговора с Вышаном. Уж куда ближе тех десяти вёрст, о которых он говорил ещё вчера днём.

Мне только слышать приходилось о пулемётных летучках. Их активно применяли в своих налётах князья Великой степи. Те, у кого, конечно, были для этого средства. Собственно говоря, использовали их князья, которых неформально поддерживали континентальные державы, резко настроенные против народной власти. Летучка представляла собой открытый автомобиль со снятыми задними сидениями. Там располагались один или даже два пулемёта. Первый на поворотном станке, чтобы вести огонь по всем направлениям, второй же, как правило, смотрел назад. Чаще всего у второго никакого станка не имелось, с пулемётом в руках в открытом кузове просто залегал боец, в задачу которого входило отстреливаться от преследователей. Такая вот простая и весьма эффективная в условиях Великой степи конструкция.

И вот теперь мне довелось, наконец, увидеть пулемётные летучки своими глазами.

На нас нёсся вал вражеской конницы. Никакого представления о дисциплине ополченцы степняков попросту не имели. Лишь цирики, сбитые в отряды вокруг летучек, соблюдали хоть какое-то подобие строя.

— Ну что ж, товарищи! — воскликнул Журав, выхватывая шашку из ножен. — Шашки наголо! Бей врага!

И мы в едином порыве обнажили оружие. Журав первым дал шпоры своему коню, пуская его с места в карьер. А за ним и все мы. Строй пытались держать, но удавалось не слишком хорошо. Всё же мы были наскоро сбитым вместе подразделением, в котором многие давно уже потеряли навыки настоящего кавалерийского боя. Захлопали частые выстрелы из карабинов. Но лично я свой даже не сдёрнул со спины. Вряд ли попаду с такого расстояния. Лучше уж из револьвера бить с убойной дистанции. Вот это я хорошо умею – научили лихие чоновские времена.

Я не глядел по сторонам, а потому не видел летящих на врага на нашем правом фланге всадников атамана Щекаря. Лишь краем глаза заметил блеск их длинных пик. Эти ребята отчего-то не отказывались от этого архаичного оружия.

И тут разом меня накрыло круговерть кавалерийского боя. Мне стало вовсе ни до чего. Передо мной замелькали лица, долгополые халаты и меховые колпаки степняков. Свистели пули, но уже редко. Сверкали сабли. Казалось, все они были нацелены только на меня. Я отбивался. Рубил направо и налево, не особенно разбираясь попал ли – нет. Рядом с коней валились раненые и убитые. Враги, друзья – не понять. Я налетал конём на очередного противника. Бил первым или закрывался от его удара, а после бил в ответ. Сам не знаю когда левой вытащил из кобуры револьвер и тут же, в считанные секунды, расстрелял весь его барабан, оставив лежать под копытами коней шестерых степняков.

Меня захватил казалось давно и прочно позабытый азарт лихой кавалерийской сшибки. Я пластал шашкой врагов, забывая про оборону. Клинок раскраивал черепа, оставлял глубокие, кровоточащие раны на телах степняков. Кому-то я отсёк кисть руки с зажатой в ней саблей. Другого рубанул по плечу, круша рёбра. По боку прошлись бритвено-ледяной болью, а после он как будто взорвался. Я не глядя ударил в том направлении. Шашка врезалась в чьё-то тело. Но я даже не разглядел того, кто ранил меня. Почти обезумевший от криков и крови конь понёс меня дальше.

И вынес точнёхонько на пулемётную летучку. Я срубил крутившегося около неё степняка в грязном бешмете. Толкнул коня, заставляя того грудью налететь на автомобиль. В мою сторону уже поворачивался пулемёт на станке. А в револьвере ни одного патрона! Я отлично видел узкоглазое лицо степняка, стоящего за пулемётом. Он ухмылялся, отлично понимая, ничего я не успею с ним сделать. Ему всего-то и надо, нажать на спусковую клавишу, чтобы в секунду нашпиговать меня свинцом. И всё же я вскинул шашку для удара – быть может, она настигнет врага, даже когда я буду уже мёртв.

Но прежде чем степняк дал по мне очередь, грудь его будто взорвалась изнутри. По жёлтому халату расплылось тёмно-бурое пятно крови, и из него выскочило хищное жало пики. Почти сразу боец атамана Щекаря выдернул пику из тела степняка. Тот навалился всем весом на пулемёт, ствол которого уставился в небо.

— Не зевай, косорылый! — задорно крикнул мне спаситель, и от этого выкрика мне мгновенно захотелось полоснуть его шашкой.

Вместо этого я ударил изо всей силы, вложив в удар ещё и злость на наглого союзничка, водителя летучки. Клинок раскроил ему череп – меховая шапка от стали не спасла.

И вдруг бой кончился. Как сразу, будто оборвалась плёнка в синематографе. Враги почти все перебиты. Оставшихся достреливают или дорубают. Бродят среди трупов и стонущих раненых понурые лошади. Стоят летучки с торчащими в небо стволами пулемётов. А те, кто, как и я, только отошёл от горячки боя, оглядываются по сторонам, сами не понимая, что же хотят высмотреть. То ли уцелевших врагов ища глазами, то ли просто не осознавая до конца, что сражаться больше не с кем.

Рядом со мной остановился боец атамана Щекаря. Зелёная рубашка пропитана потом, ремень портупеи разорван и болтается где-то рядом со стременами. Зато фуражка лихо сбита набекрень и из-под неё выглядывает мокрый, тяжёлый чуб. Он улыбнулся широко и дружелюбно. Протянул мне фляжку.

— Держи, народник, — сказал мне. — Глотни. Не казёнка, а так – первач, но пойдёт после боя.

Я машинально принял у него флягу и сделал глубокий глоток, почти не чувствуя обжигающего пламени, что хлынуло внутрь меня.

— Силён ты пить, народник, — снова усмехнулся чубатый, потряся флягу, когда я вернул её. И тут же одним глотком допил оставшееся. — От что надо после боя, — довольно крякнул он. — А славно мы с тобой ту летучку на двоих разделали. Да ты не серчай на меня за косорылого, я ведь не со зла это. Просто привыкли мы вас так звать. Извиняй уж.

— Да чего там, — отмахнулся я. — Бой дело такое, слов не выбираешь.

И как он только узнал меня – ведь видел-то всего-ничего.

Я ещё не совсем отошёл от боя, несмотря на проглоченный единым махом первач. Алкоголь и прежде на меня в этом деле почти не влиял. Я продолжал оглядывать поле боя, и увидел атамана Щекаря и нашего комполка Журава. Они хлопали друг друга по плечам, наверное обмениваясь теми же мало что значащими словами, как мы с чубатым только что.

Тогда-то я и подумал, что мы могли ошибаться насчёт Щекаря. Он не любил народную власть, но это ещё не делало его врагом народа.

Глава 5

Бои со степняками затянулись не на один день. Они превратились в размеренное и привычное дело. Мы выезжали за пределы Бадкубе – каждый раз всё ближе и ближе – схлёстывались с очередным отрядом ополчения и цириков. Однако казалось, что никакого толку от этого просто нет. Степняки наступали и наступали, вовсе не обращая внимания на комариные укусы нашего кавполка и орлов Щекаря.

Наёмник, надо отдать ему должное, сражался на совесть. Не подкопаешься. Сам рубился в первых рядах, кроша бывших соседей направо и налево. Ребята его были умелыми наездниками и лихими рубаками. Они ловко управлялись и с шашкой, и с пикой, и с карабином. Подготовка наших трёх эскадронов на их фоне выглядела совсем уж жалкой. Слишком мы привыкли к службе в страже, верхом многие давненько уже не сидели. Чоновцы в этом отношении держались получше, но их стихией были короткие схватки с бандами, а вовсе не настоящие кавалерийские бои. Обычно ведь как дело проходит – атаковали банду, постреляли, порубились шашками от силы пару минут, и всё. Разбойники, даже те, кто из дезертиров, редко выдерживают дольше, разлетаются в разные стороны, спася свои шкуры. Такова их природа – кто один раз побежал, для настоящего боя больше не годен. Особенно для кавалерийского, где нужна особая удаль. Вот её-то у бойцов Щекаря было не занимать.

После первых боёв известную часть нашего кавполка пришлось пересадить на пулемётные летучки. С ними многие управлялись получше – всё же за рулём авто им сидеть было привычней, чем в седле. Но главное, конечно, это дефицит лошадей. Мы теряли их в каждом бою, и пускай захватывали у врага новых, да только счёт, всё равно, был не в нашу пользу. А вот в пулемётах и патронах к ним недостатка никто не испытывал. Поэтому наш комполка Вышан распорядился для начала сформировать лошадиный резерв, и верхом теперь в бой шли только самые умелые наездники. Остальных же пересадили на летучки.

Не избежал этой участи и я. Чему, в общем-то, был только рад. Это только первые лихие сшибки будили в крови самые древние инстинкты, заставляя её кипеть от адреналина. После пришло обычное для всякой войны равнодушное отупение. Оно, к слову, убивает куда чаще вражеской пули и клинка. Ты просто забываешь, что надо жить. Что надо подняться на ноги утром, что надо выглядеть прилично хотя бы по минимуму, что надо вернуться из боя. И вот в какой-то момент тебе становится наплевать на собственную жизнь. Ты не вскидываешь вовремя шашку, чтобы отразить вражеский удар, или сам не бьёшь на опережение. И валишься замертво с раскроенным черепом или несколькими дырами в груди.

Воевать же на летучке оказалось попроще. Я стоял за пулемётом, установленным в кузове, и знай себе крутил им по сторонам, поливая врагов длинными очередями. Одна беда – если сражение затягивалось, ноги страшно затекали и начинали болеть. А когда выбираешься из кузова, они первое время попросту отказывались гнуться. Но на войне быстро ко всему привыкаешь. Так пришлось и мне привыкнуть к этой постоянной боли в ногах.

Лорд Тенмар провожал глазами мерившего кабинет котсуолдского консула в Бадкубе коммодора Дадри. Того не зря прозвали ещё в офицерском училище циркулем. Сейчас сходство с этим геометрическим прибором было явным как никогда. Длинные ноги командира эскадры, казалось, оставляют на ковре лорда идеально ровные круги.

— Нам пора убираться отсюда, — говорил Дадри. — С каждым днём к городу всё ближе подходит враг. Я не уверен, что вместе с бейликами сюда не нагрянут крейсера Блицкрига, — он ронял реплики быстро, как будто стрелял короткими – в три-четыре патрона – очередями. — У них теперь достаточно оборудовано аэродромов на территории Порты. Да и в Великой степи хватает.

— Но ведь пока дежурный крейсер вашей эскадры, сэр, — заметил с отменной, присущей только подлинным лордам Котсуолда, чопорностью, Тенмар, — ещё не засек, ни одного достойного внимания воздушного объекта. Не так ли?

— Когда засечёт, будет уже поздно. Вы хоть представляете, сколько времени нужно танкерам на взлёт? Это ведь даже не суперлинкоры.

— И всё-таки, не стоит горячиться, сэр, — покачал головой Тенмар. — Мы едва-едва набрали нефти на то, чтобы окупить всю эту эскападу. А ведь Кабинет возлагал на нас с вами весьма большие надежды. И мы должны оправдать их.

— Да какие надежды?! — Дадри не старался больше держаться в рамках приличий. — Нам бы ноги унести из этой проклятой страны! Солдаты генерала Нитена уже многим набили оскомину. Горцев пришлось даже на корабли забрать – над ними тут попросту смеялись и называли бабами за их форменные юбки. А про Котсуолдский парк вам слыхать приходилось? Там и мои матросы отметились, знаю, и не снимаю с себя вины. Да если б не бейлики, нас бы начали резать. И не потихоньку, а уже в открытую. Город наводнён оружием и решительными людьми, что готовы применять его направо и налево.

— Но теперь все эти решительные джентльмены находятся на окраинах города и готовятся встретить нашего общего врага. Так что количество оружия играет нам только на руку.

— Здесь до меня был генерал Нитен, он мне говорил об этом. И он докладывал вам о том, что местные части никуда не годятся. Они слишком разобщены и не имеют никакого понятия о дисциплине. Что же касается Народной армии, там с дисциплиной может и получше немного, но моральное состояние – просто ужасно. Большая часть солдат и офицеров чудом пережили недавнее поражение. Они могут дрогнуть и побежать, стоит только врагу навалиться как следует. А уж в то, что местные решительные джентльмены разбегутся после первых пушечных залпов, я просто уверен.

— Ведь ваша эскадра способна подавить любые пушки, какими располагает Иштуган-бей.

— Подавлю, конечно, — махнул рукой Дадри. — Да только «пушечные залпы» это была не более чем метафора. Вы же отлично понимаете меня. Нам надо убираться отсюда и как можно скорее. Этот город проклят нефтью в столь чудовищном количестве. Она уже и вас отравить успела, и Кабинет.

— Без этой нефти мы обречены, сэр, — с удивившей даже его самого откровенностью высказался лорд Тенмар. — Весь наш флот без неё встанет в считанные месяцы, вы ведь это знаете не хуже моего. А нефть, которую мы вывезем отсюда, поможет спасти сотни и тысячи бегущих сейчас в морю наших солдат. Без неё в небо не поднимутся транспорты в Дёйнкирхе. Да и «Колосс» и «Отмщение» вряд ли переберутся через Канал без неё. В наших руках, как минимум, спасение солдат, и как максимум, продолжение войны Котсуолдом. Вы ведь понимаете, что лишившись Бадкубе, мы не просто лишимся его нефти. Мы ещё и подарим её Блицкригу. А это может стать приговором для всего Котсуолда в этой войне.

— Правильные слова, но это не отменяет того факта, что мы можем вовсе не покинуть этого проклятого города. Как идёт заливка? Сколько ещё времени нам ждать тут?

— Я подозреваю, что падение выработки вышек связано не только с тем, что много рабочих ушло оборонять рубежи города. Здесь мы имеем место с саботажем, если даже не с диверсией со стороны народной власти. Им выгодно задержать нас тут на максимально долгий срок. И в связи с этим, я хотел бы попросить у вас, сэр, роту воздушных пехотинцев для охраны вышек. Вид вооруженных до зубов солдат, как я считаю, приведёт рабочих в сознание, хотя бы на какое-то время саботаж должен прекратиться.

— И вы считаете, это время у нас есть?

— Времени, быть может, и нет уже, но и выбора тоже нет.

Фельдмаршал Онгемунд подозревал, что срочный вызов в ставку Иштуган-бея вовсе не просто так совпал с визитом к нему старого знакомца самого Онгемунда, князя Махсоджана. Именно он говорил всегда от имени князей Великой степи, когда те приходили к общему мнению. Кандидатурой Махсоджан был идеальной – и благодаря своему духовному званию, и из-за того, что имен он стал причиной, пускай и формальной, для объявления Великой степью войны Народному государству.

Князь совсем не изменился с тех пор, как фельдмаршал видел его в последний раз. Тогда группа армий Степь, которой командовал Онгемунд, покинула фронт под Дештом и Ургенчем, чтобы двинуться на соединение с Иштуган-беем, идущим на Бадкубе. На том фронте блицкриговцев заменяли войска Гюрай-бея, рвавшегося отомстить народникам за поражения под Саракамышем. И плевать было Гюрай-бею на то, что разбивший его генерал Невер Олешев давно уже сбежал за границу. Он просто жаждал мести – кому, всё равно.

Не думал тогда, Реборг Онгемунд, что снова доведётся ему повидаться с князем Махсоджаном, и ничуть не переживал по этому поводу. Заносчивый, наглый, спесивый, привыкший к тому, что ему подчинаются, князь всегда действовал фельдмаршалу на нервы. И он никогда не признался бы себе, что происходит это от того, что и сам Онгемунд привык вести себя точно так же.

Вот и сейчас князь Махсоджан стоял перед Иштуган-беем прямой, будто копьё проглотил. Золочёной парчи халат со следами частых чисток выглядит всё так же великолепно. Меховая шапка ничуть не пострадала за месяцы войны. Поверх широкого кушака кожаный ремень с саблей и револьвером в кобуре. Как и прежде князь отдавал предпочтение котсуолдской модели.

— Князья Великой степи в моём лице, — говорил Махсоджан, и Онгемунду стало понятно, он пришёл как раз к началу проникновенной речи, — выражают тебе, Иштуган-бей, своё недовольство. Мы вместе дрались против народников прежде и славно побили их при Геокчае. Но теперь наши цирики и ополченцы из наших уделов продолжают марш на Бадкубе. Они дерутся каждый день с конницей врага и солдатами недостойного, имя которому Щекарь, скоро мы будем штурмовать сам город. Но вы не торопитесь больше помочь нам? Или твои солдаты устали больше наших цириков? Быть может, нам тогда тоже стоит остановиться, не дойдя половины дня до Бадкубе, разбить лагерь и дождаться тебя, Иштуган-бей?

Похоже, Махсоджан был так увлечён своим монологом, что даже не заметил, как в штабной шатёр Иштуган-бея вошёл фельдмаршал Онгемунд. А тот и не спешил афишировать своё прибытие. Очень хотелось поглядеть, что станет отвечать командующий бейликов. Станет ли валить вину на Онгемунда, посоветовавшего ему бросить степняков на город, или же попросту проигнорирует слова Махсоджана. Исходя из этого, фельдмаршал собирался строить все свои дальнейшие отношения не только с Иштуган-беем, но и с князьями Великой степи, которых тут представлял Махсоджан.

Иштуган-бей, слушавший гневную речь князя, сидя в походном кресле, поднялся навстречу Махсоджану. Он не мог не заметить, как в шатёр вошёл Онгемунд, однако сделал вид, будто этого не произошло. Всё внимание командующего армией бейликов было сосредоточено на князе Великой степи.

— А разве не могут дети степи сами взять Бадкубе? Без моей помощи? Я видел, как вы дрались с народниками под Геокчаем. Видел, какими орлами вы были там. И я велел своей армии остановиться. Многие ретивцы в моём штабе говорили мне – иди вперёд, Иштуган-бей, веди армию на Бадкубе. Поспеши туда, Иштуган-бей, успей разделить славу с воинами Великой степи. Ведь им ничего не стоит взять город без нас, а как же наша слава? Нет! Вот что ответил им я – этому не бывать! Никогда Иштуган-бей не гонялся за лёгкой славой. Пускай князья берут Бадкубе – это их законный трофей. Они заслужили его своей отвагой под Геокчаем. И что же теперь, князь Махсоджан? Где отвага князей Великой степи? Куда пропала? Или вы оставили её под Геокчаем? Я завтра же двину свои войска на Бадкубе, раз вы решили, что не сможете взять его без моей помощи.

Реборг Онгемунд не мог сейчас видеть породистого лица князя Махсоджана, однако был уверен, что оно побелело от гнева. Никто и никогда не посмел бы обвинить его в трусости, а заодно ещё и бросить это обвинения всем остальным князьям, от лица которых говорил он. Однако сейчас он сам дал в руки Иштуган-бею лучший козырь. Он ничего не мог ответить на эти почти открытые обвинения в адрес всей армии князей Великой степи. Онгемунд заметил с какой силой сдавили сильные пальцы князя рукоять неизменной плети, того и гляди захрустит дерево под пальцами.

— Я передам князьям, — наконец после почти минутного молчания сумел выдавить из себя Махсоджан, — твои слова, Иштуган-бей.

Он развернулся на каблуках и, едва не сметя Онгемунда, вышел из шатра. Однако фельдмаршала заметить всё же успел. Мазнул по нему испепеляющим взглядом. Он и прежде недолюбливал блицкриговца, теперь же тот стал свидетелем его величайшего унижения. Он стал практически кровным врагом князя Махсоджана, вот только сам этого не знал.

Стоило только князю Махсоджану покинуть шатёр, как в нём тут же стало намного просторнее, как будто князь занимал куда больше места, чем положено одному человеку.

Иштуган-бей сел обратно в своё кресло. Вскочившие, когда он поднялся на ноги, офицеры штаба последовали за ним. Сел и Онгемунд, как обычно, не дожидаясь каких-то особых приглашений.

— Ваша идея остановить войска, фельдмаршал, — тут же напустился на него говорливый сверх меры Оздемир-эфенди, — привела к большой ссоре с князьями Великой степи. Вы думаете, Махсоджан первый посланец от них?

Онгемунд отлично знал, что не далее как третьего дня в этом самом шатре побывал княжич Данхар, выразивший недоумение по поводу остановки войск Порты и Блицкрига. А до того была ещё пара гонцов, принесших вести с поля боя и желавших знать, когда оторвавшееся войско степняков нагонят их неторопливые союзники.

— Моя вина лишь в том, что я переоценил степняков, — Онгемунд обращался нарочито только к Иштуган-бею, хотя вроде бы отвечал на упрёки, высказанные его адъютантом. — Я считал, что к этому времени они не просто завяжут бои на окраине Бадкубе, но вообще возьмут город и учинят там резню. Они же не сумели даже подойти к городу на десяток километров. Их продвижение почти остановилось.

— Значит, мы потеряли время, — заметил Оздемир-эфенди.

— Минимальную возложенную на них задачу, — продолжил, как ни в чём не бывало, Онгемунд, — степняки всё же выполнили. Они измотали врага, сильно потрепали его. А в самом скором времени разведают для нас оборонительные рубежи Бадкубе.

— Если, конечно, не сметут их после той публичной выволочки, что я устроил тут князю Махсоджану, — заявил Иштуган-бей. — Они из кожи вон полезут, чтобы доказать свою смелость. А это то, что нам от них и надо. Завтра народников в Бадкубе ждёт такой бой, что они позабудут Геокчай.

Фельдмаршал Реборг Онгемунд позволил себе усмехнуться. Иштуган-бей знал далеко не всё о предстоящем штурме Бадкубе, в отличие от него.

Начался тот страшный день необычно. Для начала мне пришлось вместо ставшей уже привычной летучки садиться в знакомое авто, за рулём которого сидел Солнцеслав. Он весело подмигнул мне и помахал рукой – садись, мол. Автомобиль был тот же самый, на котором мы примчались на кладбище останавливать резню. Вот только заднее сидение у него было снято, а внутри стоял на поворотном станке пулемёт. Ещё один торчал сзади и за ним залёг уже знакомый мне по той же истории на кладбище гочи Мгер.

— О тебе, Ратимир, уже слава идёт по всему фронту, — усмехнулся Солнцеслав, когда я забрался в кузов его превращённого в пулемётную летучку авто, — как о первом пулемётчике. Вот я потребовал тебя себе в экипаж. Так скажу честно, отпускать тебя не очень-то и хотели из прежнего. Пришлось надавить авторитетом уполномоченного.

— Даже не знаю, — пожал плечами я. — Вроде делал своё дело, как все.

— Значит, делал его лучше других. Становись за пулемёт – времени мало.

Я быстро забрался в кузов. Встал привычно к пулемёту, взялся за потемневшие от времени и частого лапанья деревянные рукоятки. Залегший рядом Мгер пробурчал что-то, но я не понял, относится ли это ко мне, а потому отвечать не стал.

Солнцеслав нажал на педаль газа – и авто рвануло по улицам Бадкубе, разбрызгивая грязь колёсами.

— Драка сегодня будет страшной, — не оборачиваясь, кинул за спину Солнцеслав, — потому всех и привлекли. Даже вот мой автомобиль под ружьё поставили – вчера чуть не полночи укрепляли кузов и рессоры меняли. Степняки как будто с ума посходили. Несутся на город лавой и дороги перед собой не разбирают. Два эскадрона смели подчистую – бой шёл не больше пяти минут. И выживших нет. Сегодня они должны уже до окраин Бадкубе добраться.

— И какая у нас задача?

— Булавочные уколы. Рейды вместе со сводным эскадроном. Будем отвлекать на себя степняков, и загонять их под огонь наших пулемётов и артиллерии с котсуолдских крейсеров.

— Союзники, наконец, решили помочь всерьёз, — усмехнулся я.

— Ещё бы им не помогать – в траншеях на окраине города их солдаты торчат.

Мы выехали на окраину Бадкубе. Проехали мимо спешно вырытых, однако весьма неплохо укреплённых окопов. Пару раз нас останавливали, и я успел разглядеть и правильно оборудованные пулемётные гнёзда, и проволочные заграждения, и даже торчащие из земли короткие трубки миномётов. Врагу с наскока Бадкубе не взять – это точно. По крайней мере, пока тут стоят котсуолдцы.

Эскадрон, с которым нам придётся вместе воевать, был не тем, к которому я приписан до сегодняшнего дня. Мне это не слишком понравилось. Всё же мы успели спаяться в настоящий боевой коллектив и дрались вместе не один день. Здесь же на притирку к новым товарищам времени просто не будет. А это скверно, ещё и потому, что драка, как сказал Солнцеслав, будет страшной.

К эскадрону была приписана ещё одна летучка. Правда, всего с одним пулемётом, а это значит, что основная доля работы ляжет именно на нас. Ну да к этому уже не привыкать.

— Все вроде в сборе, — окинул выстроившийся эскадрон наш командир, имени которого я не знал. — Ну, тогда, товарищи, ставлю боевую задачу, атаковать врага короткими рейдами, бить и быстро отходить. В затяжные схватки не ввязываться. Если к врагу идёт подкрепление – сразу уходим, стараясь заманить степняков на пулемёты или под пушки с неба. Всем всё ясно?

— Так точно, — не слишком слажено ответил эскадрон.

— Вот и славно. За мной!

И мы выкатились из Бадкубе. Кавалеристы пустили лошадей убористой рысью, сберегая их силы до поры. Солнцеслав и водитель второго авто ехали едва на половине нормальной скорости.

Почти сразу я увидел на горизонте громадное пыльное облако. А и не думал, что можно подняться столько пыли в степи, окружающей Бадкубе. Она казалась мне громадным грязевым болотом. Ведь из-под колёс автомобилей и копыт коней эскадрона летели только комья грязи. Однако войско князей Великой степи подняло в воздух настоящую тучу серовато-жёлтой пыли. Казалось, сейчас мы въедем в неё – и след наш простынет навсегда. Все сгинем в один миг под копытами степных лошадей, как те эскадроны, о которых говорил не так давно Солнцеслав.

Я гнал от себя предательские мысли, пока мы ехали навстречу туче врагов. Надо просто очистить от них голову. Сосредоточиться на деле – стрелять во врагов, когда те попадутся, и стараться не подставлять им спину. Хотя её мне вроде бы должен прикрывать Мгер, однако о собственной безопасности должен в первую очередь заботиться я сам. Слишком уж яркой была в моей памяти картина гибели пулемётчика, что едва не отправил меня на тот свет.

Эскадрон оттянулся на фланг, обходя слева пыльное облако вражеского войска. А когда мы приблизились так, что я уже различал лица врагов, командир выхватил шашку из ножен и громко скомандовал:

— В атаку!

И наш эскадрон обрушился на фланг степняков.

Коммодор Дадри вернулся на флагман эскадры – линейный крейсер «Несгибаемый». Ему вовсе не улыбалось и дальше торчать в особняке, занимаемом консулом. Сам консул у коммодора уже в печёнках, откровенно говоря, сидел со всеми его заявлениями о том, что надо ждать. Ждать. Ждать. Вечно ждать!

С каким удовольствием бы сейчас Дадри поднял свою эскадры в воздух и разнёс в пух и прах армию бейликов и блицкриговцев. Те выбрались из предгорий Талыша и были сейчас, как на ладони, громи – не хочу. И не спрятаться им никуда, особенно если накрыть во время марша. Обрушить на головы шагающих солдат пару тонн бомб, а после добавить из пушек и пулемётов. Блицкриг бы может ещё и выстоял, а вот бейлики точно разбежались бы. В этом коммодор ничуть не сомневался.

А ещё лучше вовсе улететь на запад – туда, где дерутся другие. В небе над севером Нейстрии, над Дёйнкирхе. Посылать во вражеские крейсера и линкоры заряды главного калибра. Сражаться в одном строю с гигантами вроде «Колосса» и «Отмщения».

Однако приказы Адмиралтейства приковали коммодора к этому проклятому городу. Его задачей было охранять танкеры, которые никак не насосутся местной нефтью.

В то, что консул говорил с ним откровенно, Дадри ничуть не верил. Хотели бы на самом деле спасти бадкубинскую нефть, просто отправили бы его эскадру покончить с армией, наступающей на город. Нет. В столице желают максимально ослабить Народное государство. То, хоть и союзник, но королю и Кабинету оно поперёк горла. Народники, конечно, отобьют город обратно – в этом Дадри не сомневался. Однако чего это им будет стоить, да и их нефтяная промышленность, доставшаяся в наследство от царя, будет погублена. А это означает очередные кредиты и преференции для верных союзников – Котсуолда, Империи, Нейстрии. Даже такой служака, как Дадри, отлично понимал эти расчёты.

Медлят же теперь только из-за катастрофы, случившейся на Континенте. В Дёйнкирхе сейчас собраны тысячи солдат и сотни небесных кораблей. И всем им нужна нефть. Та самая нефть, которую сейчас качали из земли практически прямо в трюмы танкеров. Но качали очень медленно.

— Коммодор, — обратился к Дадри молодой флаг-офицер, оказавшийся тут по протекции влиятельных родственников, — орда степняков подходит к городу. Генерал Нитен просит поднять в воздух корабли и аэропланы для прикрытия его солдат.

— Дайте приказ крейсерам «Карадок» и «Каледон» подняться в воздух и прикрыть солдат Нитена. Использоваться только орудия малого калибра и пулемёты. «Сересу» в бой не вступать – продолжать наблюдение за небом в штатном режиме. И скорректируйте расписание по эскадре. Экипажам «Карадока» и «Каледона» будет нужен отдых.

— Есть, сэр, — бодро ответил флаг-офицер.

От его напыщенности этого лощёного болвана, ещё ни разу не нюхавшего пороху, коммодора Дадри тошнило едва ли не сильней, чем от консула.

Я только и успевал крутиться, будто заведённый. В глазах потемнело от количества врагов. Пулемёт пошёл вразнос – я почти не отпускал спусковую клавишу, поливая степняков длинными – во всю ленту – очередями. Кожух водяного охлаждения исходил горячим паром. Я понимал, что скоро оружие просто не выдержит такого варварского обращения, и превратится в бесполезный кусок раскалённого металла. Однако выбора у меня просто не было. Кругом враги – прекрати стрелять, и нам конец.

Внизу грязно ругался как мне показалось сразу на нескольких языках дашнак Мгер. Его пулемёт тоже почти не замолкал. Он, как и я, переставал стрелять лишь для того, чтобы заправить в него новую ленту. Точнее диск. Это у меня имперский пулемёт с лентой, уложенной для удобства в короба, а Мгеру досталась похожая на трубу котсуолдская модель. Славная машинка, конечно, но не идёт в сравнение с имперской.

— Патроны вышли! — крикнул я надсаженным горлом Солнцеславу. — Возвращаться к своим надо!

Он даже головы не повернул. Только кивнул коротко – мол, понял. И тут же резко выкрутил рулевое колесо. Прямо на нас нёсся здоровенный степняк с украшенным бунчуком копьём наперевес. Мне сразу же живо вспомнился пробитый пикой насквозь пулемётчик. Однако от этой участи меня спас Солнцеслав. Он едва не свалил наш автомобиль, заложив невозможный казалось бы на пересечённой местности вираж. Острие копья пролетело всего в паре вершков от моего лица. Удержаться на ногах удалось только потому, что я обеими руками вцепился в ручки пулемёта. А вот лежавший в кузове Мгер о таких мелочах не думал. Он перекатился в сторону, выхватив из предусмотрительно расстёгнутой кобуры пистолет. Трижды выстрелил в степняка. Тот поймал две пули, откинулся в седле, выронив своё длинное копьё. Конь тут же умчал его куда-то.

Мимо промчался всадник в кожанке, отчаянно отмахивающийся от наседавших сзади степняков. Теперь уже мы с Мгером оба принялись палить по ним, хотя и без особого результата. Наверное, опасались попасть в своего.

Солнцеслав же на невероятной скорости вёл наше авто через поле боя. Оно подпрыгивало на кочках – и я смутно подозревал, что часть их вполне могли просить о помощи. Мощным передним бампером он сбивал спешенных степняков, что пытались заступить нам дорогу. Доставало и конным – бампер легко ломал лошадиные ноги. Мы летели сквозь битву, стремясь вырваться из неё. Как можно скорее вернуться в город. Однако дорога казалась почти бесконечной. Не раз Солнцеславу приходилось закладывать невероятные виражи, чтобы не дать очередному врагу врезаться в нас, сбить копьём и лихим сабельным ударом меня. Мы с Мгером отстреливались как сумасшедшие, не жалея патронов к пистолету и револьверу. Солнцеслав кинул нам свой дробовик – всё равно руки его были заняты, и стрелять из него он просто не мог. Отвлекшись ещё на секунду швырнул нам в кузов сумку с патронами.

Я подхватил дробовик. С моим револьвером в таком страшном бою делать нечего – не то, что с пистолетом Мгера. У того убойная сила в несколько раз лучше. Правда, стрелять из мощного дробовика оказалось довольно сложно – пришлось уложить его прямо поверх пулемёта, иначе с отдачей не справиться никак. Но я быстро приноровился. Да и меткости особой это оружие не требовало. Недаром его прозвали окопной метлой. Каждый выстрел буквально сметал с седла степняка. Крупная дробь рвала человеческие и лошадиные тела на куски. Страшное это всё-таки оружие. Хуже, наверное, только огнемёт.

И вот мы, наконец, вырвались из боя. Оказалось он шёл уже почти на окраинах Бадкубе. Мы буквально пролетели едва ли полторы сотни саженей, что оставались до первой линии обороны. Проехали вдоль окопов. Увидели своими глазами, как миномёты швыряют снаряды в толпу степняков один за другим. В одном месте нам кинули деревянный настил, чтобы мы могли заехать в город. Едва только мы проехали по нему, как солдаты в котсуолдской форме и коротких юбках убрали его обратно.

После долго, уже не на такой сумасшедшей скорости катили до пункта сосредоточения. Там нам выдали новый запас патронов к пулемётам и заправили автомобиль горючим. Там же мы увидели первые залпы двух небесных крейсеров котсуолдской эскадры.

Многочисленные пулемёты и орудие малого калибра открыли огонь по надвигавшейся на город орде степняков одновременно. Слаженность – это одно из главных качеств котсуолдского воздушного флота. Тысячи пуль превращали людей и лошадей в кровавое месиво. Взрывающиеся снаряды подбрасывали их в воздух, будто тряпичные куклы. Рвавшийся к Бадкубе кажущийся неудержимым поток остановился. Он буквально захлебнулся в собственной крови.

Солдатам генерала Нитена и остальным оборонявшим город силам почти не пришлось ничего делать. Разве что добивать раненых степняков с приличного расстояния. Офицеры Нитена это и вовсе сочли чем-то вроде охоты – развлечения настоящих джентльменов. Они делали ставки на тех, кто продержится под огнём из окопов дольше других. Прищёлкивали пальцами, когда проигрывали, и радостно потирали руки, когда удача улыбалась им. Хотя ни одному из тех, на кого они ставили, удача, конечно же, не улыбнулась. Всех их рано или поздно находили пули или мины или снаряды малых, но смертоносных для всего живого на земле орудий малых калибров.

— Это разгром, — произнёс Иштуган-бей, опустив бинокль. — Полный разгром. От войска степняков не осталось и памяти.

— И кто теперь откроет нам дорогу на Бадкубе? — тут же встрял Оздемир-эфенди.

— Вы бы предпочли, чтобы сейчас там гибли солдаты Порты и Блицкрига? — задал встречный вопрос Онгемунд. — Вряд ли наши армии продержались бы дольше под залпами артиллерии с неба.

— И что вы посоветуете сделать теперь? — глянул на него Иштуган-бей.

— Дождаться возвращения выживших степняков, сбить их в подобие армии и присоединить к вашей кавалерии. А после начать наступление на Бадкубе.

— Но вопрос пушек с неба это не решит.

— Очень скоро пушек в небе не будет. У котсуолдской эскадры появится новый, куда более серьёзный противник.

Онгемунд и сам не был уверен в своих словах, однако показать этого сейчас никак нельзя. Все уверения его зиждились на сообщении, что принёс прошлой ночью странный человек. Вспоминать о нём фельдмаршалу не слишком хотелось, хотя бы потому, что он так и не понял – как же этот человек попал в лагерь, и куда делся после. Человек не скрывал лица, однако держал голову так низко опущенной, что разглядеть его в неверном свете пары ламп не представлялось возможным.

— Вам послание от Культа Герметикум, — прошелестел он – голос, будто опавшие листья. — Завтра в два часа пополудни у котсуолдской эскадры будет чем заняться, и она не сможет прикрыть своими орудиями обороняющихся в Бадкубе.

Онгемунд, конечно, знал о господствующем, пускай и тайно, в Блицкриге культе герметистов. Он ещё хорошо помнил времена, когда этот культ был всего лишь одним из многих, подобных ему организаций мистического толка. Существовал он лишь на пожертвования тех, кто входил в него, и, по сути, предназначался, как считал фельдмаршал, лишь для выкачивания денег из богатых и не очень простофиль. Герметисты не гнушались ничем и никем. Однако со временем они резко пошли в гору – непонятно, почему и из-за чего. И вот не прошло и пары лет, как при генерал-кайзере Блицкрига уже постоянно трётся представитель культа причём в чине статс-секретаря. Он свободно распоряжается генералами из самых знатных, уходящих корнями ещё во времена Старой империи, родов. Никто не смеет возразить ему, ибо выше него в государстве только генерал-кайзер, который охотно прислушивается к советам герметиста. Да и в ряды ордена, почуяв прямую выгоду от этого, толпами записывается дворянская молодёжь, понимая, что это – отличный трамплин в их будущей карьере.

— Также от лица культа я хотел бы принести вам соболезнования, — продолжил шелестеть опавшей листвой герметист. — Вы вряд ли знаете, а потому я буду первым, кто сообщит вам чёрную весть. В Котсуолде при выполнении миссии, возложенной на него, погиб ваш племянник.

Старавшийся держаться как можно невозмутимее, Онгемунд так крепко сжал вечное перо, что оно лопнуло и чернила потекли по рукам на лист бумаги. Правда, тот до этого всё равно был девственно чист, теперь его пятнали уродливые кляксы разных размеров. Фельдмаршал даже не обратил внимания на то, что руки его и обшлага мундира испачканы.

— Прошу просить меня за то, что принёс вам эту чёрную весть, — произнёс напоследок неприметный человек, прежде чем выйти из палатки Онгемунда.

И вот теперь именно на его словах основывалось утверждение фельдмаршала. Да и большая часть грядущего боя тоже. Однако словам герметистов стоило верить – уж в этом-то Онгемунд имел основания убедиться на личном опыте. Хотя бы во время недавней операции против народников в районе Дешта и Угренча. Даже лучшим шпионам было далеко до осведомителей из герметистов, доставлявших крайне важную информацию. Всегда точно тогда, когда это было нужно.

— Ты ещё ни разу не ошибался в своих советах, — произнёс Иштуган-бей, — и потому я следую им. Но пойдут ли твои солдаты в бой вместе с моими?

— Как и было оговорено в плане сегодняшней битвы, — кивнул фельдмаршал, — солдаты группы армий Степь атакуют Бадкубе с восточной стороны.

— Хорошо, — важно кивнул Иштуган-бей и обернулся к своему адъютанту. — Вели моим ленивым собакам готовиться к бою. Скоро они прольют кровь народников.

За такое отношение к своим солдатам Онгемунд тоже не слишком уважал командующего бейликов. В каждом слове его сквозили спесь и пренебрежение к тем, кто умирал по его приказу. Имеющий богатый опыт сражений, начинавший простым субалтерном ещё до Первой войны, фельдмаршал привык уважать своих солдат и ценить их жизни. Конечно, не раз ему приходилось отправлять на верную смерть целые полки, однако никогда он не назвал даже худших солдат в его армии или группе армий ленивыми собаками.

Дежурный офицер крейсера «Серес» лениво наблюдал за небом. Синева его была жгучей, что удивительно для поздней осени. Он прогуливался по открытой верхней палубе. Иногда останавливался у телефонных аппаратов, связывающих его с постами наблюдения. В этот момент он отчаянно завидовал матросам, что сидели там. Они хотя бы видели бой, идущий внизу. Пускай «Серес» и не принимал в нём участия, но ведь поглядеть-то есть на что. Дежурному же офицеру оставалось только гулять по палубе, сунув руки в карманы, чтобы не так мёрзли, да слушать долетающие до его ушей отдалённые звуки сражения.

Он в очередной раз остановился у телефонного аппарата, подумал пару минут – звонить ли на наблюдательный пункт или ну его, как телефон вдруг издал резкую, пронзительную трель. Молодой офицер даже замешкался на секунду, прежде чем сорвать трубку.

— Докладывайте?! — рявкнул он, стараясь перекричать ветер.

— Над морем обнаружены пять вымпелов, — протрещало в ответ. — Точных данных нет.

— Поднимаюсь к вам, — крикнул офицер.

Сказано – сделано. Не прошло и пяти минут, как молодой человек уже оказался около дальномера. Он приник к нему надолго. Однако толком ничего разглядеть не смог – расстояние до появившихся над морем кораблей было предельным для наблюдательного прибора.

— Немедленно доложить на мостик, — распорядился офицер.

— Есть, сэр, — тут же взял под козырёк связной матрос, однако стоило только офицеру отвернуться, скроил такую утрировано-надменную рожу, что все матросы на дальномерном посту принялись зажимать руками лица, чтобы не рассмеяться. Молодого офицера не слишком-то жаловали в команде именно за его непомерную спесь.

Через пять минут флаг-офицер докладывал об обнаружении эскадры коммодору Дадри.

— Поднимайте «Несгибаемого» в воздух, — тут же велел он. — И прикажите «Карадоку» и «Каледону» разворачиваться с нами в ордер для отражения воздушной атаки.

— Осмелюсь заметить, что в таком случае они не смогут прикрывать своими орудиями войска генерала Нитена, — заявил флаг-офицер.

Он будто намеренно выводил коммодора из себя.

— Это так и есть, — кивнул Дадри. Однако пояснять свой приказ не стал – много чести для простого флажка. Его задача исполнять приказы, а уж разбирается в них пускай сам – разжёвывать ему всё коммодор вовсе не собирался.

Глава 6

На эволюции котсуолдской эскадры в небе обратили внимание все, кто не был занят сейчас сражением со степняками. Хотя войско князей было практически разгромлено, и сейчас в беспорядке отступало. А если уж честно, то бежало без оглядки, спеша убраться подальше от падающих на голову снарядов и длинных пулемётных очередей. Однако армия бейликов и союзных им блицкриговцев уже перешла в наступление. Медленно двинулись вперёд пехотные цепи. Открыли огонь орудия полевой артиллерии.

— Этим как будто наплевать на эскадру в небе, — заметил Солнцеслав. — Идут уверенно, даже как-то слишком.

— Как будто не видели, что сталось со степняками, — кивнул я. — Странно это. От бейликов, наверное, такого ещё можно ожидать – они людей не считают. Но Блицкриг – другое дело. Там военные грамотные и рациональные, просто так солдат гробить сотнями не в их стиле.

— Значит, стоит ждать какого-то подвоха.

— Эй! — крикнул Мгер, перебивая Солнцеслава. — На небо гляньте! Корабли разворачиваются!

Мы все тут же задрали головы, включая и парня в пропитанной бензином робе, который заправлял сейчас наш автомобиль. Он и не заметил, как шланг выскользнул из горлышка бака – и теперь бензин льётся ему прямо на штаны.

Громады небесных крейсеров медленно разворачивались. А где-то вдалеке над городом показались палубные надстройки флагмана котсуолдской эскадры. Он поднимался в воздух. Однако танкеры не спешили вслед за ним – и это меня очень встревожило.

— Удирают, сволочи, — прошипел сквозь зубы Солнцеслав.

— Вряд ли, — покачал головой я. — Они бы не бросили солдат в окопах. Не в их правилах – Котсуолд старается своих не бросать. К тому же, танкеры не взлетают. А без них котсуолдцы отсюда не улетят ни за что.

— Если только совсем уж жареным не запахнет.

— Это вряд ли, — снова усомнился я. — Сюда должен не меньше чем весь флот Блицкрига лететь, чтобы они тут же удрали. В ином случае, скорее всего, примут бой.

— Только с кем?

Я в ответ мог лишь пожать плечами.

— Туго нам придётся без их пушек, — заметил Мгер.

И только тут он обратил внимание на рабочего, так и продолжавшего стоять с раскрытым ртом. Бензин из его шланга уже успел пропитать землю вокруг нас.

— Ты что творишь?! — заорал бывший анархист. — Всех нас на тот свет отправить хочешь, да?!

От вопля его парень тут же пришёл в себя. Он быстро сунул шланг обратно, однако бак оказался уже полон и бензин хлынул на борт нашего авто.

— Да мы же теперь вспыхнем, как спичка! — пуще прежнего накинулся на рабочего дашнак, сжимая увесистые кулаки. — Ты саботажник! Сукин сын!

Мы едва успели перехватить его, прежде чем Мгер и вправду съездил несчастному парню по уху. Вряд ли это пошло бы тому на пользу.

— Да закрой ты вентиль, дубина! — рявкнул Солнцеслав. — Что ж ты стоишь, будто громом поражённый?!

Молодой рабочий, наконец, совладал с собой. Он быстро закрутил вентиль. Однако вся земля вокруг нас успела уже основательно пропитаться бензином. Вспыхнуло бы всё, и правда, от одной искры.

— Придётся автомобиль наш толкать, — пробурчал Солнцеслав. — Заводиться тут – чистое самоубийство.

Никому из нас не улыбалось теперь по вине зазевавшегося работяги толкать загруженный патронами к пулемётам и заправленный под завязку автомобиль. Но выбора у нас не было.

— Ты давай помогай! — прикрикнул на рабочего Мгер. — Не то живо оформим тебя тут же, как вредителя. Знаешь, что делают с вредителями в военное время.

Он внушительно помахал перед лицом парня зажатым в кулаке маузером. Хотя, наверное, рабочий и без этого помог бы нам – слишком уж виноватым он выглядел.

Вместе мы впряглись в автомобиль, навалились как следует. В этом деле ведь главное его с места сдвинуть, а дальше уже легче пойдёт. В общем на раз-два-взяли мы вытолкали автомобиль подальше пятна бензина, который растянулся красивой радужной плёнкой по лужам.

— Ну бывай, паря, — хлопнул по плечу рабочего Солнцеслав. — Ты на Мгера не сердись – все мы сейчас нервные.

— Да что там, — замялся тот. — Бывает, чего уж. Сам ведь виноватый.

Мы заскочили, наконец, в авто и Солнцеслав покатил по пустым улицам Бадкубе прямо к линии фронта. Работы у нас скоро будет по горло. Не захлебнуться бы в ней.

По дороге к фронту нас и застало известие о предательстве Щекаря.

Мы уже приближались к последней линии окопов, когда вдруг навстречу нам вылетел на взмыленном коне всадник в порванной кожанке.

— Щекарь предал! — крикнул он. — Его сволочи перебили половину сводного эскадрона. Оголили свой участок фронта. Так теперь они ещё пехоту рубят. К ним идёт подкрепление из бейликской конницы и остатков степняков. Всех туда кидают – прорыв закрывать.

Не сговариваясь, мы втроём матерно заругались, услышав эту новость. Солнцеслав тут же вдавил педаль в пол, как-то судорожно передёрнув ручку переключения передач. Автомобиль тут же рванул вперёд на всей доступной ему скорости. Колёса расплёскивали грязь. Дважды мы едва вписались в крутой поворот, только чудом не перевернувшись. Неслись в указанном бойцом в кожанке направлении как угорелые. Хотя почему-то я сразу был практически уверен – не успеем.

Так оно и вышло.

Хардагар буквально расцвёл в ожидании скорого боя. Он потирал руки и облизывался, будто обжора перед банкетом. Эта манера поведения сильно раздражала всегда сдержанного Духовлада. Однако он, конечно же, не стал делать командиру эскадры никаких замечаний. В конце концов, Духовлад был здесь всего лишь гостем, а хозяин имеет право вести себя как ему заблагорассудится.

— Котсуолдцы, — произнёс Хардагар, — лучшего врага не сыскать. Самые опытные вояки в небе. Жаль только на земле не столь успешны. Потому на них и не сделали ставку. Блицкриг надёжней всё же. Однако оно и к лучшему. Воевать с ними будет тяжело, зато победа будет славной.

— Ты так уверен в том, что победишь? — поинтересовался у него Духовлад.

— Отбрось свой скептицизм, — рассмеялся небесный генерал. — В этот день небо будет за нами.

— Противник в зоне действия наших орудий главного калибра, — доложил старший артиллерийский офицер.

— Начнём же дуэль! — рассмеялся Хардагар. — Открыть огонь из главного калибра. Цель – флагман котсуолдской эскадры.

— Главный калибр, огонь! — тут же передал его команду офицер.

И тут же весь корабль содрогнулся от могучего залпа.

— Эскадре, открыть огонь по врагу, — продолжил командовать Хардагар.

Духовлад не мог сейчас видеть, что происходит на остальных кораблях, однако и без того отлично знал всё в мельчайших деталях. Сейчас воинственно торчащие хоботы орудий главного калибра одно за другим плюются во врага огнём и дымом. Двухсоткилограммовые снаряды улетают в свой последний полёт. Одного прямого попадания такого хватит лёгкому крейсеру, чтобы тут же рухнуть на землю, объятому пламенем. Вот только прямые попадания весьма редки.

— Начать манёвр уклонения от вражеской артиллерии.

Котсуолдцы не дураки – они, конечно, открыли огонь, как только эскадра Хардагара оказалась в досягаемости их главного калибра. Начинался тот смертоносный, хотя и весьма неспешный танец, что зовётся воздушным сражением.

— Истребители, в атаку.

Снова из боевой рубки, иллюминаторы которой были предусмотрительно закрыты броневыми листами, Духовлад не мог видеть того, что творилось на палубе. Как размахивают флажками сигнальщики. Летуны запрыгивают в свои аэропланы, готовясь по первой команде встать на крыло и обрушиться на врага. Двигатели урчат пробуждаясь. И вот почти одновременно десятки аэропланов срываются с палуб кораблей эскадры Хардагара. Очень скоро им предстоит вступить в бой с истребителями котсуолдцев.

А вот с ними-то у коммодора Дадри дела обстояли весьма худо. Дело было в том, что едва ли не половина летунов с «Сереса» и «Несгибаемого» оказались на земле, когда в городе начался хаос. Пришлось взлетать без них. Выбора в тот момент у коммодора просто не было. Он оставил внизу роту воздушной пехоты с приказом разыскать летунов и доставить на борт крейсеров. Возвращаться они должны были на двух больших аэропланах «Рино», которые вполне могли постоять за себя и на земле и в воздухе. Вот только ни от летунов, ни от отправленных на их поиски солдат не было ни слуху ни духу. Поэтому почти половина аэропланов на палубе «Несгибаемого» и «Сереса» стояли пустыми. А поднятым в небо летунам придётся отдуваться и за них.

В этот раз нам попался не всадник на взмыленном коне, а несколько израненных народармейцев. Они медленно брели по улице. У одного даже винтовка волочилась по грязи. Он даже не обратил внимания, что оружие давно сползло с плеча – поправлять не было у него уже сил.

— Что тут происходит?! — воскликнул Солнцеслав. — Прекратить быстро это позорное отступление!

— Они уже в город ворвались, — бросил нам народармеец с курчавой бородой, вместо богатырки он носил старорежимную папаху с красной лентой, словно в Гражданскую. — Рубят всех направо и налево. Без пулемётов с ними не сладить никак.

— У нас два пулемёта, — махнул рукой за спину Солнцеслав. — Есть чем за себя постоять.

— Хорошо вам, — бросил народармеец, чьи винтовка волочилась за ним по грязи. — Эвон на колёсах быстро укатите. А нам всем кровь пустят, ежели чего.

— Ты сопли подбери сначала, и винтовку заодно! — рявкнул на него Солнцеслав. — Какой ты боец Народной армии, если даже винтовку не можешь на плече удержать?!

Этот окрик подействовал на всех отступающих народармейцев. Почувствовав начальственную силу в голосе Солнцеслава, они сразу подтянулись, выпрямили спины. Хотя глядели почти волками, понимали, что теперь снова придётся драться. А им этого совсем не хотелось.

— За моим автомобилем шагом марш! — скомандовал Солнцеслав и уже намного медленней покатил по улице в сторону городской окраины.

— Вот и пришёл нам всем каюк, — раздалось сзади. Кто это сказал, понять не представлялось возможным.

— Разговорчики! — перекрикивая шум мотора, рявкнул за спину Солнцеслав, даже не оборачиваясь.

Я заметил, что Мгер как будто невзначай взял на прицел шагающих следом народармейцев. А вот это было лишним. Если уже сразу стрелять по нам не стали, то теперь пойдут до конца. Такова уж простая солдатская психология, раз подчинился приказу, следуй ему.

Однако добраться до окраин мы не успели. По дороге прямо среди домов молодой командир в серой шинели, фуражке и башлыке руководил пулемётной командой. Десятеро народармейцев расставляли оружие так, чтобы простреливать всю улицу. А средний командир стоял над ними, то и дело поворачиваясь всем корпусом. В этой его неторопливости было что-то от башни главного калибра. Да и взгляд был вполне под стать. Хоть и удивительно молод оказался средний командир, глядел он на нас, будто через прицельную рамку пулемёта. И от этого взгляда просто мороз по коже продирал.

— Тур, — представился он, — командир пулемётной команды. Хотя всего полчаса назад командовал ещё батальоном. Это всё, что от него осталось, после предательской атаки Щекаря.

— Почему именно здесь решили оборону наладить?

Понятно было, что никаких приказов Тур не получал. Сейчас все линии связи были нарушены, и каждый командир действовал по своему разумению. Можно сказать, на свой страх и риск.

— Соседние улицы слишком узкие и кривые, — ответил Тур. — Там конница не пройдёт. Если ударят, то здесь. Будем держаться, сколько сможем.

— Бойцы, — крикнул за спину Солнцеслав, — здесь будет наш рубеж обороны. Поступаете в распоряжение товарища Тура.

Пока средний командир решал, куда ему девать неожиданное подкрепление, Солнцеслав быстро подрулил так, чтобы автомобиль стал боком. Теперь и мы с Мгером могли добавить свои пулемёты к оружию команды Тура.

— Мы здесь мишень, — пробурчал Мгер. — Одного снаряда нам хватит или мины. Даже не увидим, что нас прикончило.

— Не нуди, — отмахнулся Солнцеслав. — Если станет совсем жарко, мы действительно успеем укатить. Двигатель я заведу, как только тут появится враг.

Многие заклеймили бы его трусом, услышь они эти слова. Скорее всего, первым стал бы Тур, который как раз закончил командовать и теперь просто замер, ожидая появления противника. Однако в словах Солнцеслава крылась нехитрая логика. Мы могли спастись, но это не значит, что мы удерём, как только появится враг. Нет, по газам Солнцеслав даст лишь в том случае, если станет ясно – здесь уже не удержаться, пора бежать. У нас есть шанс, в отличие от остальных обороняющих этот участок, глупо было бы им не воспользоваться.

Однако насчёт Тур я ошибся. Он обернулся к нам, для чего ему пришлось переступить на месте. Шея у него явно не гнулась, скорее всего, последствие ранения.

— Когда запахнет жареным, уезжайте, — сказал он нам. — Не оглядывайтесь на нас. А после прикончите от моего имени ещё десяток этих сволочей.

Я заметил, что Тур сказал именно когда, а не если. Значит, выйти живым из будущего боя, он явно не собирался.

Средний командир снова переступил на месте, отворачиваясь от нас. Снова его взгляд, одновременно печальный и страшный, был устремлён в сторону городских окраин.

Всадники врага ждать себя долго не заставили. Не прошло и десяти минут с тех пор, как Тур расставил всех своих людей, включая неожиданное подкрепление, приведённое нами, как на дальнем конце улицы показались знакомые мне халаты степняков. Замелькали их длинные шапки, пики и сабли. Однако отряд был невелик. Атаковать нас степняки не спешили. Остановились, не проехав и десяти саженей. Закричали что-то на своём языке, принялись делать какие-то жесты. Наверное, оскорбительные, но я лично не особенно приглядывался.

Вскоре к ним присоединились всадники в долгополых кафтанах, а кое-кто с пиками в руках. Ребята Щекаря. Сразу захотелось дать по ним длинную очередь. И ведь отлично понимал – никакого толку от этого не будет, слишком далеко, но от одного вида их всё внутри сжималось от ярости. И оставалось только одно желание – прикончить поскорее этих сволочных предателей.

Тур стоял прямо. Он поднял зажатый в левой руке свисток, словно желая его продемонстрировать всем сразу. Собственно, так оно и оказалось.

— Огня до моего свистка не открывать, — сказал он. — Как свистну, бить без остановки до второго свистка.

Он медленно поднёс свисток к губам, однако выдувать из него пронзительную трель не спешил.

На том конце улицы, наконец, набралось достаточно врагов. В переднем ряду гарцевала теперь фигура в длиннополом кафтане и папахе. Она размахивала руками, явно пытаясь построить разношёрстное воинство, готовя его к атаке. И это ему удалось. Наверное, немало помогла нагайка, которой он не стеснялся угощать степняков.

— Сейчас пойдут, — сказал кто-то из народармейцев, когда командир врага перехватил нагайку и выхватил шашку из ножен. — Теперь держись, братва, жарко нам придётся.

Тут с неизвестным народармейцем было не поспорить.

С гиканьем, под лошадиный топот на нас понеслась вражеская кавалерия. И в первые секунды меня кольнул привычный уже страх. Всё-таки я живой человек и на тот свет не тороплюсь уж точно, а сейчас мне туда могут запросто оформить билет в один конец. Как-то сразу позабылось, что пули меня не брали во время драки с чоновцами в окрестностях Усть-Илима. Очень не хотелось проверять на себе – остался я всё таким же неуязвимым, как тогда, или снова мне страшны пули, пики и шашки.

На скаку многие степняки и поддавшиеся азарту бойцы Щекаря принялись палить в нас почём зря. Целью выбрали, конечно, непреклонно стоящего Тура и наш автомобиль. Уж очень хорошую мишень мы из себя представляли. Однако пули летели мимо, врезаясь в стены домов рядом с нами, пробивая висячие вывески магазинов и плющась о кованые перила нависающих над нашими головами балкончиков. Тур даже не дёрнулся, когда очередная пуля в красную крошку разбила кирпич стены в аршине от его головы. У меня бы точно нервы не выдержали, несмотря ни на что.

Командир Народной армии приложил свисток к губам, набрал в грудь побольше воздуха, задержал дыхание на секунду… И резкая, пронзительная трель заглушила и гиканье степняков, и выстрелы. А потом народармейцы и мы разом открыли огонь.

Я надавил на спусковую клавишу, давая волю накопившейся ярости, ненависти к предателям. Мой пулемёт дал длинную очередь, поливая первые ряды скачущих на верную гибель врагов. Рядом, только немного ниже, тарахтела котсуолдская машинка Мгера. Вокруг нас хлопали выстрелы винтовок народармейцев. Били длинными очередями пулемёты команды Тура.

Сам он замер среди этого светопреставления зловещей фигурой в серой шинели и башлыке. В левой руке зажат свисток. Правая лежит на расстёгнутой кобуре. Однако доставать оружие Тур не спешил.

Конница врага словно наткнулась на невидимую, но смертоносную для неё стену. Стену из нашего свинца и огня. Кони валились, скошенные очередями. Они кричали громко и почти по-человечески. Люди вылетали из сёдел, роняли оружие, горохом сыпались в грязь. Ни один не поднялся. Ни один не добрался до наших позиций. Все нашли свою смерть на грязной улице.

Вот только это был не более чем отвлекающий манёвр. За спинами всадников скрывалась лёгкая пушка. Её нам просто не было видно. Когда её притащили – кто знает. Быть может, сразу план был таков, а может, командир расчёта просто решил воспользоваться ситуацией.

Нам хватило трёх снарядов.

Степняки и бойцы Щекаря даже коней не успели развернуть, когда их атака захлебнулась в крови. А пушка за их спинами уже открыла огонь. И немудрено – за пушкой маячили солдаты в серой форме Блицкрига. На этих союзников им просто наплевать.

Снаряды буквально смели нас. Первый врезался в стену дома, разбросав пулемётную команду и народармейцев, что пришли с нами. Второй упал почти под ногами даже не дёрнувшегося от первого взрыва Тура. Я видел, как его накрыло волной грязи. Обострившееся зрение позволило заметить даже мелькнувшее в воздухе тело в серой шинели. Благодаря улучшенному восприятию я успел разглядеть во всех подробностях третий фугас. Тот, что угодил прямо под наш автомобиль.

Солнцеслав успел передёрнуть рычаг коробки передач, как только пушка дала первый залп. Однако блицкриговские артиллеристы оказались проворнее, чем мы ожидали. Пока заведённый двигатель прочихался, набирая нужные обороты, они успели пальнуть второй раз. Когда же автомобиль сдвинулся наконец с места, нам прямо под колёса угодил третий фугас блицкриговцев.

Ощущения были такие же, как когда меня сбросил норовистый конь. Я подлетел на пару саженей и рухнул в грязь. Пламя фугаса обожгло, однако вреда как будто не причинило вовсе. Только загорелись кое-где штаны. Я покатился по грязи, сбивая пламя. Сейчас не чувствовал ни боли, ни жара. Быстро подскочил на ноги. Окинул взглядом место нашего короткого боя.

Стрелять больше блицкриговцы не стали. Тратить на одного человека снаряд – это слишком. Пускай теперь со мной оставшиеся всадники разбираются. Солдаты в серых шинелях уже деловито катили пушку дальше. Всадники же, основательно потрёпанные нами во время первой атаки, уже разворачивали коней снова. Смести меня им ничего не стоило. Да к тому же они горели жаждой мести за погибших под огнём пулемётов товарищей. И ни револьвер, что я машинально выдернул из кармана, ни остатки автомобиля их надолго не задержат. А значит, мне остаётся одно – бежать, и как можно скорее.

Я бросился к ближайшему зданию. На первом этаже его располагался когда-то магазин готового платья, не иначе. Витрина его была, конечно, разбита, зато внутри полутёмного помещения стояли несколько десятков разбитых манекенов. Я побежал через эту жутковатую толпу, роняя человеческие фигуры, большая часть которых была лишена рук, а то и голов. Чувствовал я себя в тот момент так, словно попал в кошмарный сон. Да и свистнувшие над головой первые пули преследователей спокойствия не добавили. Они врезались в деревянные фигуры, выбивая из них щепу. Но прежде чем меня настигли, я успел нырнуть в дверной проём, ведущий внутрь здания.

Промчался по короткому коридору, никуда не сворачивая. Выскочил в другой проём, на этот раз закрытый фанерной дверью. И тут же оказался лицом к лицу с всадником в длиннополом чекмене с серебристыми газырями.

— Думал, самый умный, — усмехнулся в усы всадник. — Управу и не на таковских находили!

Он вскинул шашку. Однако главную ошибку он допустил секундой раньше. Надо было сразу рубить, а не языком молоть, раз такой умный. Я дважды выстрелил ему в грудь. Усатый щекаревец откинулся в седле, но тут же рухнул прямо на конскую шею. Отлично выезженный конь его даже не дёрнулся, когда я стрелял. Он лишь фыркал оттого, что тёплая, липкая кровь полилась по его крупу.

Выдёргивать труп из седла и самому прыгать в него времени категорически не было. В любую минуту могли появиться такие же умники, как тот, кого я только что прикончил.

Улочка была очень узкой, как будто стиснутой с двух сторон домами. Даже не улица, а проулок какой-то. И как только этот щекаревец только сюда на коне въехал. Скакун его теперь загородил мне дорогу.

Я кое-как обогнул его, стараясь не задевать боевого коня, тот вполне мог лягнуть меня – их такому частенько учат. Нырнул в ближайший дом. Однако проскакивать его, как первый, насквозь не стал. Вместо этого быстро поднялся на второй этаж, а оттуда выбрался на крышу. Дома тут стоят очень плотно друг к другу – уйти от преследователей по крышам будет проще, чем по земле.

Одного я только не учёл, что Бадкубе застраивался в последнее время без какого-либо внятного плана. А потому здания тут стояли самой разной высоты. Пробежав по крыше одного, я оказывался на высоте третьего этажа большого, заброшенного доходного дома. Пришлось тогда прыгать прямо в разбитое окно. Куски стекла, торчавшие из рамы, порезали мне кожанку и пустили кровь. Я перекатился по грязному полу, подо мной хрустели стеклянные осколки. Кое-какие из них впивались в тело через толстую кожу куртки. Как только поднялся на ноги, пришлось потратить какое-то время, чтобы избавиться от них.

Прохрустев стеклом под ногами, я поднялся на крышу доходного дома. Вот только вокруг него все здания оказались какими-то жалкими маломерками. Крыши их разделяла высота никак не меньше пяти аршин. Прыгать – большой риск, ноги можно переломать запросто. Однако выбора у меня не было. С высокой крыши доходного дома мне отлично было видно преследующих меня степняков и щекарцев. А им, чтобы увидеть меня, было достаточно только голову поднять.

Я разбежался и прыгнул на крышу самого высокого из соседних домов. Приземлился на неё вроде бы даже удачно, да только крыша подвела. Оказалась совсем ветхой. Она не выдержала моего веса и провалилась с жутким треском. Вместе с её обломками я рухнул на пол второго этажа дома. Тот на моё счастье оказался прочнее. От удара у меня весь воздух из лёгких выбило. Долгие несколько секунд я лежал, пытаясь сделать судорожный вдох. Наконец, мне это удалось. Я закашлялся от хлынувшего в лёгкие потока воздуха. Никогда бы не подумал, что им можно почти захлебнуться. После этого перекатился на бок – на большее меня не хватило.

В голове отчаянно шумело. Я встал на колени, потряс головой, чтобы прогнать этот шум. Куда там! Под черепом будто осиный рой гнездо свил. Из-за этого я не услышал, как по лестнице пробухали тяжёлые шаги. Понял, что в доме кроме меня кто-то есть лишь после того, как прямо перед моим лицом выросли отличные котсуолдские лётные ботинки. Такие были предметом вожделения многих до сих пор – им ведь просто сносу нет.

Я поднял взгляд и увидел человека в лётной форме Котсуолда. В правой руке он держал нацеленный мне прямо в лицо револьвер.

— Урдский понимаешь? — спросил я.

Говорить старался медленно и разборчиво. А вот получалось это крайне плохо. Из-за падения и удара язык меня заплетался, а голова никак не хотела проясниваться.

— Нет понимать тебя, — отрывисто бросил летун и сделал короткий жест стволом револьвера – вставай, мол.

— Не могу, — покачал я головой. — Сил нет.

— Встать, — отрезал летун. — Уходить. Враг тут скоро быть.

Он явно не собирался сразу стрелять в меня. Более того, спрятал оружие в кобуру и протянул мне руку, помогая подняться.

— Встать быстро. Уходить, — повторил он. — Враг верхом близко.

Я кое-как поднялся с помощью летуна. Снова отчаянно затряс головой, как будто это могло выгнать поселившихся нам злобных ос. Как ни странно, помогло. Котсуолдец буквально проволочил меня к лестнице. Но спускался я уже без его помощи.

— Куда? — спросил я летуна.

— На полосу, — ответил тот. Видимо, речь моя уже стала более-менее сносна, и он понимал меня. — Там «Рино» ждать. Должны ждать.

Слово «должны» и тон котсуолдца не особенно обнадёживали. Но я понял с кристальной ясностью, что это шанс покинуть Бадкубе и Урд в принципе. Тот шанс, который представляется только раз, и я не должен упустить его. Котсуолдский летун для меня пропуск на крейсера эскадры, что сейчас готовится к бою в небе.

— Веди, — кивнул я ему, доставая револьвер. — Прикрою.

Вместе мы выбрались из дома, и котсуолдец уверенно зашагал по улицам в одному ему известном направлении. Мне оставалось только поспешать вслед за ним.

Нас перехватили через несколько кварталов. Внезапно из кривого переулка выскочили пятеро солдат в блицкриговских шинелях с винтовками наперевес. Почти тут же ещё один отряд выскочил спереди. На нас закричали, тыча винтовками. Однако стрелять вроде не собирались. Почти сразу вперёд вышел офицер в тёплом мундире, фуражке и со стеком в руке. Он почему-то неприятно напомнил мне маркиза Боргеульфа, хотя был моложе последнего лет на пять.

— Моя команда ищет котсуолдских летунов, — заявил он на безукоризненном языке островитян. — Отдайте нам оружие и вам не причинят вреда.

Летун было повернулся ко мне, но я успел остановить его быстрым жестом. Ясное дело, меня тоже приняли за котсуолдца – фуражку с башенной короной я потерял ещё при взрыве фугаса, а в кожаных куртках летуны любили щеголять ещё с довоенных времён.

Я первым протянул блицкриговцам свой револьвер рукояткой вперёд. Спустя секунду моему примеру последовал и котсуолдец.

* * *

Капитану Вальдигану не нравилось задание, возложенное на него коммодором Дадри. Слишком уж оно походило на самоубийство. Конечно, важно вернуть летунов, что остались по какому-то недоразумению на земле во время всей этой катавасии. Однако не ценой жизни парней его роты. Да и как, скажите на милость, с тремя взводами воздушных пехотинцев прочёсывать город, в который вот-вот ворвутся проклятые бейлики и степняки.

Хотя, какое там вот-вот, уже ворвались. Вальдиган уже получил доклады о том, что команды его ребят не раз столкнулись в коротких схватках с врагом уже на улицах города. А значит, дело совсем уж плохо. Скоро придётся эвакуировать солдат генерала Нитена. И отчего-то у Вальдигана не было сомнений по поводу того, кто будет прикрывать эту эвакуацию.

— Капитан, сэр, — вытянулся в струнку перед старшим офицером молоденький боец в грязной куртке на меху и штанах, заправленных в высокие лётные ботинки. Левой рукой он придерживал ремень карабина. — Второй лейтенант Этзи докладывает о колонне пленных. Блицкриговцы ведут их в окраине города.

— И что такого в этой колонне, что Этзи прислал тебя, чтобы сообщить мне об этом?

— В ней только летуны, капитан, сэр, — браво отрапортовал парень. — Наверное, почти все, кто были в городе. Блицкриг охотится за ними.

— Блестящий вывод, — кисло скривился Вальдиган.

Он обернулся к командиру второго взвода – единственному офицеру, что остался при нём.

— Оставляю вас охранять эти аэропланы, — приказал ему Вальдиган. — Не подпускать к ним никого без моего прямого приказа.

— Есть, сэр, — козырнул исполнительный первый лейтенант.

Вальдиган знал, кому поручить охрану аэропланов. Первый лейтенант был непроходимо туп, зато удивительно исполнителен. Сочетание этих двух качеств делало его просто незаменимым при выполнении подобных приказов.

Командир воздушных пехотинцев всегда должен вести их в бой. На этом принципе основан сам корпус воздушной пехоты его величества. В разведку капитан Вальдиган ещё мог отправлять своих офицеров и сержантов, ведь все полученные сведения должны стекаться к нему. А так ведь даже не понятно, куда слать вестовых. Однако теперь его роте предстоит бой с блицкриговцами, и капитан, как положено, должен быть на острие атаки.

Не прошло и четверти часа, как капитан Вальдиган присоединился к взводу второго лейтенанта Этзи. Солдаты Этзи залегли на невысоких крышах домов вдоль узкой, кривой улички. Внизу месили грязь солдаты Блицкрига в серых шинелях и пленные котсуолдские летуны. Колонна двигалась медленно. Не столько из-за грязи, сколько потому, что пленные едва переставляли ноги. Правда, с ними обращались нормально, только толкали особенно сильно мешкающих в спину прикладами. Однако никого даже не ударили. Такое странно поведение можно было объяснить только присутствием лощёного офицера. Тот явно не был командиром этих солдат, а скорее руководителем некой операции. Видимо, по поимке котсуолдских летунов.

— Это они хорошо придумали, сэр, — усмехнулся Этзи. — Собрали всех наших вместе. Теперь их даже искать не придётся.

— Положим, не всех, — остудил его энтузиазм Вальдиган. — Вот только вряд ли нам ещё кого-то сыскать удастся. Блицкриговцы ребята дотошные, вряд ли кого живого пропустили.

Он снова пересчитал охраняющих летунов солдат. Кивнул самому себе.

— Значит так, Этзи, тут у нас будет абордажная операция. Стрельбы – минимум. И если уж стреляете, то только наверняка. Нельзя никого из своих зацепить.

Этзи кивал в ответ на наставления командира, хотя они и были излишними.

— По моей команде, — вынул из ножен длинный тесак Вальдиган. — Вперёд!

Они обрушились на колонну блицкриговцев, будто тени. Никогда раньше мне не приходилось наблюдать работу бойцов корпуса королевской воздушной пехоты. И могу сказать, как свидетель, всё, что говорят про этих ребят – чистая правда. Воздушные пехотинцы убивали быстро и безжалостно. Почти не было выстрелов. Убивать они предпочитали короткими ножами или штыками, примкнутыми к карабинам. У блицкриговцев не было и шанса.

Последним пал лощёный офицер. Он отбросил стек и выхватил пистолет. Даже дважды нажал на курок. Но ни в кого не попал. За его спиной будто из-под земли вырос рослый воздушный пехотинец. Я даже глазом уловить не успел движения, которым тот перерезал горло блицкриговцу.

Этот же рослый оказался командиром воздушных пехотинцев.

— Капитан Вальдиган, — представился он. — Моя рота направлена сюда, чтобы спасти вас.

Теперь уже нас окружали котсуолдские воздушные пехотинцы. Под таким вот своеобразным конвоем я попал на взлётную полосу. Там уже ждали несколько аэропланов «Рино». Их охраняла цепь бойцов в знакомых меховых куртках воздушных пехотинцев. А на них напирали солдаты в котсуолдской пехотной форме, а то и обыватели Бадкубе. Значит, город уже практически пал.

— Вперёд! — скомандовал капитан Вальдиган. — Не церемониться с этой сволочью! Приказа об эвакуации ещё не было, а значит, это дезертиры! Если придётся, стреляйте в них.

Мы прошли через толпу, будто нож сквозь масло. Ребята Вальдигана не стеснялись работать прикладами. Доставалось и солдатам, и простым бадкубинцам. Их поносили на нескольких языках, однако даже толкнуть в ответ никто не посмел. Знали, с кем придётся иметь дело.

— Грузимся и улетаем отсюда, — приказал Вальдиган, когда мы добрались до массивных туш грузовых «Рино».

Не прошло и десяти минут, как я сидел на жёсткой лавке внутри одного из этих тяжёлых аэропланов. Тот оторвался от земли и плавно, с грацией настоящего летучего носорога отправился в полёт.

У меня немного отлегло от сердца. Неужто, несмотря ни на что, мне удалось вырваться из проклятого города. Вот только я понимал, что радоваться ещё очень рано. Как-то ещё встретят безбилетника на борту котсуолдского крейсера. Ведь могут и за борт выкинуть – я даже не знаю, переживу ли падение с высоты полёта небесного корабля. Что-то мне подсказывало, если и переживу, то вряд ли буду в состоянии пошевелить хоть рукой, хоть ногой. По крайней мере, какое-то время. А что за это время со мной произойдёт – никому не известно. Но проверять у меня желания, само собой, не было ни малейшего.

Глава 7

Коммандеру Рилерду для полного счастья не хватало только безбилетника на борту. Капитан крейсера его величества «Карадок» глядел на подтянутого урдца в кожаной куртке, какие любят их уполномоченные и ставшие притчей во языцех стражи Революции, и понимал – отличить его от летуна было, действительно, сложновато. Тем более, в толпе летунов, одетых в похожие куртки. Фуражки с башенной короной, отличительного знака урдских военных безбилетник не носил. Да и кто бы надел её, находясь в таком положении.

— И что мне с вами теперь делать, мистер? — спросил у безбилетника Рилерд.

Крейсер «Карадок» содрогнулся от взрыва очередного снаряда с вражеского корабля. Надо сказать, били враги отменно. Снаряды ложились очень близко от крейсеров котсуолдской эскадры.

— У вас ведь недостаток в летунах, не так ли, сэр? — нагло заявил урдец. Он даже не дёрнулся, когда «Карадок» вздрогнул всей своей могучей тушей, и это говорило знающему человеку о многом. Например, о том, что наглец явно не новичок на палубе небесного корабля. — Дайте мне аэроплан, и я буду драться с врагом. Думаю, это станет достойной платой за проезд.

— Вы хотите, чтобы я доверил один из моих аэропланов неизвестно кому, — усмехнулся, правда, совсем не весело, Рилерд. — Да меня на родине за это расстреляют.

— Подумайте сами, сэр, разве нанесу я серьёзный ущерб эскадре, находясь в кабине аэроплана. Что я там, в сущности, могу? Да почти ничего. А вот ни один аэроплан в сражении с врагом лишним не станет. В конце концов, приставьте ко мне ведомого, и тот при первом подозрении расстреляет меня в хвост. Я и дёрнуться не успею. Вы ведь рискуете всего одним аэропланом, который и так не будет участвовать в битве, потому что у вас нет для него летуна.

— А насколько хороши вы в воздухе, мистер?

— Я не ас, — честно признался урдец, — до Барона или Чёрного ястреба мне далеко. Однако даже такой летун будет лучше, чем совсем никакого.

— Вы – наглец, мистер, — улыбка Рилерда стала более живой, этот тип ему определённо нравился. — Посмотрим, сравнится ли ваша наглость с умением воевать в небе. А ведомым я к вам поставлю мистера Редара, вы с ним успели познакомиться ещё на земле.

Если честно, я был рад тому, что летать придётся именно с Редаром. Котсуолдец был парнем простым и понятным. Он даже вступился за меня перед начальником авиаотряда крейсера «Карадок». Тот настаивал, чтобы меня сразу отправили на гауптвахту без разбирательства. Только благодаря настойчивости Редара капитан крейсера уделил мне несколько минут своего времени.

Теперь мы вместе с Редаром шагали по палубе через суету матросов и подофицеров – так назывались в котсуолдском флоте младшие командиры.

— Аэроплан у тебя будет моего ведомого, — бросил на ходу Редар. — Не «Кэмел», конечно, но машина надёжная и проверенная. Из обычного аэроплана переделана в безразгонник.

Аэропланом, на котором мне предстояло подняться в небо, оказался, как я и ожидал, «Ньюпор». Котсуолдская рабочая лошадка Первой войны. Очень много их выпустила котсуолдская промышленность за годы мировой бойни. Не пускать же все под нож единым махом. Вот и переделывали их в безразгонники. Часть, как переделанных, так и нет, продали молодому Народному государству. Немало их пошло и врагам народа, с которыми воевали в Гражданскую. И потому в небе над Урдом частенько сталкивались в бою «Ньюпоры» народников и летунов из аристократов.

И в эту войну «Ньюпор» не был забыт. Прямое тому доказательство заслуженная машина, на которой мне сейчас принимать бой. Модель не новая, переделанная из обычного аэроплана, однако мне приходилось подниматься в воздух и на худших. Во времена службы мичманом на царском тогда ещё флоте. Правда, воевать всерьёз мне пришлось лишь однажды, после крушения «Громобоя» над Йольдиевым морем. И тогда я по большей части удирал от имперских аэропланов, неся весть о том страшном сражении.

Конечно же, об этих фактах я предпочёл не упоминать при капитане крейсера. Для чего ему летун-неумёха, да ещё и довольно сомнительный. Могли бы и упрятать на гауптвахту до выяснения, а то и отправить в свободный полёт с борта. Времена сейчас, быть может, и цивилизованные, но война быстро сдирает с человека весь этот налёт, быстро обнажая самые примитивные инстинкты хищника и убийцы, которыми большинство из нас в той или иной мере наделены.

Начальник авиаотряда глядел на меня волком. Очень ему не хотелось доверять аэроплан сомнительному урдцу. Пускай за того и готов головой поручиться Редар. Но оспаривать приказ капитана, конечно же, не стал.

— Взлетаем всей эскадрильей по сигналу, — выпалил он короткий инструктаж. — Идём на помощь летунам, что уже дерутся. Пока сведений о вражеских аэропланах нет, известно только, что это неизвестная модель, и всё. Наша помощь должна стать для врага сюрпризом. Он явно не ждёт подкреплений. Надо использовать первый момент по максимуму. Бить без пощады и только наверняка.

Он перевёл дыхание. Затем спросил для проформы:

— Всем вся ясно?

— Так точно, сэр, — ответили летуны хором.

— По машинам! — воскликнул начальник авиаотряда. — От винта!

Я заскочил в кабину «Ньюпора», опустил на лоб выданные мне вместе с летным шлемом очки. Хорошие – котсуолдские, не чета тем, что я носил в царском флоте. О таких тогда можно было только мечтать. Положил руки на рычаги. Пробежался взглядом по приборной панели. Ничего нового. Летать такое дело, ему если раз научился, потом уже не разучишься. Главное, в воздухе удержаться. Ну и во врага попадать хотя бы изредка. А главное, не дать ему сбить тебя. Тогда всё будет в лучшем виде.

Такими вот мыслями я подбадривал себя, пока перед глазами не мелькнули зелёные флажки. Сигнал к старту.

Я быстро запустил двигатель аэроплана, добавил ему оборотов для хорошего старта. И как только сигнальщик дал финальную отмашку – пустил «Ньюпор» в небо.

Никогда прежде не приходилось мне летать на безразгоннике. Ощущения от полёта было совершенно иными. Машина шла удивительно плавно и легко, подчиняясь каждому моему движению. Теперь не надо было всем весом налегать на рычаг, чтобы совершить простейший манёвр. Полёт превратился в настоящую сказку. Я словно оседлал воздушный поток, который послушно нёс мой аэроплан, куда мне нужно.

Рядом летели почти безукоризненным строем аэропланы эскадрильи. Командир легко покачал коротенькими крылышками своего «Кэмела» – первой модели безразгонника, выпущенной в Котсуолде. Универсальный сигнал подняться выше. Он повёл нас прямо в тяжёлые тучи. Эскадрилья прошила их. Мы выскочили на солнце. Оно теперь сильно слепило глаза. Дальше летели ровно, не забираясь выше.

А потом откуда-то слева, снизу, из-за облаков появились вражеские истребители, и сказка закончилась – началась кровавая работа.

Аэропланов такого типа мне ещё не приходилось видеть. Выкрашенные в жёлтый цвет, борта их покрывали незнакомые письмена, из фюзеляжей торчали шипы и свисали обрывки цепей. Они оглушительно гремели и звенели, перебивая временами даже длинные пулемётные очереди. Патронов враг не жалел. Небо тут же расчертили строчки трассирующих пуль.

Я едва успел уйти от неприцельной, но очень уж удачно легшей рядом очереди противника. Он заходил снизу, вытягивая машину, отчаянно не желающую набирать высоту. Я вильнул в сторону, предоставляя разбираться с ним ведомому, ему сделать это будет куда сподручней. Сам же поддал газу, набирая скорость для атаки на жёлтый аэроплан, усевшийся уже на хвост одному из наших «Ньюпоров».

Я и не заметил, как стал считать котсуолдцев своими. Ведь здесь и сейчас они были моими боевыми товарищами, как незадолго до того Солнцеслав и Мгер. Значит, мне надо драться за них изо всех сил, чтобы не получить очередь от жёлтого или от собственного ведомого.

Жёлтый оказался слишком самоуверен. Я легко зашёл к нему в хвост и принялся строчить из обоих пулемётов. Мигом нашпиговал хвост наглеца свинцом. Пули пробили фюзеляж, сорвав куски цепей. Начинённые фосфором трассеры воспламенили двигатель. Он тут же окутался густым дымом. Аэроплан врага закачался в воздухе и внезапно скапотировал, срываясь в неконтролируемый штопор.

Это была моя первая воздушная победа. Она далась мне удивительно легко. Но я понимал – всё дело в глупости противника, а не в моём мастерстве летуна. Дальше будет намного сложнее.

Так оно и вышло.

Больше дураков, вроде первого, мне уже не попадалось. Мне пришлось туго. Всё же, я не был бывалым лётуном. Честно говоря, мой единственный воздушный бой в небе над Йольдиевым морем представлял собой побег от вражеских аэропланов, где мне приходилось только увёртываться от очередей их пулемётов. Знай об этом капитан котсуолдского крейсера, вряд ли пустил бы меня в кабину «Ньюпора».

Мы метались по небу среди облаков как угорелые. Складывалось впечатление, что у врагов в цинках было раз в десять больше патронов, чем у нас. Они будто плетьми хлестали небо длинными очередями. Нам приходилось увёртываться от них, проскальзывать едва ли не между пуль, чтобы добраться до жёлтых аэропланов.

Наверное, мне просто несказанно везло. Я, конечно, не сбил больше ни одного жёлтого, зато и из боя вышел относительно целым. Отделался лишь дырами в спиленных крылышках «Ньюпора» да длинной чередой мелких пробоин в фюзеляже.

Бой же в целом завершился, что называется, в ничью. Мы уступили небо жёлтым, зато большинство наших вернулось на «Карадок».

Когда я выбрался из кабины, меня уже приветствовал Редар. Он хлопнул меня по плечу и от переполнявших его эмоций принялся тараторить так быстро, что я едва понимал его. К тому же, он то и дело сбивался на какой-то диалект, и тогда я переставал понимать его совершенно. Правда, он настолько активно махал руками, что и слов, в общем-то, не надо было.

— Отличный бой! Просто лучший! Давно так не дрались! Как ты прижал этого жёлтого, — дальше последовало слово неясного, но скорее всего ругательного смысла. — В первую же минуту – победа и сбитый враг. Мне бы так!

— Ещё полетаем, — подмигнул ему я. — Хватит жёлтых на всех нас.

С человеком, который в случае сомнений может дать очередь тебе в хвост, мигом превратив аэроплан в огненный шар, следует как можно скорее наладить дружеские отношения.

Мы вместе наблюдали за тем, как наши «Ньюпоры» подключали к мощному генератору крейсера. Одновременно техники заправляли пулемёты свежими цинками и пытались подлатать аэропланы насколько это возможно.

— Эскадры сближаются, — заметил Редар. — Скоро драка пойдёт совсем без передышек. Вот тогда тяжело нам придётся, — он уже заметно успокоился и говорил медленней, не переходя на свой родной диалект. — У жёлтых патронов в цинках чуть не вдесятеро против нашего, а то и того больше. Если прижмут нас в палубе, пиши пропало. Перещёлкают нас, как куропаток.

— Выходит, нам нельзя дать врагу сделать это, — развёл я руками.

Тут как раз техники отбежали от наших аэропланов. Начальник лётного отряда дать команду «по машинам». И мы снова поднялись в небо – для новой схватки.

Эскадры сближались, осыпая друг друга градом снарядов. Теперь уже в дело пошли все калибры. Громом гремели орудия главного – от одного прямого попадания снаряда его крейсер мог переломиться надвое. Рявкали цепными псами меньшие. А самые малые вместе с митральезами и пулемётами чертили небо фосфорными пулями, прикрывая аэропланы, не давая подобраться вражеским торпедоносцам.

— Противник не желает выдерживать расстояния артиллерийской дуэли, сэр, — доложил потерявший изрядную часть своей напыщенности флаг-офицер. — Они продолжают сближаться.

— Пришло время средних калибров, — кивнул в ответ Дадри. — Дистанцию не разрывать. Мы покажем этим пижонам, что у офицеров Королевского воздушного флота нервы крепкие, а яйца стальные. Приказ всем орудиям, увеличить темп ведения огня насколько возможно. О проценте накрытий не беспокоиться.

— Есть бить как можно скорее, — тут же подхватил старший артиллерист, — о проценте накрытий не беспокоиться.

Он уже передавал этот приказ командирам плутонгов, коротко рявкая в эбонитовую трубку телефонного аппарата.

— Разумно ли это, сэр? — позволил себе усомниться в приказе коммодора флаг-офицер. — Мы рискуем сейчас слишком многим.

— Вот именно поэтому мы и должны сближаться, — отрезал Дадри. Коммодора просто бесила непонятливость флажка. Однако сейчас он решил объяснить ему смысл своих действий – это помогало хоть немного снять напряжение. — Враг теснит нас. Они рвутся к нашим танкерам. Это же ясно, как белый день. И мы не должны дать им достигнуть цели. Вы не забыли, что в танкерах не только наша нефть, но и солдаты генерала Нитена?

— Никак нет, сэр, — напустил на себя вид туповатого служаки флаг-офицер. Вот только получилось у него неубедительно. Врождённые аристократичные манеры и образование так и пёрли из него, разрушая весь образ.

Держать и дальше на земле танкеры было уже попросту глупо. Тут даже лорд Тенмар спорить не стал. Громадные цистерны их были заполнены сырой нефтью едва на две трети, а потому они легко приняли на борт отступающих с окраин города солдат генерала Нитена. Спасли и большую часть орудий и пулемётов, что те тащили с собой.

Транспортный корабль, на котором дивизия Нитена прилетела в Бадкубе, давно уже отправился на фронт. Там каждый такой был на счету из-за отступления котсуолдской армии к морю. Надо было вытаскивать из окружений и котлов, устроенных блицкриговцами, другие подразделения королевской армии.

Хардагар пребывал в самом наилучшем настроении. Откровенно говоря, он уже походил на опьянённого битвой маньяка. И это начинало нервировать Духовлада. С таким командиром жди беды.

— У этих ребят есть яйца, — рассмеялся небесный генерал. — Ну да у нас они покрепче будут. Машина, полный ход! Прорываемся к танкерам – пора устроить им хорошую головомойку.

— Они будут защищать танкеры любой ценой, — заметил Духовлад. — Разумно ли кидать все силы в лобовую атаку, если враг её ждёт?

— Плевать на разумность, — отмахнулся Хардагар. — Мы должны смести их! Ещё немного и наши торпедоносцы порвутся к их крейсерам, а после этого на них можно ставить крест. Жирный крест!

— Ты же сам говорил, что корабли у Котсуолда лучше тех, что мы можем тут выставить, — решил снова воззвать к разуму Хардагара Духовлад.

Но все усилия были тщетны. Небесного генерала опьянила битва и близость победы. Победы, которая может достаться слишком дорогой ценой. Это понимал Духовлад, но не Хардагар. Он лишь посмеялся над доводами взятого на борт чоновца.

— Зато у нас лучше аэропланы. Мы прижмём котсуолдцев к палубе, и тогда наши торпедоносцы нанесут удар. Приказ палубной команде готовить к взлёту все торпедоносцы эскадры!

Хардагар был пьян войной и сражением. Он был слеп.

* * *

Они следили за битвой через стёкла биноклей. Видно было не слишком хорошо, однако и приближаться к центру бушующего в небе кошмара у них особого желания не было.

— Собиратели, — произнёс таким тоном, будто выругался, князь Махсоджан, первым опуская свой бинокль. — Не думал, что они могли оказаться тут?

— Кто? — спросил у него фельдмаршал Онгемунд. — Собиратели? Кто это такие?

Ответил ему, как ни странно, Иштуган-бей.

— Так называют раболовов из Жёлтой империи. Их корабли вылетают из-за Великой стены и грабят деревни в Степи и в Порте. Так далеко они никогда не забирались и это удивительно.

— После их набегов остаются пустые деревни, иногда даже небольшие города, — добавил Махсоджан. — Они забирают всех, кто может работать – сильных здоровых мужчин, женщин, детей. Калек и стариков оставляют на руинах. Потому свидетелей нападения раболовов из-за Стены достаточно много. В каждой семье и даже самых знатных родах есть те, кто попал за Стену в трюме корабля собирателей.

— Но что они забыли в Урде? — пожал плечами Онгемунд. — Для чего схватились с котсуолдцами? Они же рвутся к танкерам, как сумасшедшие. Я просто отказываюсь понимать происходящее.

Редко, очень редко чувствовал фельдмаршал армии Блицкрига свою беспомощность. Он всегда старался держать ход событий под контролем. Никогда не упускал ничего из виду. Но тут прямо перед его глазами разыгрывалось сражение, которого он не мог понять. Более того, фельдмаршал попросту отказывался понимать происходящее, ибо это был форменный бред. Украшенные шипами, длинными цепями и штандартами с неизвестными знаками корабли дрались в небе с котсуолдской эскадрой. Неужели это и есть та самая помощь, о которой говорил ночью человек с неприметной внешностью. Конечно, от герметистов можно было ожидать чего угодно, однако это выходило за границы Онгемундова воображения.

— Значит, фельдмаршал, — рассудительно произнёс Иштуган-бей, — это придётся принять. И использовать выгоды. Уверен, после боя мы сможем легко занять Бадкубе.

И тут Онгемунд почувствовал себя вдобавок ещё и очень глупо. На миг ему показалось, что командующий бейликской армией отчитал его будто желторотого мальчишку-кадета. И отчитал вполне заслужено.

Онгемунду оставалось лишь скрипеть зубами в немом негодовании. Возразить бейлику было попросту нечего. Он оказался прав во всём.

С каждым разом взлетать и вступать в бой становилось всё сложней и сложней. Корабли сошлись почти вплотную, поливая друг друга снарядами уже всех калибров. Заливались длинными очередями митральезы и пулемёты. Небо между двумя эскадрами было заполнено пулями, осколками снарядов и аэропланами.

Мы дрались в этом кошмаре, убивая друг друга. Теперь бой шёл уже на уничтожение. И ситуация обострилась до предела, когда враг поднял в небо торпедоносцы.

Они летели плотными звеньями. Их прикрывали все аэропланы противника. Они огрызались из пулемётов, хлеща небо плетьми длинных очередей. Но мы рвались к ним изо всех сил. Рвались, не жалея себя. Мы возвращались из каждой стычки на изрешечённых аэропланах. Двигатели «Ньюпоров» дымились, перегреваясь. Пулемёты захлёбывались очередями. Мы расстреливали цинки в считанные минуты, и на одну зарядку двигателя теперь приходилось по два-три возврата, чтобы пополнить боезапас.

— Страшно, — признался мне Редар. — Страшно там.

Он махнул рукой с зажатой меж пальцев сигаретой в небо. Над нами кипело сражение. Как раз в эту минуту на палубу пытался сесть чей-то «Ньюпор», причём со знаками различия не нашего крейсера. Шасси у него было разбито – и он просто рухнул на стальную палубу брюхом, выключив антигравитационный привод. Проехал несколько саженей и замер. Двигатель его искрил и исходил грязным дымом. Летун выбрался из своего аэроплана. А машину почти тут же оттащили в сторону, к такому же разбитому хламу, который в самом скором времени отправится в последний полёт к земле, как только с него снимут все детали, что можно ещё использоваться для ремонта других аэропланов.

Жуткое это было зрелище. Несколько механиков с остервенением раздирают на части разбитый аэроплан, добывая из него всё ценное, что в нём ещё осталось. Никто из летунов не смотрел в ту сторону, где это происходило. Ведь там курочили наших боевых товарищей, которые были для механиков лишь бездушным набором деталей.

— Вот так и нас разберут на запчасти, — буркнул Редар.

Я лишь плечами пожал. «Ньюпор», на котором я сегодня первый раз поднялся в воздух, уже успели разобрать.

— Не хочу возвращаться в небо, — вздохнул Редар. — Сколько лет воюю, а вот сегодня не хочу – и всё тут. Страшно. Собьют меня в этот вылет. А не в этот, так в следующий, уж как пить дать.

— Брось, — отмахнулся я. — Не собьют. Мы с тобой из Бадкубе вырвались, значит, везучие.

— А может быть там, — он ткнул пальцем вниз, — всё везение и кончилось.

— Вот сейчас и проверим.

Механики дали отмашку, что наши аэропланы готовы к взлёту. Теперь мы уже обходились без приказов. Но не в этот раз.

Мы направились к аэропланам, однако нас остановил властный окрик.

— Стоять, господа летуны!

Мы обернулись на голос. Рядом со своим новеньким «Спитфайером» с флагманским вымпелом стоял высокий летун в кожаной куртке. Лицо его было украшено массивным чисто выбритым подбородком. Он старался бодриться, однако выглядел таким же усталым, как и мы с Редаром.

— Я – коронель Брондри из Тары, — представился он. — Вы поступаете в моё распоряжение вместе со своими «Ньюпорами». Они у вас, конечно, решето, но сгодятся.

— И какова будет наша задача? — опередил я Редара, который явно хотел задать тот же вопрос.

— Прикрывать моё звено во время охоты на торпедоносцы. Просто не дайте жёлтым подобраться ко мне и моим парням.

— Вот видишь, Редар, — хлопнул я по плечу своего ведомого с фальшивой бодростью, от которой зубы сводило, — а ты говорил, что тебя собьют. Теперь все шишки достанутся звену этого мистера.

Я указал на коронеля Брондри из Тары. Тот в ответ осклабился и отсалютовал нам двумя пальцами. Он явно был не чужд специфического летунского чёрного юмора.

Мы стартовали почти отвесно вверх. Нашим побитым боем «Ньюпорам» было непросто угнаться за новенькими «Спитфайерами» коронеля Брондри, и те, чтобы не сильно отрываться, вынуждены были постоянно придерживать обороты. Замысел коронеля был ясен без какого-либо инструктажа. Подняться за линию облаков и оттуда ударить по торпедоносцам, попытавшись максимально использовать элемент неожиданности. Конечно, если такой шанс вообще представиться. Во что лично я не верил.

Нас перехватили уже на полпути к тяжёлым бипланам врага. Мы ринулись в атаку с каким-то остервенением. В воздушном бою не видишь лицо противника, и потому кажется, что дерёшься с бездушной машиной. Из-за этого убивать как-то проще, наверное.

Жёлтые аэропланы хлестали небо длинными очередями. Рядом рвались снаряды малых калибров. В воздухе визжали пули зенитных пулемётов и митральез. А мы насели на жёлтых так, как смогли.

Я надавил на гашетку, посылая очередь в первого попавшегося врага. Тот легко ушёл – в чём я и не сомневался. Наш с ним танец только начинался. Жёлтый хлестнул очередью, такой длинной, что фосфорные пули сливались в ней в единый поток, делая похожей на луч смерти. Прямо как в бульварных романах. Я увёл свой «Ньюпор» вверх, заложил крутой вираж. Попытался зайти к противнику слева. Но тот был начеку. Он наддал скорости, проскочил мимо Редара. Сел мне на хвост. Теперь пули свистели в опасной близости от фюзеляжа моего аэроплана. Я выжал из двигателя «Ньюпора» всё, что тот мог дать. Начал бросать машину из стороны в сторону, уводя её от потоков вражеских пуль. Заодно на чём свет стоит клял Редара, который никак не может отогнать этого гада от меня. Рванул к облакам, быть может, там получится укрыться. Но прежде чем я нырнул в грязно белую кипень, оттуда вырвался горящий аэроплан – жёлтый, украшенный шипами и обрывками цепей. Он потерял управление и нёсся вперёд, срываясь в неуправляемый штопор. Я едва успел уйти в сторону. Лицо обдало сначала жаром от горящей машины, а после приятно остудило влажностью облака.

Враг, сидевший у меня на хвосте, отвлёкся – и потерял меня. Но и я не стал искать его. Вынырнул из облака, и как оказалось очень удачно, или не очень. Как на это посмотреть. Прямо подо мной летел жёлтый торпедоносец. Вокруг него рассерженными пчёлами вились жёлтые аэропланы и «Спитфайеры» коронеля Брондри. Я же пока был вне этой схватки. Ненадолго. Я бросил свой «Ньюпор» почти отвесно вниз, одновременно нажал на гашетку. Оба пулемёта разразились длинными, под стать жёлтым, очередями. Фосфорные трассы прочертили небо, на мгновение соединив мой аэроплан с торпедоносцем.

Оба двигателя большого биплана были надёжно защищены крыльями. Им мои пулемёты, что слону дробина. Оставалось бить по летуну и прикрывающему его стрелку из передней аппарели. И вот тут мне сопутствовала удача. Длинная очередь срезала их обоих одного за другим. Одетые в жёлтые плащи фигуры конвульсивно содрогнулись и поникли. Торпедоносец же продолжал лететь вперёд. Но вот летун навалился грудью на рычаг штурвала – и большая боевая машина скапотировала. Со всей присущей ей грацией летающего если не кита, то слона уж точно.

А следом я ворвался в середину отчаянной схватки жёлтых со «Спитфайерами». Мне пришлось отчаянно кидать машину из стороны в сторону, закладывать самые немыслимые виражи, чтобы уйти от строчек длинных очередей врага. Жёлтые обозлились на меня за уничтожение торпедоносца и горели жаждой мести. Я вертелся среди них, будто угорь на сковороде. Сам даже ни разу не выстрелил – просто не до того было. Тут бы живым вырваться из жуткой мясорубки, которую мне устроили.

Я пытался уйти в облака, да куда там! Меня всякий раз отрезали от спасительного грязно-белого покрова. Жёлтые казалось даже на более опасных врагов внимания не обращали. Они желали одного – покончить со мной.

Раз не удаётся уйти в облака, я решил бросить машину вниз, к земле. Завертел отчаянный, на грани неуправляемого, штопор. За мной погнались сразу трое. Остальные предпочли продолжить схватку со «Спитфайерами». Но и этих мне хватит за глаза. Их пулемёты не замолкали ни на мгновение. Фосфорные трассы дважды задевали мой «Ньюпор», но на счастье – двигатель остался цел. Только в бортах появились свежие исходящие дымом пробоины. Я продолжал тянуть вниз, наматывая и наматывая витки штопора. Вот только никто из врагов на этот трюк не купился. А может, хотели увидеть, как разобьюсь о землю.

Пора выходить из штопора, иначе и правда врежусь в землю внизу. Я не такой ас, чтобы выводить машину, едва не цепляя колёсами шасси траву. Я упёрся для верности ногой в приборную панель – и потянул рычаг штурвала на себя изо всех сил. Тянул руками и спиной. Мышцы налились болью. В глазах помутнело. В тот миг мне показалось, что вся тяжесть аэроплана навалилась мне на плечи, вдавила по пояс в землю. Но я вытащил-таки «Ньюпор». Вывел его из пике, прекратив опасный – почти неуправляемый – штопор. А теперь мне предстоял встречный бой с тремя врагами на скоростях.

От виража, который я заложил, у меня снова потемнело в глазах. Снова тяжесть навалилась на грудь, выдавливая из неё воздух. Но это была ерунда в сравнении с тем, что мне пришлось испытать только что. Жёлтые аэропланы превратились для меня в размытые тени. Я сморгнул выступившие на глазах слёзы. Раз, другой, третий! Наконец, зрение прояснилось. Я был на прицеле у трёх врагов. Я почти видел их лица, закрытые массивными очками. Теперь счёт шёл даже не на секунды, а на мельчайшие мгновения. Кто первым даст очередь – тот и победил. И мне удалось выиграть это смертельное соревнование у первого врага. Короткой очередью я пожёг его двигатель. Весь нос жёлтого аэроплана вспыхнул, окутался пламенем. И следом я отвернул, уходя от очередей двух других жёлтых аэропланов.

Они снова попытались сесть мне на хвост. И в этот раз мне вряд ли удастся выкрутиться. Я исчерпал запас трюков. Всё-таки я не был асом и летун более чем посредственный, и запас этот у меня совсем невелик. Я снова принялся бросать аэроплан туда-сюда, уходя от длинных очередей. Но всё чаще враги цепляли мой «Ньюпор». Фюзеляж его уже больше походил на дымящееся решето. Живучая всё-таки машина – даже непонятно, как она ещё в воздухе держится.

«Спитфайров» прозевал и я, и, самое главное, мои преследователи. Скоростные аэропланы налетели на жёлтых откуда-то сверху и слева. Сразу четыре машины – против двух вражеских. Схватка закончилась в считанные секунды. Оба жёлтых отправились в последний полёт к земле, объятые пламенем.

«Спитфайеры» же поравнялись со мной. За штурвалом первого сидел Брондри из Тары. Он уже без всякого шутовства козырнул мне. Я в ответ отдал честь на котсуолдский манер. «Спитфайеры» почти сразу набрали скорость, чтобы вернуться в схватку. А вот мне пора было возвращаться. Пулемётные цинки почти пусты, да и на «Ньюпоре» моём бы уже не рискнул вступить в хватку. Ему хватит сейчас одной хорошей очереди, чтобы развалиться окончательно.

Коммодор Дадри поднялся на ноги. У него не было душевных сил сидеть в такой момент. Корабли его эскадры сошлись с врагом на дистанцию даже не ближнего боя. Они лупили друг по другу, сойдясь почти вплотную. И сейчас уже не мастерство артиллеристов решало кому жить, а кому погибнуть. Все зависело только от прочности корпусов небесных крейсеров.

— Всем орудиям прекратить огонь! — неожиданно скомандовал Дадри.

— Но, сэр… — опешил было флаг-офицер, но коммодор оборвал его коротким окриком:

— Выполнять!

Команда обошлась в этот раз без флажка. Тот так и замер рядом с Дадри, раскрыв рот, будто выброшенная на берег рыба.

Орудия «Несгибаемого» замолчали. Теперь было особенно отчётливо слышно, как молотят по обшивке вражеские снаряды.

— Все орудия на правый борт, — продолжал командовать Дадри. Никто уже не оглядывался на впавшего в ступор флаг-офицера. — К слитному залпу готовиться.

«Несгибаемый» содрогался от попаданий. Дадри показалось, что он слышит, как его крейсер стонет. Но он отмахнулся от этих глупых суеверий.

— По моему приказу…

Хардагар вскочил на ноги. И без того узкие глаза его сузились ещё сильнее. Он не понимал, что происходит.

— Что творит этот сумасшедший?! — выкрикнул он. — Почему его корабль прекратил стрелять!

— Противник разворачивает все орудия на правый борт, — доложил по контрасту бесстрастным тоном один из офицеров.

— Нам конец, Хардагар, — высказал Духовлад мысль, которую не решался произнести вслух никто на боевом мостике флагмана эскадры собирателей. — Ты угробил корабль и всех нас.

Хардагар без сил рухнул обратно в капитанское кресло.

Зрелище, которому я стал невольным свидетелем, было просто потрясающее. Сама по себе схватка небесных кораблей, даже если это не дредноуты, а крейсера или фрегаты с корветами, производит впечатление. Но когда крейсер даёт продольный залп почти изо всех орудий – это нечто невообразимое.

Стволы пушек, развёрнутые все разом на правый борт, одновременно выплюнули во врага снаряды. Крейсера – стальной котсуолдский и жёлтый, украшенный шипами, цепями и флагами с неизвестной мне символикой – медленно плыли друг мимо друга. И «Несгибаемый» методично расстреливал своего противника. На жёлтой обшивке вспыхивали многочисленные огненные цветки прямых попаданий. Одну орудийную башню снесло напрочь – в неё угодил снаряд главного калибра. По броне вражеского крейсера зазмеились трещины. Из-под неё повалил густой дым, вырывалось пламя. Но «Несгибаемый» продолжал расстреливать противника. И тот вдруг переломился пополам, начал разваливаться прямо в воздухе. Отказал антигравитационный привод. Куски вражеского корабля пока медленно, но всё ускоряясь полетели на Бадкубе.

А «Несгибаемый» же продолжил движение. Теперь его пушки разворачивались к другим крейсерам жёлтой эскадры.

Я заложил некрутой вираж, направился к флагману котсуолдцев. Вряд ли я сумею дотянуть до «Карадока». Мой «Ньюпор» уже дышал на ладан. Двигатель работал с перебоями, по нему то и дело проскакивали искорки. Датчик антиграва всё время моргал красным. Аэроплан сильно рыскал, отзываясь на каждое движение штурвала порой совершенно непредсказуемо. Я едва дотянул до палубы «Несгибаемого» и попросту уронил на неё свой «Ньюпор». Он даже пары саженей проехать уже не смог. Стойка шасси подломилась, и аэроплан завалился на бок, да так и замер. Я выбрался из него. А к машине уже спешили механики с крючьями и тросами. Так закончилась боевая карьера ещё одного аэроплана.

Я устало стянул с головы промокший от пота шлем. Теперь надо найти командира палубной авиации «Несгибаемого» и узнать – выдадут мне ещё одну машину или оставят куковать до конца сражения.

Но прежде чем я нашёл его, на палубу стремительно опустились четыре «Спитфайера». Из первого вылез коронель Брондри. Я остановился даже на минуту, невольно залюбовавшись отличными боевыми машинами. Вряд ли мне придётся посидеть за штурвалом одной из таких. Брондри заметил меня и сделал приглашающий жест. Я подошёл к нему поближе. Коронель, рядом с которым стояли остальные летуны его звена, вынул пачку сигарет и закурил. Предложил мне, но я вежливо отказался.

— Правильно, — кивнул он, усмехнувшись, — курение убивает.

— Да, да, — подхватил явно привычную шутку один из летунов, — сигареты убьют тебя раньше Блицкрига или жёлтых.

— Вы возвращаетесь в небо? — спросил я зачем-то у Брондри, хотя это и так было ясно, как день.

— Нет, — коронель закурил и сделал неопределённый жест левой рукой. — Отлетались все на сегодня. Торпедоносцы мы посшибали, не без твоей помощи, а больше в небе делать нам нечего. Корабли слишком близко сошлись – небо уже не с овчинку, а меньше стало. Нам там места не осталось. Возвращаемся в нашу кают-компанию. Будем пить и вспоминать тех, кто не вернулся.

— А вы ведомого моего не видали?

Даже не знаю, зачем задал этот вопрос. Ведь нельзя сказать, что Редар стал моим другом за эти часы. Он всё-таки был приставлен ко мне, как палач, и я этого не забывал.

— Сгорел он, твой ведомый, — ответил один из летунов звена Брондри. — Когда тебе на хвост сел жёлтый, он попытался прикрыть тебя, но получил очередь прямо в мотор. Вниз ушёл отвесно, даже в штопор не свалился. Скорее всего, его самого той же очередью и убило.

— Вот и тебе уже есть, кого с нами вспомнить, — махнул мне рукой Брондри из Тары. — Идём с нами, урдец, этот бой сделал нас братьями по крови и небу.

Я слышал, что летуны часто относят себя к какой-то особой касте. Так было со времён первых полётов, когда в небо поднимались ещё на обычных аэропланах, без антигравов. Всех остальных, даже матросов и офицеров воздушного флота, они числили людьми едва ли не низшего сорта. А потому заявление от коронеля о том, что я стал братом летунам их звену, стоило дорого. Очень дорого. И вскоре мне предстояло в этом убедиться.

Кают-компания у летунов на борту «Несгибаемого» была своя. Они никогда не отдыхали вместе с офицерами крейсера. Так было заведено почти во всех небесных флотах мира. Вроде бы только нейстрийцы не придерживались этой традиции.

Сегодня в ней было сильно накурено, и стоял крепкий дух десятка немытых мужских тел. Все иллюминаторы были закрыты броневыми щитами и внутри горел безжизненный свет электрических ламп. Вентиляция плохо справлялась с сигаретным дымом, а курили почти все летуны, что собрались здесь. Пили мы почти не закусывая. Раз за разом опрокидывали стаканы с тёмным крепким напитком, который летуны называли ишки. В глазах быстро помутнело, движения стали замедленными.

Я покачивался на стуле, почти не слушая, что говорят остальные летуны. Мне не было до этого дела. Не было мне дела и до сражения, которое шло за броневыми листами обшивки. Я был почти уверен, что котсуолдцы разбили жёлтых. После того, как флагман врага упал на Бадкубе, объятый пламенем, вряд ли жёлтые сохранили боевой запал. Скорее всего, они отступают. Возможно, прямо сейчас потрёпанная эскадра Котсуолда разворачивается, чтобы вместе с танкерами покинуть, наконец, пределы Урда.

Потом в кают-компанию вошли люди в знакомых мне куртках на меху и шлемах. Это были воздушные пехотинцы. И пришли они за мной. Офицер, командовавший ими, велел мне подниматься. Я не стал спорить, попытался встать. Однако после выпитого ишки, это оказалось не так-то просто. Пришлось ухватиться за угол стола – ноги внезапно отказались служить мне. Колени подогнулись, и я едва не повалился мешком на палубу.

— Поддержите его, — махнул рукой своим бойцам офицер воздушной пехоты.

Солдаты шагнули ко мне, но тут на их пути вырос такой же пьяный, как и я, если не сильнее, коронель Брондри из Тары.

— Что вам надо от этого летуна?! — выпалил он, стараясь придать голосу грозный, начальственный тон. Получалось, надо сказать, не слишком хорошо, уж очень сильно заплетался язык коронеля. Даже понимать его и было сложновато.

— Забираем по подозрению в шпионаже, — отчеканил офицер воздушной пехоты. — Посидит на гауптвахте. Приказ коммодора Дадри.

— При всём моём уважении к коммодору, — отрезал Брондри, — летуны не в его власти. Я командир лётной части «Несгибаемого» и без моего одобрения никого из летунов арестовывать не будут.

— Но это урдец, — опешил офицер воздушной пехоты, — он…

— Он дрался вместе с нами в небе и сбил торпедоносец жёлтых, — отрезал Брондри, казалось, он трезвел с каждым сказанным словом.

— Но…

— Хватит! — громче прежнего рявкнул на несчастного офицера Брондри. — Этот урдец под моей защитой – так и передай коммодору. Или под моим конвоем, если ему так будет спокойней. Если что-то выкинет, у всех нас есть револьверы, как-нибудь сумеем справиться с ним.

Молодой офицер совсем поник. Идти на открытый конфликт со старшим по званию дело совсем неблагодарное. Из него ведь могут в конечном итоге сделать козла отпущения. А так он просто доложит командиру, что привести урдца не удалось. А там уж пусть начальство само разбирается – насколько им нужен этот урдец, чтобы ссориться из-за него с коронелем.

Воздушный пехотинец отдал честь и покинул со своими людьми кают-компанию. Брондри почти рухнул на стул. Я последовал его примеру, правда, едва не промахнулся под общий хохот летунов. Но смеялись надо мной совсем не обидно, а просто по-дружески. Почти сразу в руке у меня оказался очередной стакан с ишки, а кто-то произносил новый тост. Значит, надо пить. Я сделал большой глоток огненного напитка, он промчался по горлу и ухнул в живот комком яростного пламени. А потом был ещё один такой комок, и ещё один, и ещё, и ещё…

Мы пили, вспоминали, снова пили. А после повалились спать. Кто на палубу, кто лицом на столе. Я же сидел, откинувшись спиной на жёсткую спинку стула, и думал о том, что наконец покинул пределы Народного государства. Работа моя, можно сказать, только начинается.

Три человека наблюдали за отступлением эскадры собирателей. Котсуолдцы сильно потрепали её. После гибели флагмана им удалось взять в два огня один из крейсеров, украшенных шипами и обрывками цепей. Тот отходил, яростно огрызаясь из всех орудий, но всё же рухнул в море, сражённый множеством попаданий вражеских снарядов. Остальные корабли сумели уйти. Котсуолдцы не стали преследовать их. Им и самим хорошо досталось в этом сражении. Их корабли медленно разворачивались и вместе с громадами танкеров брали курс на запад. К границе.

— Уходят, — прокомментировал без особой нужды происходящее князь Махсоджан. Он произнёс эту фразу лишь для того, чтобы нарушить повисшее тяжкое молчание. — Теперь город наш.

Ни Иштуган-бей, ни фельдмаршал Реборг Онгемунд ничего говорить не стали. К чему комментировать и без того очевидный факт?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ