В чужом небе (СИ) — страница 5 из 10

Эскадрилья «Смерть»

Глава 1

Столица Нейстрии – какой молодой человек не мечтает хоть раз побывать тут? Город волшебный и загадочный. Город философов, художников и поэтов. Город летних кафе и театров под открытым небом. Город будущего в какой-то мере – ведь несколько Континентальных и даже одна Всемирная выставка достижений промышленности проходили в столице Нейстрийского королевства.

Однако война изменила и этот город. Закрылись летние кафе. Больше не сидели прямо на нагретых солнцем улицах художники, готовые нарисовать портрет любому желающему всего за несколько монет. Теперь всюду царила война. Хотя прежняя беззаботность всё-таки прорывалась, даже через её страшный налёт. В небольших ресторанчиках было достаточно посетителей. Работали, конечно же, и знаменитые на весь мир кабаре. За их дверями военные со всего Континента могли позабыть на время о том, что творится вокруг, и завертеться в бессмысленной карусели веселья и порока. Конечно, те, у кого были на это деньги. Компанию им составляли дельцы и спекулянты, что наживались на идущей войне. Военные презирали их и делали вид, что только терпят подобных субъектов рядом с собой. Однако поделать-то ничего не могли, на самом деле, ведь у последних зачастую денег было намного больше.

Для меня, конечно, все ресторации и кабаре были закрыты. По самой банальнейшей причине – у меня просто не было денег. Народные тут не принимали – за исключением золотых червонцев, выпущенных комитетом. Но их-то у меня, как раз и не имелось почти.

Сильно потрёпанная в бою с жёлтыми котсуолдская эскадра ненадолго задержалась в столице Нейстрии. Её ждали верфи Мариньяна, где ремонтировали небесные корабли союзников. До Мариньяна меня, конечно, никто везти не собирался. Высадили прямо в столичном порту, отпустив на все четыре стороны.

Правда, если бы не вмешательство коронеля Брондри из Тары, вряд ли меня отпустили бы подобру-поздорову. Ведь стоило только эскадре покинуть поле боя, а мне протрезветь, как меня тут же потащили на допрос прямиком в коммодорскую каюту. Допрашивал сам Дадри, хотя рядом присутствовал внушительный господин с седыми бакенбардами и тщательно уложенной волосок к волоску причёской. В нём я легко узнал котсуолдского консула Тенмара, хотя раньше мне приходилось только слышать о нём от Симрана.

— Чем вы можете доказать, что вы не шпион? — первым делом поинтересовался Дадри.

— Ничем, — честно ответил я. — У меня нет и не может быть никаких доказательств того, что я не шпион.

— Тогда что мешает мне приказать выбросить вас за борт, мистер народный уполномоченный?

— Я не уполномоченный. Был стражем Революции, потом простым бойцом Народной армии. После летуном на крейсере «Карадок».

— А с чего это вам вообще захотелось попасть на борт крейсера его величества?

— В Урде для меня стало слишком жарко. Настолько жарко, — уточнил я, опережая возможные вопросы, — что даже в воюющей Нейстрии мне будет куда уютней.

— Быть может, — тон котсуолдского консула был предельно вежлив, — вы согласились бы поработать на нашу военно-морскую разведку? Мы могли бы помочь вам устроиться в столице Нейстрии. Дать некоторые контакты среди эмигрантов. Снабдить некоторой суммой денег золотом.

— Весьма лестное предложение, — усмехнулся я. — Но я отлично знаю, что большинство эмигрантов уже куплены на корню Блицкригом. Вы хотите втравить меня в слишком опасную игру, господин консул, а я только что едва выпутался из такой.

— В таком случае вас проще выбросить за борт, как хотел коммодор Дадри, — позволил себе тонкую улыбку Тенмар. — Ведь отказавшись работать на нас, вы, господин народник, становитесь нашим потенциальным врагом. Врагов же, согласитесь, надо уничтожать, и лучше всего превентивно.

— А не боитесь сделать своим врагом коронеля Брондри из Тары?

— Чёртов рыцарь неба, — пробурчал себе под нос, но достаточно громко, чтобы его услышал и я, и консул, коммодор Дадри. — Вечно от него одни неприятности. Я бы с удовольствием запирал его на гауптвахте или в летунской кают-компании и выпускал только во время боя.

— Это могло бы стать разумным решением, — без улыбки заявил консул, — однако воплотить его в жизнь невозможно по многим причинам.

Интересно, Тенмар вообще был наделён таким качеством, как чувство юмора или всё сказанное, действительно, воспринимал всерьёз?

Принять предложение консула и согласиться работать на военно-морскую разведку Котсуолда мне, конечно, пришлось. Но не при коммодоре Дадри, а несколько позже во время частной беседы с Тенмаром. Он вызывал меня к себе в каюту, больше похожую на салон в миниатюре и постепенно склонял к мысли о том, что самый выгодный для меня путь, это сотрудничество с котсуолдской разведкой. Я же попросту набивал себе цену, не соглашаясь сразу. Таковы уж правила игры.

Вообще, котсуолдская военно-морская разведка была интересным заведением. Она существовала с тех времён, когда корабли ещё не летали в небе на антигравитационных приводах, а бороздили просторы мирового океана. И названия с тех пор не поменяла, хотя военно-морской флот утратил свои позиции, а говоря проще – почти сошёл на нет. Даже у островного Котсуолда остались только рыболовецкие флотилии да несколько мощных плавучих крепостей, оборонявших его берега. Однако разведка по традиции продолжала именоваться военно-морской.

— Мне кое-что будет нужно от вас, лорд Тенмар, — заявил я, сразу после того, как принял-таки его предложение.

— И что же именно? — консул был сама невозмутимость – истинный котсуолдец.

— Эскадрилья «Смерть». Вы ведёте свою игру, и я только что согласился подыгрывать вам. Я же веду свою и не скрываю этого. И мне нужна эскадрилья «Смерть». Я уверен, что военно-морская разведка знает о её нынешнем месте базирования.

— Об этом вам лучше поговорить с вашим другом коронелем Брондри. Он некоторым образом хорошо знаком с командиром этой наёмной эскадрильи, и уверен, подскажет вам, как найти её вербовщика в столице Нейстрии.

Я шагал по вечерним улицам столицы Нейстрии. Город был прекрасен, хотя и утратил для меня известную часть своего почти магического флёра. Ведь в прошлый раз я был здесь совсем ещё мальчишкой, ещё до войны, во время длительного отпуска из мичманского училища. Тогда здесь всё было легко и беззаботно, город жил воспоминаниями о Всемирной выставке. И всюду можно было увидеть её следы.

И тут, словно возвращая меня в прошлое, из полуоткрытых дверей ресторации раздались напевы аккордеона, к нему почти сразу присоединилась скрипка. И вот уже звучит небольшой оркестрик. Эта музыка когда-то пронизывала всю столицу. Сейчас можно услышать лишь её далёкие отголоски.

Я сунул руки в карманы и поспешил мимо. Меня ждало вовсе не такое уютное место, как эта ресторация. Кабачок на окраине города, где с восьми вечера до полуночи сидел вербовщик эскадрильи «Смерть».

…Коронель Брондри из Тары окинул меня настолько откровенно оценивающим взглядом, что я почувствовал себя не то собакой, не то лошадью, к которой прицениваются на рынке. И лошадью или собакой непременно с брачком – не то чтобы сильным, скорее досадным.

— Ты уж прости, урдец, но ты любитель, — заявил мне Брондри. — Талант у тебя определённо есть. Небо ты чувствуешь. Но долго на этом не пролетаешь. А «Смерть» это не та эскадрилья, где на одном таланте продержаться можно достаточно. Я не стану отправлять тебя на верную смерть, урдец.

— Коронель, — ответил ему я, — я прошёл через многое, чтобы найти эту эскадрилью. Тут дело не в прихоти. Будь моя воля, я бы и пределов родины не покидал. Однако ситуация для меня сложилась так, что я должен найти эскадрилью «Смерть». Должен летать с ними. А уж там собьют меня или нет – уже моё дело.

Брондри скривился, будто мокрицу проглотил. Он выхватил из-под стола початую бутыль с ишки, наполнил два стакана. Свой махнул залпом. И тут же наполнил снова.

— Я никогда не отправлял людей на верную смерть, урдец, — заявил он, делая уже более осторожный глоток. — Только если сам вёл их. Но я не могу пойти с тобой и записаться в эскадрилью «Смерть». Хотя иногда и очень хочется бросить всё, послать службу куда подальше, да и уйти в наёмники. Но сам знаю, что сделать этого не могу. Слишком много за моей спиной благородных предков, приходится оправдывать доверие давно сгнивших в могилах покойников.

— Это никак не приближает нас к тому, что мне надо попасть в ряды летунов эскадрильи «Смерть».

— Да ты просто самоубийца, урдец, — Брондри хлопнул залпом второй стакан ишки. Взялся за бутылку, однако не стал наливать третий – спрятал её обратно под стол. — Хотя, быть может, только таким отчаянным и место в эскадрилье. Запоминай внимательно то, что я тебе скажу – повторять не стану, так и знай.

На память я никогда не жаловался, а потому сразу узнал человека сидящего за столом в самом тёмном углу кабачка. Он сидел, опустив голову и надвинув на глаза сломанный козырёк картуза. Больше всего он походил на рабочего с завода, зашедшего сюда пропустить стаканчик-другой после смены. Апатия, нежелание общаться с кем бы то ни было. А крепкое телосложение отбивало у весельчаков и хулиганов желание цепляться к нему.

Войдя в кабачок, я махнул рукой девице, и направился прямиком к столику, что занимал вербовщик. Тот приподнял на меня усталое, одутловатое лицо, когда уселся прямо напротив него.

— Чего уселся? — спросил он. — Столов вокруг свободных полно.

— Хочу угостить тебя чёрным имперским пивом, — произнёс я со слегка наигранной лёгкостью, — говорят, ты до него большой охотник.

— Говорят, — протянул он с прежним отменным равнодушием.

— Да и я по нему соскучился в Урде, — заявил я. — Как война началась, в Народном государстве с хорошим пивом туго стало. Некому его покупать в империи – сейчас народу хлеб нужнее, чем пиво. А куда ж хорошему летуну да без пива?

— Ты себя, что ли, хорошим летуном считаешь?

— Я дрался над Бадкубе с жёлтыми, слыхал о такой битве?

Я знал, что новости о смертельной схватке котсуолдцев с эскадрой выкрашенных в жёлтый цвет кораблей, уже давно разошлись по всей столице Нейстрии. И уж до этого кабачка дошли точно.

Девица подошла к нам, и я заказал ей имперского чёрного пива и что-нибудь на закуску.

— А денег расплатиться хватит?

Я молча сунул ей в руку золотой червонец. Один из пяти, вручённых мне людьми консула Тенмара. Кроме этих денег у меня имелась ещё расписка на пятнадцать червонцев, по которой мне должны были выдать деньги в любом котсуолдском банке. Военно-морская разведка оказалась довольно скупой конторой. На её гонорары не особенно пошикуешь.

Девица ушла, и мы с вербовщиком продолжили разговор. Теперь он пошёл несколько более открыто.

— С чего ты взял, что вообще подходишь?

— Я тут по рекомендации коронеля Брондри из Тары, — выложил на стол я свой главный козырь. — Сам понимаешь, без него я бы никогда не нашёл тебя.

— И какого мнения о тебе коронель?

— Считает отчаянным самоубийцей и долго отговаривал от этой идеи.

Я решил быть честным. Не знаю, есть ли возможность у ребят из эскадрильи проверить мои слова, однако всегда стоит исходить из худшего варианта развития событий.

Нам принесли пиво и пару не слишком упитанных сосисок. Последние больше напоминали раздувшихся земляных червей. Да и капуста, которой они были украшены, не вызывала у меня доверия. Вербовщик к закуске не притронулся, и я последовал его примеру. Пиво оказалось отменным. Это при том, что я его вообще-то не сильно люблю. Однако имперское чёрное оценил по достоинству. Ни разу раньше не приходилось мне пробовать такого вкусного пива.

— Приходи завтра в два часа пополудни, — заявил мне вербовщик. — Тебя будут ждать те, кто принимает решения.

Мы допили отменное пиво, и я поднялся из-за стола.

— Жаль только завтра, — бросил я на прощание, — я не смогу тебя пивом угостить. Деньги все вышли.

Теперь пришло время отправиться на квартиру, указанную мне людьми Тенмара. Там проживал один из их агентов в среде урдской эмиграции. Человек с неприметной внешностью и манерами провинциального клерка объяснил мне, что агент этот – всего лишь мелкая сошка. Оперативный псевдоним Зонт. Он из интеллигентов и покинул Урд во время второй волны эмиграции, когда в Народном государстве менялась власть, и членов Революционного конвента частенько расстреливали сразу после заседаний. Жил официально на деньги, что зарабатывал частными уроками философии. И зарабатывал он ровно столько, чтобы хватало на съём квартиры и оставалось ещё немного, чтобы с голоду не помереть. Как я уже говорил, военно-морская разведка Котсуолда весьма прижимиста.

До квартиры Зонта я добрался уже в сумерках. Он обитал в ближнем пригороде Нейстрийской столицы, и прошагать мне пришлось довольно приличное расстояние. Зонт снимал флигель в аккуратном, но несколько обветшавшем частном домике, окружённом невысокой кованой оградой. Я подошёл к ставням его окна, уже закрытым по вечернему времени. Трижды постучал, подождал и стукнул ещё два раза. Изнутри послышалась возня. Ставни распахнулись и на фоне тусклой лампочки, стоявшей где-то в глубине комнаты, я увидел заросшее короткой, но какой-то неаккуратной бородой, лицо, обрамлённое длинноватыми сальными волосами.

— Зачем вы стучите так поздно? — сварливым тоном произнёс он. По-нейстрийски Зонт говорил без малейшего акцента. — Квартирные хозяева уже спят.

— Служба у меня такая, — сходу осадил его я. Говорил нарочито по-урдски. — Впустите меня, Зонт, пока совсем не стемнело. У меня найдётся кое-что перекусить и сегодня вечером и завтра на завтрак останется.

Тут я не кривил душой. По дороге к Зонту я потратил ещё один червонец, и теперь в левой руке у меня лежал внушительный бумажный пакет с едой. На двоих хватит вполне.

Котсуолдский агент впустил меня, хотя было видно, что особой радости он по этому поводу не испытывает.

Внутри домик оказался аккуратный, но пропитанный какой-то затхлостью, как будто его не проветривали давно. Так пахло в матросских кубриках, когда наш небесный корабль поднимался настолько высоко, что открывать иллюминаторы становилось уже опасно. Воздух там был слишком разреженный и холодный для этого.

Мы молча уселись друг напротив друга за шаткий столик. Я принялся выставлять на него ту нехитрую снедь, какой удалось разжиться на рынке. Её и правда должно было хватить и на сегодня, и на завтра останется чем позавтракать.

— На какую разведку работать изволите? — поинтересовался у меня Зонт вместо приветствия. — Котсуолд? Или Блицкриг?

— А вы, стало быть, обе обслуживаете, — усмехнулся я.

Конечно, подобные ему люди ценились разведками только за то, что их домишки или квартирки были своего рода тихой гаванью, куда полиция не особенно суёт нос. Что получишь с такого вот полунищего философа, подрабатывающего частными уроками? И опасности он для порядка никакой представлять не может, естественно.

— Я на всех работаю, кто мне платит, — честно ответил Зонт. — Хотя платят, это сильно сказано. Едва хватает сводить концы с концами.

— Да вы ешьте, Зонт, — махнул я рукой. — Чего на еду глядеть?

Какое-то время мы уплетали принесённую мной еду за обе щёки. Я, конечно, больше для вида, а потому основная часть досталась Зонту. Чем тот остался вполне доволен. Несмотря на довольно субтильное телосложение, поесть он был не дурак.

— И всё-таки на кого работаете? — насытившись, спросил у меня Зонт.

— А вам не всё ли равно, а? — отмахнулся я. Его настойчивость мне не нравилась. — Я у вас заночую, и завтра же исчезну, скорее всего, навсегда.

— Вы должны понять меня, — ответил Зонт. — Идёт война, и мои домовладельцы давно уже озабочены количеством посетителей, что бывают у меня, никогда не задерживаясь. Поэтому я просто вынужден доносить обо всех в полицию, иначе сам быстро окажусь за решёткой.

Похоже, Зонт был из тех людей, кто однажды начав бояться, не переставал уже никогда. И страх подчинил его себе ещё в Урде, потому собственно он и эмигрировал в своё время.

— Называйте любую, хоть урдскую, — заявил я. — Это не так важно. Вряд ли ваши друзья из полиции смогут проверить меня. Я не собираюсь им попадаться. И помните, если вы приведёте их ночью, то можете сразу заказывать себе место на кладбище.

Тут Зонт взвился. Он подскочил на ноги, лицо его так побледнело, что мне показалось в первую минуту, он прямо тут же рухнет замертво. Но нет. Он разразился яростной тирадой, которую ничуть не портил тот факт, что произносил её Зонт почти шёпотом.

— Не смейте мне угрожать! Я прошёл через такое, о чём вы и не догадываетесь. Мне угрожали расправой самые разные люди. Но я никогда не шёл у них на поводу. Я всегда оставлял последнее слово за собой. Ибо на моей стороне ум, который сильнее пудовых кулаков.

— Сядьте, Зонт, — осадил его я. — Вам же сейчас дурно станет. Вон как побледнели, лица на вас нет. И умом своим мне тут тыкать не надо. Я не нопник и не пьяный солдат, от которых вы сбежали из Урда. В прошлом я офицер Царской армии, дрался в Первую войну, и в Гражданскую. И не я виноват, что оказался за границей.

— А кто же вам виноват? — наставил на меня длинный палец Зонт.

— Да вы же и виноваты в Революции. Вы, окопавшиеся в тылу и грабившие страну, кричавшие о том, что война преступна и откровенно желавшие поражения собственной армии. Только не говорите, что не ходили на митинги против войны, не встречали радостно первую Революцию, не прыгали от счастья, когда отрёкся от престола царь. Мы умирали за вас в небе и в гнилых окопах, а надо было развернуть штыки, и пойти маршем на столицу, как призывал генерал Вешняк. Жаль тогда слишком мало офицеров откликнулось на его порыв. Выкинули бы всю сволочь из столицы, и посадили царя на место, быть может, всё тогда обернулось бы по-другому. И вам, Зонт, не пришлось бы бежать из Урда на философском лайнере.

— Откуда вы знаете, как я покинул родину? — вспылил ещё не до конца остывший агент.

— Да это же очевидно. Не представляю я вас пробирающимся через границу в обход постов стражи и конных разъездов. А значит, вы могли только улететь на пресловутом философском лайнере.

— Всё-то вы, господин неизвестно чей шпион, знаете про меня. А вот скажите-ка, почему вы не пошли с генералом Вешняковым на столицу?

— Ошибаетесь, я дрался в том походе в составе ударного батальона.

И ведь я ни разу напрямую не солгал Зонту. Я, действительно, дрался, и действительно в составе ударного батальона. Только батальон был матросский, и сражались мы против офицерских полков генерала Вешнякова, которого чаще и свои, и чужие называли просто Вешняк.

Зонт от моих слов как-то весь сник. Он опёрся локтями на стол, подпёр руками голову, будто боялся, что если отпустит, то стукнется лбом об столешницу.

— Заболтались мы с вами, Зонт, — сказал я. — Покажите мне место, где можно улечься. Обещаю освободить его завтра к девяти утра.

— Постарайтесь встать пораньше, — попросил меня Зонт. — Я в девять уже ухожу давать уроки. До столицы ведь пешком путь неблизкий.

— Вот мы его вместе и скоротаем.

Эту ночь я провёл на топчане, закутавшись в немного пахнущее хлоркой одеяло. Его явно доставали довольно часто, и, наверное, стирали после того, как уходил очередной агент той или иной разведки.

Утром я проснулся от того, что Зонт гремел на кухне посудой. Когда я, наскоро умывшись, вышел к нему, агент нескольких разведок и нейстрийской полиции в придачу уже выставлял на стол тарелки с оставшейся со вчерашнего дня снедью. Он встал, скорее всего, немного раньше моего и успел даже разогреть еду на газовой плите. Привыкший больше к примусам и керогазам, я был сильно удивлён, увидев её на кухне в таком вроде бы не слишком роскошном домике.

— А тут почти у всех такие есть, — проследив мой взгляд, усмехнулся Зонт. — В районах почище, даже электрические. Такие вот дела.

В Народном государстве газовые, а уж тем более электрические плитки можно было найти только в домах самых обеспеченных граждан. Да и то, наверное, в одной столице. Про остальные города я и вовсе молчу.

— Хорошо они тут устроились, — буркнул я, садясь за стол. — На угле экономят.

— Топят тут тоже газом, — заметил Зонт. — Про печки все забыли давно, — и снова прибавил. — Такие вот дела.

Мы поели не торопясь и вместе вышли из дома. При этом Зонт оделся как-то очень уж тепло для этого времени года. Хотя на родине, конечно, и стоило бы надеть пальто, а под него толстый свитер, но в Нейстрии-то климат намного мягче, чем в Урде.

— Вот только не надо на меня так коситься, — бросил мне Зонт, пока я ждал его в небольшой прихожей дома. — Я терпеть не могу мёрзнуть, а пар, как известно, костей не ломит.

Я в ответ только плечами пожал.

На улице оказалось удивительно тепло. Даже солнце иногда проглядывало через разрывы в бегущих по небу облаках. Зонт же предпочёл не расставаться с висевшим на левой руке зонтом. Теперь стал понятен смысл его оперативного псевдонима. Он остановился перед дверями дома, проверил, хорошо ли их запер, а после принялся прикуривать. Делал он это на удивление неумело. Дважды спичка у него гасла, и на третий раз мне захотелось отобрать у него коробок и прикурить самому. Но я сдержался. В конце концов, это просто неприлично – вот так лезть к другому человеку.

Наконец, Зонт прикурил с грехом пополам, пару раз затянулся, и мы медленно зашагали по улице. Пригород в утреннюю пору был тих и спокоен, только кое-где из-за заборов гавкали собаки. Да и те как-то сонно, будто просто несли службу, оповещая проходящих о своём присутствии. Не суйтесь, мол, хуже будет. Разговаривать не хотелось ни мне, ни Зонту, и весь путь до остановки трамвая мы проделали в молчании.

Вчера я шёл сюда уже поздно и трамваи просто не ходили. Да и теперь пришлось постоять нам с Зонтом, прежде чем звенящий вагон, подкатил к остановке, мерно покачиваясь на рельсах. Бугель[5] его постоянно искрил. Вагон приехал почти пустой. Мы с Зонтом уселись на деревянные сидения, оплатив девушке-кондуктору проезд. Она мило улыбнулась нам, принимая деньги и отрывая билеты.

Теперь за окнами пробегал пригород столицы. Такой сонный, что просто не верилось, что не так уж далеко отсюда идёт война. Лишь попадающиеся на глаза солдаты, машины с кругами нейстрийской военной символики да посты противовоздушной обороны напоминали о ней.

— Блицкриг совсем близко, а тут словно и нет войны, — высказал я свою мысль. Молчать сил больше не было. — Какие-то тут все слишком беззаботные.

— Они будут точно так же жить и при Блицкриге, — ответил Зонт. — Ведь те зверств не творят, просто назначают свою администрацию. Им ведь не нужно яростное сопротивление всего народа. А к смене правительства большинство отнесётся равнодушно. Тем более, я уверен, что генерал-кайзер вовсе оставит на троне нынешнего короля, просто при нём будет майордом – марионетка Блицкрига. Для народа, в общем-то, ничего и не изменится.

— Вы как будто уже смирились с поражением Нейстрии.

— А с ним тут почти все смирились. Вы не видели как через столицу и пригороды спешным маршем шли колонны котсуолдцев. Бежали к морю – это очень метко подмечено. Они именно бежали. Катились танки и броневики. В небе было темно от аэропланов. И вся эта армада движется прочь от фронта. Бежит от Блицкрига. После такого кто угодно смирится с поражением. Если бы не имперцы, Блицкриг, наверное, уже взял бы столицу Нейстрии. Но и те долго фронт не удержат – это понятно всем. Каждый день по радио в сводках с фронта говорят о том, что их теснят к границам.

— Есть ещё Урд, там Блицкригу приходится несладко в Прияворье и Полесье. Я слышал, бои там идут жаркие.

— А Бадкубе потеряли. Без нефти в наше время никуда, а урдская нефть – вся в Бадкубе.

С этим было не поспорить. Но Котсуолд сбежал и оттуда, хотя и не без вмешательства неизвестных сил. Об этом, конечно, я говорить Зонту ничего не стал. Да и вообще, наш разговор сошёл на нет. А после пары остановок Зонт попрощался со мной и вышел из трамвая. Я проводил взглядом его сутулую фигурку. Весьма, если задуматься, обыкновенный субъект. Можно сказать, типичный представитель урдской эмиграции. Даёт уроки и докладывает всем, кому может, лишь бы не умереть с голода. Хотя стоит заметить, в Народном государстве, его вполне возможно ждала бы именно голодная смерть. Многие подобные ему интеллигенты сгинули в лихие годы Гражданской войны как раз по этой причине. Они оказались попросту не нужны, выброшены на обочину истории. Те, у кого остались хоть какие-то сбережение, купили себе места на философских лайнерах, и всё для того, чтобы давать уроки, а если повезёт, то работать на какую-нибудь разведку. Или сразу несколько – уж больно скудно те платят.

То, что мне устроят проверку на вшивость по дороге к кабачку, я понимал отчётливо. Знал, и что убивать не собираются, а если попробуют, ничего у них не выйдет. И это было большим козырем у меня в рукаве, правда, как выяснилось позднее, козырь этот оказался чрезвычайно опасным. Для меня самого в первую очередь.

Соскочив с подножки трамвая, я, как ни в чём не бывало, зашагал к кабачку. Обе руки сунул в карманы, чтобы нельзя было понять, в каком именно у меня спрятан револьвер. Трюк простенький и незамысловатый, однако, чего ещё ждать от летуна. Я ведь не профессиональный шпион.

Я даже примерно понимал, где меня будут брать в оборот. У поворота к кабачку курили двое грузчиков в кепках и мешковатых робах. Делали вид, что ждут кого-то. Улица в этом месте была особенно узкой, и пройти мимо них на хоть сколько-нибудь приличном расстоянии у меня просто не было шансов. Увидев меня, грузчики посторонились, так чтобы у меня осталась только одна возможность миновать их – пройти между ними. При этом один выбросил окурок папиросы и принялся тщательно растирать его каблуком о мостовую.

Брали, в общем, классически. Только слепой не заметил бы простейшей уловки и поданного сигнала. Значит, сейчас меня и возьмут. Стоило мне пройти пару шагов, оказавшись между грузчиками, как они, не сговариваясь, подхватили меня под обе руки, плотно прижав их к бокам. Я не мог и пальцем шевельнуть.

— Эй, эй! — крикнул я на нейстрийском. — Вы что творите?! Полиция! Помогите! Грабят!

— Тихо, — прошипел мне в спину ледяной голос на чистом урдском. — Тихо, косорылый, не надо дёргаться. — И тут же в затылок мне упёрся ствол.

Теперь ледяной голос обращался к лжегрузчикам.

— Обыскать его.

Мне быстро вывернули карманы. Вынули револьвер и пачку патронов, прихваченную ещё на «Несгибаемом» – подарок коронеля Брондри.

— Вы кто такие? — попытался я завязать диалог. — Что вам от меня нужно?

— Да уже ничего, — хохотнул один из державших меня лжегрузчиков.

— От покойников никому ничего не надо, — заметил второй, — и покойникам – тоже, не надо.

— Разболтались, — осадил их ледяной голос. — Ведите косорылого в тупик, там его прикончим.

— Да за что меня убивать?! — взмолился я. — Что я вам дурного сделал?!

— Шпионишь, — ответил ледяной нехотя. — А с косорылыми шпионами у нас разговор короткий.

Лжегрузчикам пришлось меня буквально на себе волочь. Я едва переставлял ноги, повиснув у них на плечах. Они бранились вполголоса, поддерживая меня. На ходу обладатель ледяного голоса уже не мог держать оружие приставленным к моей голове, и это давало мне шанс. Надо только пройти ещё пару шагов, пускай все поверят, что сдался, окончательно утратил всякую волю к сопротивлению.

К тупику меня пришлось уже практически тащить на руках. Лжегрузчики, да и обладатель ледяного голоса, уже не ожидали от меня никаких сюрпризов. Вот тогда-то я решил им его преподнести.

Стремительный рывок вперёд. Лжегрузчики упустили меня. Конечно, они ведь не были профессиональными волкодавами из контрразведки – те не расслабляются никогда, даже если покойника тащат, и от него ждут какой-нибудь неприятности. Я оттолкнулся ногой от стены и врезался всем весом в левого здоровяка. Ухватил его за грудки и толкнул на обладателя ледяного голоса. Точнее в ту сторону, где тот предположительно должен быть. Грянул выстрел, но стреляли явно для острастки. Пули выбила кирпичную крошку почти в аршине от моей головы. Второй лжегрузчик опомнился быстро. Он врезал мне пудовым кулаком в лицо. Я едва успел руки подставить, закрывшись плечом от удара. Но он оказался настолько силён, что едва не свалил меня с ног. А тут и первый опамятовался и ударил меня в живот. В этот раз закрыться я уже не успел. У меня из лёгких словно весь воздух разом вылетел. Я переломился пополам и рухнул на колени. Этот лжегрузчик оказался не только силён – он ещё и бить умел правильно. Удар у него был хорошо поставлен. И он доказал это сразу же, приложив меня кулаков в висок. Я повалился на мостовую, больно ударившись головой. По лицу моему обильно текла кровь.

— Допрыгался, косорылый, — раздался над головой ледяной голос.

Я с трудом повернул голову и увидел стоящего надо мной его обладателя. Им оказался не кто иной, как Гневомир. Узнать его оказалось легче лёгкого. Я ведь достаточно хорошо изучил его дело, пока готовился к этой операции. И долго глядел на самые разные фотокарточки. Видел его в юнкерской форме, и в офицерском мундире, и позже, уже в гражданке, но с фуражкой, украшенной башенной короной, на голове. В руке он держал направленный мне в лицо мощный котсуолдский револьвер.

— Это ты меня ещё косорылым шпионом называешь, — усмехнулся я. — Товарищ Гневомир, постыдился бы, что ли? Сам-то давно в страже служил, врагов народа к стенке ставил?

Он явно опешил от моих слов. Однако продлилось замешательство недолго.

— То было по другую сторону границы, — ответил он. — Здесь это не имеет значения.

— И то верно, — согласился я, даже не делая попыток подняться. — Здесь всё по-другому. Привет тебе, товарищ Гневомир, от нашего общего друга, товарища Гамаюна.

А вот тут я понял, что проняло Гневомира по-настоящему. Прищуренные глаза слегка расширились, дёрнулись аккуратно подбритые усы.

— Ты кто такой? — прошипел он, став в одночасье похож на смертельно опасную змею. — Ты кто такой, чтобы от людей с того света приветы передавать?

— Плохо вы, товарищ Гневомир, информированы, — я усмехнулся, несмотря на боль, бьющую словно молотом в череп. — Товарища Гамаюна так просто не убить. Жив он. И теперь занимает должность начальника стражи Пролетарской революции. И большой он на вас, товарищ Гневомир, зуб имеет. Очень большой.

— А ты послан, чтобы убить меня? — Гневомир взвёл большим пальцем курок револьвера.

— Хотели бы – уже б убили, — отрезал я. — Снял бы этих двоих из револьвера. Они же классическую засаду на меня устроили. Я в неё сам пришёл, потому что с вами поговорить надо. Хотя и не думал, что лично вы, товарищ Гневомир, мне тут проверки на вшивость устраивать станете. Или вас подрядили из-за того, что мы с вами оба урдцы?

— О какой ещё проверке вы болтаете? — бросил один из лжегрузчиков, тот что с хорошо поставленным ударом.

— Ну кто вы такие, если не люди из эскадрильи «Смерть», — я уже откровенно рассмеялся, хотя боль била всё сильнее. — На добровольческое подполье не тянете. Урдец из вас только Гневомир, а вы, — я кивнул на лжегрузчиков, — один – нейстриец, другой – дилеанец. Даже самый одарённый в языках урдец не стал бы бранится не на родном языке, да ещё и вполголоса. Такого интернационала не встретишь среди добровольцев, вряд ли среди них есть те, кто не служил в «цветных» полках у Вешняка или Невера.

— Ишь ты, какой умный, — присвистнул лжегрузчик с поставленным ударом.

Гневомир щёлкнул курком револьвера и спрятал оружие в кобуру. Он носил его вполне открыто, что само по себе говорило о многом. Например, о том, что он не боялся проблем с полицией.

Здоровяк, что говорил с дилеанским акцентом подошёл ко мне, помог подняться на ноги.

— Ты уж извини, что мы тебя помяли малость, — сказал он.

Парень с хорошо поставленным ударом извинится и не подумал.

— И каков результат проверки? — поинтересовался я.

— Меня вы заинтересовали, — ответил Гневомир. — За Бригадира отвечать я, сами понимаете, не могу. Ему докладывает непосредственно Аспирант на правах родственника.

Говоривший с нейстрийским акцентом лжегрузчик отсалютовал мне двумя пальцами, показывая, кто именно тут Аспирант.

— А с самим Бригадиром меня познакомят?

— Идём, — кивнул Гневомир. — Он ждёт нас – с вами или без вас.

Глава 2

Мне не стали завязывать глаза, сажать в закрытый фиакр или автомобиль и возить по городу, чтобы сбить с толку. Никаких подобных дилетантских фокусов со мной проделывать не стали – и это говорило о многом. Как минимум, о профессионализме того, кто ведает в эскадрилье «Смерть» контрразведочными делами. И я отчего-то почти не сомневался, что это именно Гневомир. Из его досье я понял, что он специалист высшего класса, хотя, по сути, и самоучка, как едва ли не все стражи. Вряд ли загадочный Бригадир имеет ещё одного столь же профессионального контрразведчика, как он.

Мы прошли в тот же самый безымянный кабачок, где я намедни встречался с вербовщиком. Тот, как и прежде, дремал себе в тёмном углу, посасывая периодически мутное пиво из кружки. На нас он не обратил ни малейшего внимания. Мы прошли через главный зал кабачка. Аспирант при этом приятельски поздоровался с его хозяином, стоявшим за стойкой. Нам быстро открыли дверь в задней части зала. Вела она не на кухню, как мог бы подумать досужий посетитель, а в небольшой коридор с ещё парой дверей. За одной, скорее всего, скрывалась-таки кухня, а вот за второй вполне себе вместительная комната со столом, пятком стульев вокруг него и диваном у стены. Мебель выглядела вроде бы прилично, но оказалась довольно старой, если вовсе не антикварной.

— Хозяин кабачка – любитель старинной мебели, — усмехнулся сидящий за столом немолодой уже человек в форменной одежде со знаками различия командира наёмников на службе Котсуолда. — Он меняет её на дрова и на еду, чтобы не пошла на растопку. В этой комнате всё крепкое, не бойтесь упасть, товарищ урдец. Простите, имени вашего не знаю.

— Не надо звать меня товарищем, — первым делом попросил я. — Это обращение пускай останется в Народном государстве. Меня зовут Ратимир.

— Ратимир, так Ратимир, — кивнул тот. — Да вы присаживайтесь, Ратимир. Смотрю, вас мои парни слегка помяли во время проверки. Но это даже хорошо, выходит, характер у вас есть.

— Ещё какой, — встрял здоровяк. — Хорошо меня угостил, я даже опешил слегка. Если б не Аспирант, не знаю, как бы всё обернулось.

— Дилетантская у вас проверка, — напрямую заявил я. — Обоих лжегрузчиков я вычислил с первого взгляда, а уж про условные знаки и вовсе молчу.

— Но тогда почему попался? — удивился здоровяк. — Зачем дал себя взять?

— Мне надо было по вам из револьвера палить начать, что ли? Я же говорю, дилетантская проверка, я сразу понял всё, и решил вам подыграть до поры.

— А чего тогда под конец сопротивляться стал? — не унимался здоровяк. Похоже, он не был так прост, как хотел показаться.

— Могли ведь и правда пулю в затылок пустить. Покладистым до конца может быть только шпион, который заранее знает, как все обернется.

— Умён ты, как я погляжу, Ратимир, — усмехнулся пожилой наёмник, который не мог быть никем иным, кроме как самим Бригадиром. — Гневомир предлагал тебя пристрелить без лишних разбирательств. Потенциальная опасность от тебя, как он сказал, превосходит выгоду от получения одного летуна, да ещё и любителя. Так тебя мой друг Брондри из Тары отрекомендовал.

— И почему ты, — я тоже перешёл на «ты», обращаясь к Бригадиру, как к равному себе, — не последовал этому совету?

— Всё просто, — он поднялся из-за стола. — Скоро в небе начнётся такая мясорубка, что у меня каждый летун будет на счету. И шпионить тебе будет просто некогда. Да и следить за тобой будут очень хорошо. В этом я уверен на все сто.

Я удержался от того, чтобы не обернуться в сторону Гневомира и не отсалютовать ему на манер Аспиранта. Слишком уж хулигански выглядело бы.

Бригадир шагнул вперёд – и луч света от висящей под потолком электрической лампы упал на его лицо. Я был поражён. Он оказался почти точной копией коронеля Брондри из Тары. На секунду мне показалось, что сам бравый котсуолдский летун решил сыграть со мной шутку, и стоит теперь передо мной. Однако Бригадир был лет на пять старше Брондри, тяжелее его фунтов на семь-восемь, если не больше, а главное, взгляд у него совсем другой. Очень похожий на взгляд покойного командира Народной армии Тура. На меня словно два пистолетных дула глядели. Прямо не по себе становилось смотреть ему в глаза. Но я выдержал это испытание – не отвёл взгляда.

— У тебя есть все задатки хорошего летуна, Ратимир, — сказал он мне. — Быстро соображаешь и не отводишь взгляд, значит, если что машину и на таран пошлёшь, не струсишь в последний момент. Но, честно скажу тебе, в той мясорубке, что скоро начнётся в небе над Нейстрией, выжить шансов нет.

— Я пережил драку над Йольдиевым морем, перед ней говорили примерно то же.

После этих слов я спиной ощутил заинтересованный взгляд Гневомира. Уж он-то отлично знал, кто был уполномоченным Конвента во время битвы над Йольдиевым морем.

Кабачок мы покидали уже все вместе. Через две улицы от него Бригадира ждал автомобиль, за руль которого уселся здоровяк. Обращался он с машиной вполне профессионально, хотя тот, кто садится за рычаги аэроплана, наверное, легко управится с любым авто. Я это на себе не проверял, однако отчего-то был уверен в этом.

— Вам придётся на трамвае, — бросил напоследок Бригадир. — До самого лётного поля они, понятное дело, не ходят, так что там уж ножками. Аспирант и Гневомир проводят тебя.

Он забрался на переднее сидение автомобиля. Здоровяк быстро завёл мотор, и они покатили по улице. Нам же пришлось топать на остановку и ждать трамвай. Правда, ходили те достаточно часто – долго торчать на остановке не пришлось. Вот только вагон прикатил заполненный почти до отказа, да и войти в него вместе с нами хотели почти все. Пришлось основательно поработать локтями, чтобы впихнуться внутрь, оставив позади несколько человек. Я давно уже отвык от трамвайной давки, да и от езды в раскачивающемся вагоне. В Хаджитархане была всего одна ветка, и трамваи ходили по ней без какого-либо расписания – как придётся. По городу я всё больше передвигался на автомобиле или пешком. Так что, наверное, ещё со времён учёбы на Временных курсах юнкеров я не катался в битком набитых трамваях, и не скажу, что сильно скучал по этому.

По мере того, как трамвай подкатывал ближе к окраине города, в него заходило всё меньше народу, а вот покидало вагон всё больше. Вскоре мы смогли усесться на деревянные сидения, продолжая поездку хотя бы с относительным комфортом. Теперь можно было и поболтать, однако разговор как-то не начинался. Не с чего нам было его начинать. Так и катили в молчании до конечной остановки, да и потом на лётное поле шагали тоже молча.

Оно оказалось огорожено невысоким забором с колючей проволокой поверху, на проходной дежурили двое нейстрийских солдат под командованием унтера. Из будки рядом с нею торчал ствол пулемёта. Унтер тщательно проверил документы у Гневомира и Аспиранта, насчёт меня сверился с книгой, а после даже позвонил куда-то из будки. В общем, нам пришлось проторчать на проходной почти четверть часа, пока нас не впустили, наконец, на лётное поле.

— Серьёзно тут дело поставлено, — сказал я, когда мы миновали въедливого унтера.

— Прошлая война нейстрийцев многому научила, — ответил мне Аспирант, говорили мы на нейстрийском. — У имперцев шпионы оказались едва ли не всюду. Они устраивали диверсии, что ни день – на заводах, лётных полях, в пунктах сосредоточения войск, даже на призывных комиссиях. Теперь все проверяют очень тщательно, чтобы не допустить ничего подобного.

— Готлинду приходится несладко с его акцентом, — как бы невзначай усмехнулся Гневомир. — Он в первый же день в столице в участок из-за него угодил. Теперь без меня, Аспиранта или Близнецов не выходит в город.

Я никак не отреагировал на слова Гневомира относительно летуна, вместе с которым они устроили диверсию в комплексе на Катанге. Я был уверен – Гневомир ничего не говорит просто так, и следит за мной более чем тщательно. А я пока ещё не продумал, как следует линию поведения с ним и его товарищем – Готлиндом, слишком много неизвестных оказалось для меня в этом уравнении. Пока ещё слишком много.

В трамвае мы тряслись достаточно долго. На деревянной лавке я успел себе всё на свете отсидеть, а ведь до того мы, наверное, никак не меньше часа были вынуждены ехать стоя. Так что на лётное поле прибыли уже к вечеру. Солнце, конечно, было ещё высоко, но уже начинало клониться к закату. Однако это не помешало познакомить меня с летунами эскадрильи. Они обосновались в большом ангаре, где раньше, скорее всего, стояло никак не меньше полусотни аэропланов. Это можно определить по количеству зарядных разъёмов в полу, но считать их мне было лень, да и света в ангаре не хватало. Электричество тут запитано, конечно, от встроенного в фундамент мощного аккумулятора, который раньше питал двигатели аэропланов. Но теперь он сильно подсел, и вряд ли мог выдать даже сотую часть былой мощности. На десяток лампочек вполне хватало, как и на прочие мелкие бытовые нужды.

Разделять ангар на отдельные помещения не стали. Только у Бригадира, как я потом узнал, была своя квартира, так её называли. Она представляла собой довольно комфортное жильё из пары вполне прилично обставленных комнат. Их отгородили толстыми брезентовыми стенами, за которыми не было слышно ничего. Так Бригадир вполне мог спать, несмотря на то, что ангаре шла гулянка по полной программе. Всё это мне поведал командир разведчиков эскадрильи – весёлый парень по имени Оргард.

Когда мы вошли в ангар на нас особого внимания никто не обратил. Летуны эскадрильи сидели за длинным столом и азартно резались в карты. Никто в нашу сторону и головы не повернул. Большая часть ламп была направлена именно на стол, из-за чего в остальном помещении царил почти полумрак. Мы шагали по бетонному полу ангара, шаги наши гулко отдавались под его высокими сводами. Мне даже как-то не по себе стало. Однако за столом шла слишком азартная игра. Шлёпали карты, хриплые или наоборот звонкие голоса выкрикивали ставки или просто отчаянно ругались. Кто-то то и дело хватался за пистолет, лежащий рядом, но его быстро утихомиривали. Да и хватался он больше для виду – это понимали все сидящие за столом. Даже мне было видно, хотя я не был ещё знаком ни с кем из игроков.

— Господа летуны, — подойдя поближе, выпалил во всю мощь лёгких Аспирант, — отвлекитесь на минуту от карт!

За столом все разом затихли и обернулись к нам.

— Представляю вам нового летуна нашей эскадрильи, — продолжил Аспирант. — Ратимир, родом из Урда, проверку на прочность прошёл на отлично. Прошу любит…

— А после не жаловаться, — усмехнулся один из сидящих за столом летунов.

— Вот именно, — кивнул Аспирант, похоже, это было некой традицией, вряд ли ему так уж нравилось, когда его перебивали.

Мы уселись за стол. Карты с него убрали. Теперь все смотрели только на меня. Но я не спешил открывать рот – пускай за меня пока говорят другие. Мне надо как следует присмотреться к будущим товарищам по оружию. Это ведь не котсуолдцы с «Карадока», с которыми мне идти в бой пришлось лишь однажды. Сколько мне придётся воевать вместе с легендарной эскадрильей «Смерть», я пока сказать не мог даже приблизительно.

— Чего вы уставились на него, а? — усмехнулся невысокий парень в форменной куртке котсуолдских воздушных пехотинцев, кожаный шлем с очками в сеточку лежал рядом с ним на столе. Как раз около угловатого пистолета имперской модели. Именно он то и дело хватался за него во время карточной игры. — Хоть бы представились – вечно я первый. Оргард – командир передового дозора эскадрильи. Нас ещё называют психами.

Он замолчал, явно ожидая моего вопроса, и я не стал его разочаровывать.

— За что? — послушно спросил я.

— Да они летают на воздушных мотоциклах, — встрял тот, кто бросил фразочку про «после не жаловаться», — как их после этого ещё называть?

— Вот вечно ты вперёд меня пролезть пытаешься, — буркнул Оргард.

— И в бою тоже, — усмехнулся в ответ тот. — Антракоз, он же Силикоз, он же Шахтёр. Жить мне осталось недели две от силы, потому и тороплюсь на тот свет.

Я присмотрелся к нему повнимательнее, и разглядел характерные для шахтёров чёрные ресницы, как у героев-любовников в популярных у дам фильмах. Вся кожа вокруг глаз его и ногти были буквально пропитаны угольной пылью – её уже никак не вымыть.

Мне представлялись и остальные летуны. В передовом дозоре состояли ещё два молодых парня – их звали Близнецами, хотя они утверждали, что родственниками друг другу не приходятся. Звали их Ромен Гари и Эмиль Ажар – и внешность у них была довольно комичной. Все черты лица, свойственные нейстрийцам, на них отпечатались с какой-то невозможной утрированностью. От длинных носов с горбинкой до подстриженных щёточкой усов. Оба носили форму воздушного флота Нейстрии, но со знаками различия котсуолдских наёмников. Скоро такие выдадут и мне, чтобы я пришил их к своей куртке.

Из остальных хоть сколько-нибудь примечательным оказался лишь Готлинд. Я сразу узнал его по фотографии. Он предпочитал помалкивать, только представился мне, и больше ни слова не сказал. Гневомир сел на стул рядом с ним. Сразу стало понятно – эти двое не разлей вода. Хотя вряд ли Гневомир сам поднимается в небо на аэроплане. Готлинд частенько бросал на меня короткие подозрительные взгляды, когда думал, что я не замечаю этого. Однако в какой-то момент Гневомир что-то негромко сказал ему – и взгляды тут же прекратились.

— Быть может, начнём снова? — предложил Оргард, когда я наконец познакомился со всеми летунами эскадрильи. — За чем ещё коротать вечер, как не за картами, а?

— Только ты пистолет убери со стола, — тут же встрял Антракоз, — а то у нас тут новичок, он пока к твоим выкрутасам не привык. Пристрелит ещё ненароком, когда ты за него снова схватишься.

— Мне револьвер не вернули, — усмехнулся, как бы невзначай я.

Аспирант глянул на Гневомира. Тот пожал плечами и вынул из кармана мой револьвер. Толкнул его по столу в мою сторону. Хотя по всему его виду было понятно – он против этого.

В карты мы под небольшие ставки резались почти до самой полуночи. Я быстро вышел из игры, проиграв один червонец. Заявил, что больше мне просто нечего ставить, а в долг играть отказался категорически.

— И правильно, — кивнул азартный Оргард, которому весь вечер везло. Правда, я пару раз замечал его ловкие движения пальцами – так что у везения этого было простое объяснение. — В первый день лучше поскромничать, — он подмигнул мне и принялся тасовать карты, я почти заметил, как он добавил в колоду парочку из рукава куртки.

Оставшееся время до отбоя я использовал, чтобы наблюдать за будущими боевыми товарищами. Да и они присматривались ко мне. И только Гневомира с Готлиндом я будто не интересовал вовсе. Да ещё Аспирант оказался равнодушен, но того, как мне показалось, вообще мало что могло заинтересовать. Он выглядел каким-то отстранённым, словно постоянно думал о чём-то своём. К картам он и не притронулся.

Когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, и за пределами освещённого лампами пространства в ангаре сгустилась ночная тьма, именно Аспирант первым поднялся из-за стола.

— Господа летуны, — сказал он. — Отбой. Всем – спать. Ратимир, идём со мной. Я покажу тебе твою койку и сундук для личных вещей.

Собственно, ни койка, ни металлический сундук, стоящий под нею, ничем не отличались от тех, что мне выделили на небесном крейсере. Разве что в этот раз я мог сам выбрать ярус, на котором спать.

— Коек у нас больше, чем людей, — пояснил Аспирант напоследок, и оставил меня одного.

Прежде чем ложиться спать, я решил предпринять кое-какие меры предосторожности. Не то чтобы моей жизни тут могла грозить реальная опасность, но и этой возможности я не мог исключать. Вдруг устроят ещё одну, куда более суровую проверку на вшивость. С другой же стороны, не стоило исключать и простых розыгрышей, жертвами которых всегда становились новички. Поэтому я сложил постель таким образом, чтобы в темноте могло показаться, будто я улёгся спать на нижней койке, а сам забрался на верхнюю. Благо там имелось второе одеяло и подушка, правда, без наволочки, но это уже сущие мелочи. На них я просто не обратил внимания.

В эту ночь я выспался как следует. Быть может, впервые за долгое время.

Утром нас всех поднял всё тот же Аспирант. Он врубил на полную мощность динамик, заигравший какой-то бравурный марш, и сон как рукой сняло.

Я спрыгнул с верхней койки, первым делом проверив, как там мой фальшивый двойник. К одеялу оказалась прицеплена короткая записка: «Никто к тебе ночью не приходил». Выходит, шуточки над новичками в ходу даже в эскадрилье «Смерть», несмотря на всю её мрачную репутацию.

Завтракали мы все вместе, и потому еду, хоть и через силу, а пришлось проглотить. А ведь в животе комом лежало съеденное накануне с Зонтом. Там ведь тоже никак не отвертеться было. Неприятная тяжесть, конечно, со временем пройдёт, когда мой изменённый организм справится, наконец, с пищей, однако меня так и тянуло избавиться от еды поскорее. Самым простым, хоть и довольно неприятным способом.

Вот только после завтрака все посторонние мысли покинули мою голову. Всю эскадрилью желал видеть командир.

— И часто у вас такие общие собрания проводятся? — спросил я у Оргарда.

В разведчике я сразу определил неисправимого болтуна. Его, скорее всего, тоже не выпускали в город без сопровождения – мало ли что разболтать может.

— Когда наниматель появляется или, наоборот, заканчивается контракт, — с охотой пустился в объяснения Оргард. — Это самые частые. Ещё когда выгоняют кого, но это реже – от нас чаще ногами вперёд выносят, — он хохотнул, показывая, что это шутка, вот только, как известно, в каждой шутке… — Ну, или если меняем дислокацию резко. Такое в последнее время частенько бывает. Скорее всего, и сегодня – тоже.

— Значит, перебрасывают на новое место, — кивнул я.

— Вроде того. Интересно только, куда? Блицкриг-то вот он – ближе не придумаешь, а мы сидим тут, в пригороде столицы, и в ус не дуем. Это ж ведь гвардейский аэродром. Тут всего два полка стоят, ну и мы в придачу. Остальные дерутся с Блицкригом, а нас вот решили поберечь до поры. До самого жаркого времени, наверное.

Мы расселись за тем же большим столом, за которым вчера играла в карты едва ли не вся эскадрилья. Завтракали, кстати, за другим. Тот стол стоял в углу ангара, и на него взгромоздили целую гору разных судков с едой. Готовили тут явно на всех сразу, а ходить в столовую – или как это тут называлось – к гвардейским летунам у наёмников явно никакого желания не было.

Во главе стола восседал сам Бригадир. При свете дня он уже не так сильно напоминал мне коронеля Брондри из Тары, однако я по-прежнему был уверен, что они родственники, пускай и дальние. Вот Аспирант был похож на Бригадира как сын родной – сейчас, когда он стоял за плечом командира эскадрильи, это было особенно заметно.

— В общем, новости, господа летуны, такие, — звучным голосом произнёс Бригадир. — На фронт нас не отправят в ближайшее время. Более того, мы покидаем этот аэродром. Нам выделят авианосец в составе эскадры Котсуолда, отступающей к Дёйнкирхе. Последней их эскадры тут.

— Значит, столицу сдают, — высказался один из Близнецов. Я их ещё плохо различал, но, кажется, это был Ромен Гари. И он не спрашивал – он утверждал.

— Правительство, король и майордом этой ночью покинули город. Временной столицей назначен Реймс, по другим сведениям Авиньон. Достоверных сведений, в общем, нет, но оно и понятно. Майордом не хочет давать Блицкригу лишний козырь в руки. Вслед за правительством отправятся и гвардейские полки с этого аэродрома. Ну а мы всё ещё остаёмся наёмниками королевства Котсуолд, и потому летим к Дёйнкирхе. Там ожидается хорошая драчка.

— Над ним уже висят «Отмщение» и «Колосс», — заметил помрачневший Антракоз, — и ещё добрый десяток линкором классом поменьше. С блицкриговской стороны в бой пойдут «Кёниг», «Курфюрст», «Кронпринц». Это же такая весовая категория, где нам делать нечего.

— Нам всегда есть что делать в небе, — отрезал Бригадир, но после усмехнулся, и добавил: – Но ты ведь, Шахтёр, смерти ищешь всё равно – вот тебе отличный шанс представится.

Возразить на это Антракозу было нечего. Остальные летуны эскадрильи только беззлобно посмеялись над ним.

— Кроме того, — добавил Бригадир. — Мой друг с «Несгибаемого» передал, что котсуолдцы спешно нанимают почти все свободные эскадрильи, часть перекупили у Нейстрии. В небе над Дёйнкирхе вместе с нами будут драться пираты Чёрного Буковски и ещё добрый десяток наёмных эскадрилий, вроде нашей. Да и на земле на каждого котсуолдского солдата придётся по два-три наёмника. Вроде бы Котсуолд за бешеные деньги нанял Корпус Смерти, перекупив его у империи и стянув все его полки к Дёйнкирхе. И ходят слухи о полках Урдских добровольцев, которых тоже сумели купить за гроуты из казны Котсуолда.

Мне были знакомы оба эти названия. Все, кто дрался с имперцами в первую войну, знали о Корпусе Смерти. Это было олицетворение военной машины Дилеанской империи. Они воевали будто по учебникам, без какой-либо импровизации и форс-мажоров. Столкнуться с ними на поле боя – наверное, это самый страшный кошмар для всякого, от рядового до маршала. Когда война закончилась, осталось слишком много солдат, да и офицером тоже, которые умели только одно – воевать. Они и сформировали первый уже наёмный Корпус Смерти, который отлично зарекомендовал себя в колониальных стычках на Чёрном континенте. Причём одинаково хорошо они воевали и против чернокожих повстанцев и против регулярных частей любой армии Континента. Их можно было бояться и уважать.

А вот добровольцев я от всей души ненавидел. Ведь это были не только и уже не столько солдаты брошенного родиной на полях сражений Первой войны экспедиционного корпуса в Нейстрии, который отважно сражался с имперцами на чужой земле. Сейчас большую часть добровольцев составляли эмигранты из Народного государства. Те, кто вместе с Чёрным бароном покинули Урд, отправившись в Порту, а оттуда на Континент. И те, кто сбежал из Урда позже, участники контрреволюционных заговоров и кружков, пытавшиеся свалить молодую народную власть исподволь, подтачивая её изнутри. Когда за них как следует взялась стража, они тут же побежали за границу. Конечно, те, кто успел. Менее же расторопные оказались расстреляны или отправились на каторгу. Вот из них-то по большей части сейчас и состояли наёмные полки, объединённые названием Урдские добровольцы, и командовал ими Чёрный барон.

— Котсуолд хочет спасти своих солдат, — произнёс Гневомир. — Они предоставят наёмникам сражаться за них, а сами сядут на воздушные суда и отправятся за Пролив.

— Это вполне в духе островитян, — согласился Ромен Гари. — Они уже бросили на произвол судьбы союзников, сбежав к морю. Теперь будут долго ещё собираться с силами, прежде чем высадиться снова.

— А вполне возможно, что и вовсе выйдут из войны, — добавил Гневомир.

— Замыслы Кабинета не по нашей части, господа летуны, — прекратил их диалог Бригадир.

В этот момент в голосе его сильно прорезался котсуолдский акцент. Ему явно не нравились заявления в адрес трусливого поведения его родины, хотя он и понимал – они полностью оправданы. Котсуолд сбежал, оголив фланги нейстрийской и имперской армии. Это позволило фельдмаршалу Фредефросту вбить клин между ними, и бросить свои войска в прорыв. Именно его дивизии сейчас скорым маршем наступали на столицу Нейстрии, в то время как войска королевства были оттеснены на запад.

— Завтра здесь будет последняя небесная эскадра Котсуолда. Нам выделены места на палубе авианосца «Королевский ковчег». Мы займём их и отправимся оборонять Дёйнкирхе.

— И это будет окончанием нашего контракта с Котсуолдом? — поинтересовался на этот раз Эмиль Ажар.

— Скорее всего, да. Вряд ли мы будем нужны королевству на их острове.

— Что же тогда будет с нами дальше? — продолжал настаивать летун. Он, похоже, выражал общие настроения, царившие в эскадрилье.

— Для начала надо, чтобы это самое «дальше» у нас было, а там посмотрим.

— Вряд ли кто из нас переживёт эту драчку в небе над Дёйнкирхе, — мрачно предрёк Антракоз.

И хотя все летуны народ крайне суеверный, никто не стал ему возражать. Слишком уж это дело отдавало самоубийством.

Нечего сказать, вовремя я присоединился к эскадрилье «Смерть».

Глава 3

Брондор Тонгаст – гросс-адмирал Блицкрига – слишком хорошо помнил свой разговор с генерал-кайзером. Лишь правитель молодого и воинственного государства, чьей основой стала промышленная, а главное, военная элита старой и дряхлеющей Дилеанской империи, был выше гросс-адмирала. И только он один имел право отчитывать Тонгаста. Но сильнее всяких слов, которыми мог заклеймить его генерал-канцлер, был невыразимый стыд. Даже не за поражение под Соловцом. В конце концов, крепость должны были брать войска фельдмаршала Брунике – этого неотёсанного болвана, выходца из нижних чинов. Однако потеря новейшего линейного крейсера «Дерфлингер» – это совсем другое дело. И осложнялось всё тем, что потерял его Тонгаст не в сражении с урдским воздушным флотом, что было бы само по себе унизительно, учитывая состояние этого флота. Но нет, Тонгаст лишился флагмана эскадры в схватке с жалкими воздушными разбойниками – китобоями. Те просто спеленали линейный крейсер и уволокли его в своё логово. Сам крейсер они продали за большие деньги косорылым народникам, те переименовали его в «Народную славу», а вот с командой поступили по-разному. Простых членов экипажа также отдали народникам, и те теперь сидели в лагере для военнопленных, а вот титулованных оставили себе. И они стоили казне Блицкрига очень дорого, но не оставлять же столько отпрысков не самых последних семей в плену у пиратов.

Аудиенция у генерал-кайзера прошла для Тонгаста скверно. Даже больше чем просто скверно. Для начала ему пришлось ожидать в приёмной окончания затянувшейся беседы между правителем Блицкрига и полномочным посланником Астурии. А ведь день генерал-кайзера расписан по минутам, и он никогда не уделил бы послу Каудильо больше времени, нежели положено жёстким распорядком. Значит, Тонгасту назначили аудиенцию слишком рано специально, чтобы помариновать четверть часа в приёмной.

Астурийское королевство, которым после кровопролитной гражданской войны правил, по сути, человек, которого весь мир знал, как Каудильо, было давним союзником Блицкрига. Ведь если бы не помощь генерал-кайзера, отправившего ему две дивизии прошедших горнило Первой войны ветеранов, вряд ли Каудильо удержался бы у власти. Да и сам Тонгаст успел повоевать в Астурии. Не скрываясь под чужим именем, как делали это волонтёры со всего Континента, он водил в бой небольшую эскадру, состоящую из крейсера и пары эсминцев сопровождения. Располагая этими весьма скромными силами, он сумел разгромить врагов Каудильо в небе, хотя те и имели весьма существенное численное преимущество.

Посол Астурии щеголял в роскошном белоснежном мундире военно-воздушных сил королевства с золотыми аксельбантами и эполетами. Вся эта мишура резала глаз Тонгасту, привыкшему к аскетичной культуре Блицкрига. Он кивнул посланнику, тот ответил тем же. Оба были без головных уборов. Стоило только послу покинуть приёмную, как секретарь тут же пригласил Тонгаста в кабинет генерал-кайзера. Ни единой минуты правитель Блицкрига терять не собирался.

Как всегда принимал генерал-кайзер стоя. Он никогда не позволял визитёру опуститься в кресло или на стул, стоящие напротив его стола. И сам всегда оставался на ногах. Одевался генерал-кайзер всегда весьма скромно, чем задавал моду во всём Блицкриге. Он носил простой мундир полковника гвардии без полковых знаков различия, и лишь два ордена неизменно висели на груди – высшие ордена Блицкрига. Эта встреча была уже далеко не первой в череде этого дня, а потому генерал-кайзер позволил себе опереться левой рукой на угол стола. Это единственная поблажка, которую он себе позволял.

— Скажу вам сразу, гросс-адмирал, — заявил с порога, даже не поздоровавшись, генерал-кайзер, — операция, которую я собираюсь поручить вам – ваш последний шанс.

Он замолчал на пару секунд, давая Тонгасту переварить это заявление, и продолжил с прежним напором.

— Вы нажили себе массу могущественных врагов, когда потеряли «Дерфлингер». Семьи офицеров, которых пришлось выкупать из пиратского плена за казённые деньги, требовали от меня, чтобы я отправил вас под суд. Но с них довольно и того, что казна взяла на себя расходы по выкупу их драгоценных чад. Я отозвал вас из Прияворья, потому, что вы, именно вы, гросс-адмирал Тонгаст, нужны мне здесь, — он взял в правую руку деревянную указку и обвёл ею область, прилегающую к Проливу, что отделяет Континент от Котсуолда. — Вы, именно вы, возглавите наше наступление в воздухе. Я дам вам «Вергельтунг» и всю его боевую группу, чтобы сразу стало ясно, вы не в опале и не лишились моего доверия.

Лишь железная воля позволила Тонгасту сохранить контроль над мимикой, иначе глаза бы его расширились так сильно, что из глаза вывалился бы его знаменитый монокль в золотой оправе.

— Оправдайте возложенные на вас надежды, гросс-адмирал, — завершил свою прочувствованную речь генерал-кайзер.

И как только он замолчал, дверь за спиной Тонгаста отворилась. В кабинет вошёл фельдмаршал Эргост Фредефрод, назначенный командовать группой армий, наступающей на столицу Нейстрии, и дальше – на Дёйнкирхе.

— Вас мы ждали для того, чтобы начать скорый военный совет, фельдмаршал, — произнёс генерал-кайзер.

— Прошу простить моё опоздание, — ответил Фредефрод, хотя ясно было и младенцу, никуда он не опаздывал, а прибыл в точно назначенное ему время. Однако если генерал-кайзер сказал, что его ждали – значит, он опоздал.

Поставь рядом Тонгаста и Фредефрода, их можно было бы принять за близких родственников, так они были похожи. Похожими были не их лица, хотя у обоих их украшали воинственно торчащие «надровийские» усы, сильно присыпанные солью седины. Но куда больше походили они друг на друга гвардейской осанкой – войны и возраст не согнули их спин. Выправкой – мундиры, хоть и разного кроя, сидели на них идеально. Однако даже не этим были так похожи фельдмаршал и гросс-адмирал. Оба они – военная косточка, плоть от плоти самого Блицкрига, офицеры в десятом поколении, отдавшие всего себя на алтарь богини по имени война. Этому кровавому божеству приносили они жертвы чуть ли не ежедневно, проливая на него кровь своих солдат и врагов. Для обоих главным было достижение результата, не считаясь с потерями. Именно это делало их взгляд одинаково ледяным, заставляя всех отводить глаза. И только генерал-кайзер, наверное, один во всём мире мог спокойно глядеть им в лицо, но на то он и правитель сильнейшего на Континенте военного государства.

— Итак, господа, нашей разведке стало известно, что Котсуолд в спешном порядке нанимает едва ли не все знаменитые и не очень полки для обороны Дёйнкирхе. Они собираются воевать чужими руками, сохраняя по возможности свои войска. Это относится как к земле, так и к небу. Разве что китобои остались верны союзничеству Народному государству и не откликнулись на призыв Котсуолда. Но это вполне возможно из-за того, что лететь им с нынешней базы на территории Урда слишком далеко. Основной задачей, которую ставит перед вами штаб, является прорваться в город и уничтожить как можно больше котсуолдцев. Нельзя, чтобы островитяне оправились от этого поражение. То же касается и воздуха. Гросс-адмирал я даю вам в распоряжение флагман нашего флота – уничтожьте как можно больше вражеских кораблей. «Колосс» и «Отмщение» должны сгореть. Отомстите за «Блитцен», гросс-адмирал.

— Слушаюсь, генерал-кайзер, — выпрямился по стойке «смирно» Тонгаст.

— Что же до наёмников, то их постарайтесь щадить и не убивать без меры. Постарайтесь выйти с ними на переговоры, используя нейтральных посредников. Особенно это относится к Урдским добровольцам – на них есть свои планы. Для связи с ними используйте генерала Невера Олешева, он лишь формально служит Котсуолду, и станет хорошим мостиком к Чёрному барону.

— Корпус смерти также воюет сейчас на стороне Котсуолда, — заметил Фредефрод.

— Разумеется, их щадить не следует, — отрезал ледяным тоном генерал-кайзер. — Это отличная возможность покончить с предателями раз и навсегда. Я не желаю больше слышать об этом Корпусе смерти.

Гросс-адмирал и фельдмаршал синхронно щёлкнули каблуками. Генерал-кайзер сделал повелительный жест, отпуская обоих. И стоило за военными закрыться парадной двери кабинета правителя Блицкрига, как тут же из-за портьеры, словно из-за занавеса в театре, вышел невысокий человек в форме адмирала воздушного флота Блицкрига. Звали его Нимонд Адельгар, и был он начальником военной разведки, но не только им. В делах мистического толка Адельгар был посвящённым даже на ступеньку выше самого генерал-кайзера, и потому мог давать ему советы, чего генерал-кайзер не потерпел бы больше ни от кого во всём мире.

— Служаки выполнят свой долг, — усмехнулся начальник разведки, — для чего же они ещё нужны. А там, где не справятся они, помогут мои люди. Они обязательно сведут фельдмаршала с Невером Олешевым, а после и с самим Чёрным бароном.

— Главное, чтобы Фредефрод окончательно похоронил Крига с его Корпусом смерти.

— Он для тебя давно уже, как бельмо на глазу, но покончить с Кригом будет непросто даже Фредефроду со всеми войсками, что ты отдашь ему под командование.

— Их будет куда меньше, чем мне хотелось бы. Война подтачивает Блицкриг. Пускай мы почти не терпели поражений, но всё же. Онгемунд застрял в этой дыре вместе с бейликами, которые не стремятся идти дальше Бадкубе. Брунике ведёт в Прияворье переговоры с сепаратистами Гетмана, но докладывает ещё и о каком-то Сивере или Севере, который сколачивает своё войско, опираясь каких-то националистов. Я даже слова такого не знаю, каким он их называет.

— Гайдамаки, — без запинки произнёс Адельгар, — это что-то вроде разбойников на службе у государства. Гетман боится раздавить их, прибегнув к помощи Брунике, а тот сам не хочет активно выступать против прияворских националистов. Своего рода замкнутый круг – и он позволяет этому Сиверу набирать силу.

— Вот именно. И потому мы должны покончить с Котсуолдом как можно скорее. После этого мы окончательно раздавим Нейстрию, и освободившиеся войска нам пригодятся нам на восточном фронте. Против империи и Урда. Тогда нам не нужны будут никакие Гетманы и прочие националисты.

— Не забывайте о нашем проекте реставрации в Урде законной монархии, — напомнил генерал-кайзеру Адельгар. — Нам нужны будут те, кто признает нашего царя, и на эту роль как можно лучше подходит Гетман.

— Если на нашей стороне будут Чёрный барон и генерал Невер Олешев, то можно обойтись и без опереточных Гетманов.

— Но учитывать надо все варианты, — менторским тоном, который просто ненавидел генерал-кайзер, произнёс Адельгар. — Тем более что с Каудильо у нас ничего не вышло. Он не желает отправлять нам свои войска.

Очередная беседа с послом Астурии закончилась ничем. Через него Каудильо передал, что не желает вмешиваться в войну на Континенте, и от личной встречи с генерал-кайзером отказался наотрез. Кроме того, стало известно, что Каудильо начал жесткие репрессии против ордена герметистов – некоторая часть его членов успела покинуть Астурию, но почти всю верхушку схватили и казнили без суда и следствия. Уйти спокойно дали только тем, кто имел в кармане паспортную книжку Блицкрига. Ссориться с могучим соседом Каудильо не желал.

— От Онгемунда, кстати, пришли свежие новости, — заявил Адельгар. — Телеграмма пришла как раз в то время, когда вы принимали вояк.

— И что это за новости?

— Агенты доносят, что командарм Будиволна получил подкрепление в виде Молодой гвардии Урда, и готовится теперь со своей конной армией выступить на Бадкубе.

Генерал-кайзер сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Он не мог сейчас дать фельдмаршалу ни одного солдата или орудия – все силы были брошены против котсуолдцев в Дёйнкирхе. И в тот момент он задумался, а может быть стоило всё же более внимательно прислушаться к Адельгару, который советовал отпустить их за Пролив и начать переговоры о сепаратном мире. Но в тот момент правитель Блицкрига посчитал, что как следует напугать островитян будет намного полезней, а что пугает сильнее, чем уничтожение всего их экспедиционного корпуса, высадившегося в Нейстрии. Вот только сделать это оказалось не так уж просто, и теперь Онгемунду придётся расплачиваться за ошибку генерал-кайзера.

Командарм Будиволна не отличался ростом. В детстве его дразнили коротышкой, однако лишь до тех пор, пока будущий славный конник не начал показывать характер. А характер у него был взрывной – под стать ярко-рыжим волосам. Это сейчас шевелюра его, пусть и всё такая же густая, как в молодости, сильно поседела. Волосы командарма потемнели и стали больше пегими. Вот только на взрывной характер Красного лиса это никак не повлияло, что частенько ощущали на себе его подчинённые, от комдивов до самых младших воинских начальников в его конной армии.

И вот теперь Будиволна оценивающе глядел на командира недавно созданной Молодой гвардии, которого звали Кудряй. Хорошее имя для парня, прошедшего Гражданскую, что было видно не столько в его деле, с которым Будиволну ознакомил уполномоченный армии товарищ Вершило, сколько на его лице. Будиволна сразу и безошибочно узнавал таких – тех, кто умел в своей жизни только одно, убивать. И умел он делать это очень хорошо. Из таких был и сам Будиволна Красный волк Великой степи.

— Ну, будем знакомы, товарищ Кудряй, — протянул руку командарм. — Давай держаться запросто, как товарищам положено. Я лишних игр не люблю – и рублю всегда одну только правду. За что меня вот товарищ Вершило сильно ругает.

Будиволна усмехнулся и кивнул на уполномоченного армии. Тот лишь пожал плечами – шутка, похоже, была из разряда дежурных и давно надоевших Вершило.

— А кто в вашем полку уполномоченный? — поинтересовался Вершило. — И отчего вы не пригласили его на встречу, чтобы познакомиться?

— В Молодой гвардии нет уполномоченных, — ответил Кудряй. — В Военном комитете считают, что наши части принципиально отличаются от прежних. Наши полки сформированы только из преданных делу пролетарской революции молодых людей, а потому принято решение о том, что уполномоченных в Молодой гвардии не будет.

Эти слова пришлись не слишком по нраву Будиволне. Выходит, что сформированная им конная армия недостаточно предана революции, ведь уполномоченных из неё не убрали.

— Это эксперимент Военного комитета, — заявил Вершило. — Я думаю, после первых боёв там поймут, что без уполномоченных никакая армия или гвардия в Народном государстве обойтись не сможет.

А вот эти слова лишь слегка успокоили Будиволну. Кудряй же лишь пожал плечами, как будто его они не касались никоим образом.

— Вы ведь командир полка, — заметил, чтобы развеять повисшую почти на полминуты тишину, Будиволна, — а молодогвардейцев у нас дивизия наберётся. Выходит вы все сами по себе у меня под началом, или как?

— Форму новую ещё пошить не успел, — усмехнулся Кудряй, — со значками комдива, а приказ уже есть на меня. Телеграфом в штаб армии должны были передать.

— Были телеграммы из столицы, — кивнул Будиволна, — только ничего срочного, потому я с ними решил вечером ознакомиться. Значит, теперь в моей армии два кавкорпуса, дивизия из четырёх стрелковых полков Молодой гвардии, два артполка и авиаотряд. Можно выступать на Бадкубе. Пора уже выбить оттуда бейликов и Блицкриг.

— Надо дождаться приказа Военного совета, — заметил с какой-то учительской строгостью Вершило. — Сейчас не Гражданская, чтобы самовольничать, как прежде, теперь можно и под ревтрибунал угодить.

— Вот ты только меня, товарищ Вершило, ревтрибуналом не стращай, — вспылил Будиволна. — И я не своевольничал никогда, если не складывалась обстановка такая, что ждать приказов просто невмоготу. В столице же не всегда видно, что делается на фронте. Тут же всё меняется что ни день, даже телеграф не успевает.

Он обернулся к Кудряю, словно ища поддержки у комдива Молодой гвардии. Но тот никак эмоций не проявлял.

— Знаю я всю твою ситуацию, — устало произнёс уполномоченный. — Никуда от тебя Щекарь не денется. Он прочно застрял в Бадкубе с блицкриговцами и бейликами, и в степь возвращаться не спешит.

— То же ты мне и про Невера говорил, а где тот? Пропал, и до сих пор про него ни слуху ни духу, как в воду канул.

— Наверное, в Дёйнкирхе, — пожал плечами Вершило, — вместе со всеми, кто бежал их Бадкубе на котсуолдских кораблях.

— Этак мы и Щекаря упустим, если будем тут сидеть!

— Военный комитет хочет как можно скорее испытать Молодую гвардию в бою, — вмешался в привычную перепалку командарма с уполномоченным Кудряй. — Значит, долго приказ о наступлении ждать не придётся.

— А вот это, товарищ Кудряй, хорошие новости! — хлопнул ладонью по столу Будиволна. — Ударим по этой сволочи в Бадкубе, восстановим там власть народную и двинем на помощь Бессарабу в Прияворье. Там тоже сволочи полно развелось – изводить её пора, а не справляется товарищ Бессараб.

— В Прияворье тоже отправляют полки Молодой гвардии, — сказал Кудряй, — на помощь товарищу Бессарабу.

— Ну, сабли моей конной армии там точно лишними не будут, — усмехнулся Будиволна. — Скинем Гетмана и разгоним этого Сивера с его гайдамацкой директорией, верно, товарищ Вершило?

— С Молодой гвардией точно разгоним, — ответил тот.

Приказ выступать пришёл на следующее утро, и не прошло и суток, как вся кажущаяся такой неповоротливой громадина конной армии покинула квартиры. Шагали тысячи стрелков Молодой гвардии в новенькой форме с длинными винтовками на плечах, распевая задорные песни, с которыми, как известно, дорога короче. Гарцевали всадники, выглядели они не столь лихо – на ком форма старая и потёртая, у других штаны в заплатах, на третьих сапоги самого затрапезного вида с подвязанными голенищами. И всё равно, на пехоту они глядели свысока, кривя губы в презрительной усмешке. Как бы пешка ни одевалась, а всё равно им ноги бить, кавалерия же всегда будет выше. Упряжки мощных тяжеловозов катили орудия и снарядные ящики. Отдельно ехали броневики приданных кавполкам механизированных частей, и даже несколько танков, которыми Будиволна втайне очень гордился. Пускай это были ещё трофеи времён Гражданской войны, захваченные у интервентов, но и теперь далеко не все полководцы Народной армии могли похвастаться подобными. В закрытых телегах ехали пять машин авиаотряда. Вот к ним Будиволна относился не слишком хорошо. Бравый командарм всегда считал, что война идёт на земле, а в небе летуны воюют сами с собой. Потому авиаотряд при его армии был невелик, и использовался только для разведки. Военлёты без особого желания шли служить к Будиволне.

Как-то незаметно, почти само собой, командование объединённой армией Порты и Блицкрига перешло к фельдмаршалу Онгемунду. Войска сидели в Бадкубе, усмиряя редкие, но заканчивающиеся большой кровью мятежи. И ведь подавление их как будто ничему не учило местных. Они раз за разом хватались за оружие из-за самых мелких поводов. А оружия уж в Бадкубе хватало – как ни зверствовали бейлики и блицкриговцы во время реквизиций, сколько бы народу ни перевешали за найденные в доме пистолет или винтовку, всё без толку. С другого берега Сихай-моря прибывали новые партии. Рисковые ребята контрабандисты возили их морем и воздухом – две эти стихии захватчики контролировать не могли.

Постепенно Онгемунд стал брать на себя решение тех или иных проблем, распоряжался уже не только своими людьми, но и солдатами Порты. И самое главное, Иштуган-бей против этого ничуть не возражал. Как будто понимал, что в сложившейся ситуации фельдмаршал разберётся куда лучше него.

Они ежедневно устраивали короткие заседания штаба, на которых присутствовал и князь Махсоджан. Но присутствие его было чистой формальностью – ничего он уже не решал. Слишком уж незначительны сделались князья Великой степи после того, как большая часть их войск погибла при неудачном первом штурме Бадкубе.

— Разведка доносит, что на город идёт Будиволна со своей конной армией, — заявил Иштуган-бей. — Мы готовим город к обороне, верно, фельдмаршал? — Онгемунд только кивнул, он хотел выслушать командующего бейликов. Ведь тот завёл разговор явно не из-за давно известного факта наступления народников. — Но у нас в тылу окопался враг, куда более опасный. Что нам делать с пресловутыми двадцатью пятью уполномоченными? Их заключили в тюрьму, но это ничего не меняет. Мы должны проявить твёрдость в решении этого вопроса. Окончательном решении.

— Желаете обезглавить их, Иштуган-бей, — спокойно произнёс Онгемунд, — о, не забывайте, как это разъярит Будиволну. Среди взятых нами уполномоченных Греж и Солнцеслав, а это его личные друзья. Да и Симран – видный деятель народников. Казним их и наживём себе страшного кровного врага. Будиволна не даст нам отступить из Бадкубе – он все силы приложит, чтобы уничтожить нас. Всех до одного. Вы можете узнать у князя, каков Красный волк в качестве кровного врага.

— Он страшен в гневе, — подтвердил его слова Махсоджан. — Но пока в городе Щекарь, Будиволна не будет знать покоя и пощады. Сколько бы его друзей мы ни казнили, но Щекарь для него будет на первом месте. Будиволна ненавидит его ещё со времён Гражданской войны в Урде. Он и после, когда усмирял Великую степь, не раз устраивал провокации против улуса Щекаря, чтобы обрушить на него все свои силы. Теперь он не упустит шанса расквитаться с давним врагом.

— Убивать взятых под стражу… — покачал головой Онгемунд.

— Да что церемонится с этими косорылыми, — отмахнулся Иштуган-бей. — Чернь должна знать своё место. Казнь двух десятков народников покажет всю серьёзность наших намерений. Завтра же я прикажу Щекарю расстрелять их всех на площади в центре Бадкубе.

— Я не допущу подобного варварства, даже по отношению к черни, — заявил Онгемунд.

— Можете увести своих солдат на рубежи города, чтобы не смущать их нежные души этим кровавым зрелищем. Но я и без того слишком долго внимал вашим речам о цивилизованной войне. Вы так и не поняли, фельдмаршал, что здесь война цивилизованной быть не может никоим образом. Здесь в чести сила, а сила – это кровь. Кровь врагов на твоих руках – чем больше её, тем сильнее тебя уважают.

Утром следующего дня два с половиной десятка человек вывели из стен бадкубинской тюрьмы. Они были грязны, заросли многодневной щетиной, одежда их были сильно порвана. В них вряд ли можно было узнать недавних руководителей народников в Бадкубе. Ивица, который со своими людьми всеми силами саботировал котсуолдские работы по добыче нефти. Молодой человек как будто постарел разом на десять лет. Не было больше прежнего света в глазах. Двое товарищей помогали идти Солнцеславу. Тот чудом пережил взрыв его автомобиля после попадания блицкриговского снаряда. Раны его гноились без нормальной перевязки, и лишь богатырское здоровье держало его на этом свете. Его поддерживали и помогали ему идти Беловолк и сам чрезвычайный уполномоченный Талыша Симран. Выглядели они впрочем не сильно лучше него.

Всех их схватили почти наугад – не то по чьему-то доносу, не то из-за некоего списка бадкубинских уполномоченных, заседавших в Национальном конвенте. Толком этого не знали даже Онгемунд с Иштуган-беем. Бросили в тюрьму, даже не потрудившись предъявить хоть какое-нибудь обвинение. И вот теперь их ждала смерть. Они должны были лишиться жизней лишь потому, что командующий бейликов решил показать всем свою силу.

Их вели по городу одетые в серые чекмени со стальными газырями щекаревцы. Даже у них – злых врагов народной власти – не поднималась рука подгонять уполномоченных. Те хоть и косорылые, но всё же люди. Однако и помогать упавшим никто не спешил. Щекаревцы покрикивали на медленно бредущих, то и дело спотыкающихся людей, но лишь для порядка.

Их выстроили на площади Азадлыг. Они стояли у длинной жёлтой стены неровным строем. Одни помогали другим держаться на ногах. Кровь и гной сочились из-под неумело наложенных повязок. Бадкубинские уполномоченные представляли собой жалкое зрелище. И выстроенный напротив них чёткий строй бейликских солдат выглядел не устрашающе, а почему-то так же жалко. Ведь кого они собирались расстреливать. Не настоящих врагов, что наступали на Бадкубе, но людей сломленных, едва держащихся на ногах.

А ведь уже слышна канонада. На окраины города сыплются первые снаряды тяжёлой артиллерии наступающей армии Будиволны. Враг уже близко. Смертельно близко.

— По закону военного времени, — приговор выносил лично Иштуган-бей. Он стоял в парадном синем мундире, при красной феске и сабле в золотых ножнах, — вы приговорены к смерти. Исполнить приговор, — он махнул рукой в белой перчатке.

Офицер принялся отдавать приказы. Строй солдат скинул с плеч винтовки, поднял их. Все замерли на мгновение, ожидая, когда офицер махнёт саблей и крикнет «пли». Тяжкая, вязкая тишина повисла над площадью Азадлыг. Блеснул клинок сабли, поймав луч солнца. Офицер рявкнул: «Пли!». И три десятка винтовок плюнули в приговорённых огнём и смертью. Измученные, истекающие кровью люди повалились в жёлтую пыль. Та стала быстро превращаться в чёрную, жирную грязь.

Откуда-то из переулка выкатили трое больших дрог. На них покидали тела расстрелянных и повезли их на кладбище. Там уже готова была одна большая братская могила на всех.

На следующее утро передовые отряды конницы Будиволны ворвались в Бадкубе.

Его нашли на кладбище. Истекающего кровью, обессиленного, но живого. Перенесли в госпиталь, разбитый в богатом доме бывшего нефтяного магната. Он был столь слаб, что никто не расспрашивал его кто он таков.

Народники после полутора дней боёв овладели Бадкубе. Сначала был стремительный налёт кавалерии, буквально вскрывшей укреплённые позиции блицкриговцев на окраине города. В этом лихую конницу поддержали танки и бронемашины, подавлявшие пулемётные гнёзда врага и расправлявшиеся с лёгкими орудиями. Когда же завязались многочисленные и упорные схватки на улицах города, очень хорошо себя показала Молодая гвардия. Её бойцы стремительно брали дом за домом, улицу за улицей. Конница же в это время ударила по нефтяным полям, не дав отступающему врагу поджечь их.

По крайней мере, большинство вышек удалось спасти. Однако над городом висел густой, жирный дым от пожаров. Нефть горела жарко и чадно. Но с распространением пожаров боролись специальные команды. По иронии судьбы известная часть тех, кто сейчас спасали нефтепромыслы, ещё не так давно саботировали работы на этих же вышках под руководством покойного Ивица.

— Славно мы тут управились! — весело усмехался в роскошные рыжие усы командарм. — И твои бойцы, Кудряй, молодцы! — он хлопнул командира Молодой гвардии по плечу. — А Щекарь, пусть его, удирает себе куда глаза глядят в степь! Поджал свой серый хвост! Снова ему от меня по первое число досталось!

Он перевёл дух, покосился на своего уполномоченного, как будто искал у того одобрения его слов относительно кровного врага.

— Теперь дождёмся пока сюда гарнизон пришлют покрепче, и рванём в Прияворье, помогать товарищу Бессарабу. Там у него дел невпроворот – и с Блицкригом, и с местной контрой. Пора с ними разобраться уже – покончить с ними раз и навсегда, чтобы и духу не осталось.

— Наша армия отправится туда, куда нам прикажут, — ледяным тоном заявил Вершило.

— А я вот, товарищ уполномоченный, не сомневаюсь, что нас именно в Прияворье отправят, — желчно заявил ему Будиволна. — Потому как именно там мы будем нужнее всего.

За всю перепалку между командармом и уполномоченным Кудряй не произнёс ни слова.

А тот, кого нашли едва живым на кладбище, лежал на кровати, на чистой простыне и глядел в потолок. Он смотрел на лепнину, украшающую его. Больше ему пока ничего не оставалось. Он слишком ослаб после чудовищных перипетий, что обрушились на него. Падение среди горящих обломков небесного крейсера едва не стоило ему жизни. После тюрьма вместе с другими схваченными по делу 25 Бадкубинских уполномоченных. И наконец расстрел и братская могила. Последние силы ушли у него на то, чтобы выбраться из неё. Теперь он мог лишь лежать и глядеть в потолок. Силы вернутся к нему, но очень нескоро, как бы то ни было, а он ограничен возможностями человеческого тела, из этих штанов, как ни старайся, не выпрыгнешь.

Человек, которого почти настиг тут, в Бадкубе, снова скрылся, и след его давно уже простыл. Куда он ведёт – неведомо, наверное, никому во всём Красном городе, да и ближайших окраинах, точно.

И потому он лежал на постели, глядел на красивую лепнину, и думал, думал, думал. Мозг его работал без остановки, даже во сне он не переставал прикидывать всё новые и новые варианты развития событий. Но ни один из них не помогал ему приблизиться к искомому и на полшага.

В душе его медленно, но верно закипал бессильный гнев. Руки частенько, особенно во сне, крепко сжимали край простыни, так что костяшки пальцев белели. Тогда ему давали двойную порцию успокоительного, но помогало плохо. Больной продолжал крепко сжимать край простыни и время от времени скрипел во сне зубами. На третий день врач, осматривающий его, велел перестать давать лекарства – нечего переводить их на того, кому всё равно не помогает. Но больному на это было наплевать. Весь разум его сосредоточился на одной цели – поймать сбежавшего из комплекса на Катанге стража. Остальное – не важно.

Как можно скорее подняться на ноги и продолжить погоню. Он должен найти Ратимира и покончить с ним – любой ценой. Тайна комплекса на реке Катанге не должна быть открыта.

Глава 4

Наше отбытие в Дёйнкирхе омрачилось первыми потерями в эскадрилье. Её покинули двое разведчиков – Ромен Гари и Эмиль Ажар.

Утром, когда мы готовили аэропланы к срочному отлёту, в ангар вошёл невысокий человек с ранними залысинами надо лбом, одетый в форму аспиранта нейстрийской небесной армии. В правой руке он держал круглое кепи. Этого человека знал в лицо каждый, кто имел хоть какое-то, пускай самоё отдалённое, отношение к авиации. Ведь это был Виконт – ставший своего рода легендой среди летунов. Он доставлял почту частным порядком в самые отдалённые уголки всего мира. А однажды даже пересёк океан, отделяющий Континент от Заокеанской конфедерации, чтобы доставить несколько частных писем и бандеролей.

— Где я могу увидеть господ Гари и Ажара? — поинтересовался он, как будто даже ни к кому конкретно не обращаясь.

Оба близнеца вышли из-за своих машин и направились к нему. Виконт пожал им руки – сразу стало ясно, что знакомы они не один день.

— Покидаете родину в трудный час? — спросил он сразу у обоих.

— Родина первой отвернулась от нас, — отмахнулся от него Гари, — с чего бы нам любить её.

— Я знаю вашу историю, господа, но сейчас она не важна. Сейчас, когда Блицкриг наступает на столицу, а наши союзники покинули нас. Неужели сейчас вы уйдёте с наёмниками сражаться за тех, кто предал нашу родину и сбежал с поля боя?

— Гвардия тоже поднимается на крыло, — заметил Гари, — и оборонять столицу вовсе не собирается. Всем давно известно, что король, правительство, двор во главе с майордомом покинули её, а на людей всем наплевать. У Блицкрига вроде даже имеется собственное правительство и даже майордом, который станет управлять в отсутствие короля.

— Они всегда основательно подходят к любому делу, особенно столь важному, как завоевание, — усмехнулся Ажар.

— А вы знаете о Сражающейся Нейстрии? Это те, кто никогда не примет никакой власти, кроме законной, но и уходить вместе с ней не собирается. Мы продолжим сражаться. Не в Дёйнкирхе, а здесь и сейчас! Не за предавших нас союзников, а за родину.

— У повстанцев нет шансов выиграть войну, — покачал головой Гари. — Вы только сложите головы ни за что.

— Ну что же, — развернулся на каблуках Виконт. — По крайней мере, я попытался убедить вас.

Он надел кепи и быстрым шагом направился к выходу из ангара.

В этот момент я перехватил взгляд Гари, который тот бросил на Ажара, и понял – мы потеряли обоих разведчиков.

— Постойте, Виконт, — бросился следом за легендарным почтарём Гари, схватил его за рукав. — Подождите немного. Мы должны только рассчитаться с командиром.

Тот обернулся, и на лице его расцвела широкая улыбка.

— Я знал, что вы, господа, не предадите родину, несмотря ни на что.

На «Королевский ковчег» мы поднимались уже без обоих разведчиков. Они забрали свои аэропланы, получили расчёт и присоединились к Виконту. Куда они улетели, не знал никто в эскадрилье.

Авианосная группа, в которую кроме «Ковчега» входили ещё два больших корабля и с десяток мощно вооружённых фрегатов сопровождения, не стала опускаться на землю, чтобы принять нас на борт. Вместо этого корабли сильно сбросили скорость, когда пролетали над нашим лётным полем. Нам предстояло поднять в небо аэропланы и сесть прямо на палубу «Королевского ковчега». Ничего сложного – особенно для тех, кто не раз проделывал подобные вещи во время сражения. Но даже и мне он оказался вполне по плечу.

Моим аэропланом оказался заслуженный и не раз латаный «Ньюпор». На лучшее, собственно, рассчитывать было бы глупо – никто не доверит незнакомому летуну новую машину. Мало ли каков он окажется в настоящем деле. Однако я знал, что в эскадрилье есть и свободные аэропланы, куда лучше «Ньюпора». Имелись и новенькие гвардейские «Молнии» и «Громы» – нейстрийские модели, чья конструкция была полностью переработана под безразгонник. Но больше, конечно, было котсуолдских машин – «Кэмелы», «Спитфайеры» и парочка «Хокеров», модели редкой, переходной от бипланов к безразгонникам. Были и несколько имперских и даже блицкриговских аэропланов. А отдельно от всех стоял мотоцикл Оргарда, к которому тот никого не подпускал на пистолетный выстрел.

Именно Оргард первым и поднялся в воздух. Он стартовал резко – рванул почти с места в небо. Видимо, был куда сильнее остальных раздосадован уходом Гари и Ажара. За ним поднимали в небо машины остальные. Я стартовал в последней волне, вместе с техниками, обученными летать. Они перегоняли свободные аэропланы.

Полёт прошёл легко. Небо было чистым, ветер умеренным и без порывов. Для полётов лучше и не придумаешь. Драться при такой погоде одно удовольствие – врага видно едва ли не за версту. Конечно, в облака не удрать, если что, но и коситься на серые или белые их купы, ожидая оттуда появления машин противника, тоже не надо.

Я опустил свой «Ньюпор» на палубу авианосца. Тут же подбежала обслуга, засуетилась вокруг него, приматывая тросами. А рядом уже садился кто-то из техников на сверкающем серебром «Хокере». Это явно была одна из гвардейских машин, и оставалось только гадать, как он оказался среди аэропланов эскадрильи «Смерть».

Перелёт до Дёйнкирхе не занял много времени и прошёл без эксцессов. Даже разведчики Блицкрига не попадались нам на глаза. Наверное, наш враг полностью сосредоточился на разгроме последних войск Нейстрии, чтобы после заняться Дёйнкирхе, уже не отвлекаясь. И это ни сулило нам ничего хорошего.

— На землю мы не опустимся до самого конца сражения, — сообщил нам Бригадир, вернувшись из офицерского салона «Королевского ковчега». Там проходило совещание, где до командиров всех наёмных эскадрилий на службе Котсуолда доводили боевую задачу в грядущем сражении. — Нашей базой будет «Ковчег» – и вся его авианесущая группа. Здесь нас будут заправлять во время боя, боеприпасы, соответственно, тоже получаем здесь. Но не стоит забывать, что наши свободные аэропланы останутся на «Ковчеге». Если придётся совсем туго – лучше дотянуть до него. На других кораблях мы можем получить только мелкий ремонт.

— И какова наша задача в будущем бою? — спросил у командира Антракоз. — Просто бить Блицкриг, где получается, или что посложнее придумали для нас в штабе?

— Главной задачей будет прикрывать эвакуацию котсуолдских солдат. Она проходит спешно, но, всё равно, всех вывезти не успевают. Теперь в штабе решили привлечь не только реквизированные траулеры и рыболовецкие суда, но и десантные лодки. Их укрепят, поставят двигатели от тяжёлых аэропланов, и на них будут переправлять солдат через Пролив.

— Если погода будет хорошей, у них даже шансы есть преодолеть его, — заметил Оргард, — правда, небольшие.

— Одного захода «Шмеля» или даже «Осы» хватит, чтобы отправить на тот свет всех, кто будет на борту этой лодки, — заявил Антракоз.

— На них ставят спаренные пулемёты для обороны, — пожал плечами Аспирант, — но вряд ли это их спасёт. Именно поэтому большая часть аэропланов и будет прикрывать лодки с солдатами.

— У линкоров Котсуолда достаточная плотность огня, чтобы не подпустить к себе торпедоносцы, — добавил Бригадир.

— Значит, будем спасать обречённых, — усмехнулся Антракоз. — Весёленькая перспектива.

— Перспектива у нас, действительно, самая развесёлая, — мрачно заявил Бригадир. — С нами полностью рассчитываются перед сражением. После него Котсуолд в наших услугах не нуждается.

— Выходит, нас тут бросают, — кивнул больше самому себе Антракоз. — Ну, чего-то в этом духе и стоило ждать от Котсуолда. Попользовались и выкинули за ненадобностью.

— И нам надо решить, что будем делать после этого боя, господа, — как ни в чём не бывало, произнёс Бригадир. — Командир эскадрильи «Лафайет» открыто заявляет, что перейдёт на сторону Блицкрига.

— А чего ещё ожидать от заокеанцев, — усмехнулся Оргард. — Принципов у них нет, когда дело касается наживы.

— Тут уже не в наживе дело, а в выживании, — ответил ему Аспирант. — Блицкриг вряд ли будет соблюдать право прохода – тех, кто откажется перейти на их сторону после боя, просто уничтожат.

Право прохода – старинный закон, по которому наёмников, не сражающихся на стороне врага, пропускали через свои позиции. Его ещё худо-бедно соблюдали в Первую войну, но в основном только в отношении эскадрилий. Ведь гонять аэропланы по небу над собственными позициями часто выходило себе дороже. Отчего-то я не сомневался – Блицкриг никого не отпустит. Сейчас на Континенте идёт такая война, где врага, даже потенциального, щадить не станут ни в коем случае.

— И что же мы можем сделать? — задал животрепещущий вопрос Антракоз.

— Либо вместе с теми, кто не собирается переходить на сторону Блицкрига прорываться к имперским позициям и предложить им свою службу, — предложил Бригадир. — Империи сейчас нужны все силы, какие только удастся собрать. Вот только денег не так много. А можно вместе с «Лафайетом» сражаться за Блицкриг. Тем более что у нас есть неплохой козырь в этой игре.

Не дожидаясь вопросов, он указал на меня и Гневомира.

— Блицкриг открыто разыгрывает карту урдского царя, собирает всех эмигрантов, кто имел отношение к военному делу, вот через наших урдцев мы и предложим свои услуги.

— А нам так уж нужны все эти легенды? — удивился Оргард. — Вроде раньше репутации хватало.

— В этот раз она сыграет против нас, ты это знаешь не хуже моего. Мы слишком долго и последовательно отказывались воевать за Блицкриг – теперь нам нужно кинуть хоть какой-то мостик к их командованию. И господа Милорадов и Олешев станут для нас этим мостиком. Вы ведь не против, господа?

Мы с Гневомиром промолчали. Даже не взглянули друг на друга. Однако я понял, что нам пора серьёзно поговорить, и как можно скорее. Ведь в небе над Дёйнкирхе скоро разразится страшная битва. Возможно, величайшее воздушное сражение современности. И у меня не слишком много шансов пережить его.

Быть может, пришла пора открыть карты?

Ответа на этот вопрос у меня не было, и я вовсе не уверен, что смогу его найти. Однако остановить меня этот факт уже не мог. Я твёрдо решил – с Гневомиром надо поговорить, а уж как будет наш диалог проходить, зависит только от нас. В общем, главное – ввязаться в драку, там посмотрим, что дальше. И вообще будет ли это самое дальше.

Вот только возможность поговорить нам не представлялась долго. Я с головой ушёл в подготовку своего «Ньюпора» к предстоящему сражению. Меня приписали к разведке, и поначалу я долгие часы проводил в обществе Оргарда прямо на палубе авианосца, глядя, как техники эскадрильи буквально полностью перебирают машину, переделывая её под разведывательный вариант.

— «Ньюпор» – не «Оса» и не «Стриж», — пояснял Оргард, — но для разведки сгодится и он. Сейчас мы максимально облегчим машину, поставим на неё пару скорострельных пулемётов блицкриговского производства и будет у меня прикрытие во время вылазок. Поглядим, быть может, ты справишься с этой задачей лучше Близнецов, будь они оба неладны со своим патриотизмом.

— Из-за чего они покинули нейстрийскую армию? — спросил я у Оргарда. Не то, чтобы это меня так уж сильно волновало, просто наблюдать за работой техников, буквально по винтику перебирающих мой аэроплан, стало к исходу второго дня скучновато.

— Поддержали не того майордома, — ответил Оргард.

Я знал историю с двумя майордомами, что недолго правили королевством. Короли Нейстрии давно уже не имели реальной власти над страной, передав всю полноту её майордомам, за что получили на Континенте насмешливое прозвище ленивые короли. После Первой войны сложилась странная ситуация, когда Нейстрией почти полгода управляли сразу два майордома. Страна тогда разделилась на два враждующих лагеря. Первого майордома, которого называли северным поддержали офицеры, жаждавшие поставить страну на военные рельсы и готовить её к новому кровопролитью, все деньги из казны пустив на развитие и перевооружение армии. За южного же встали сторонники мира, в основном крупные торговцы и промышленники, которым хотелось, конечно же, развивать свои предприятия, а не вкладывать деньги в армию. Нерешительный, лишённый власти король сидел в столице, окружённый генералами, и издавал манифест за манифестом, в которых обличал южного майордома, как предателя и пораженца, мешающего верному развитию государства. Но всем было ясно, чья рука водит его пером. В итоге, столицу взяли завербованные промышленниками и торговцами наёмники, которых было очень много после окончания войны. Верхушку военного переворота публично казнили, однако обошлось без массовых репрессий. Большую часть офицеров, поддержавших своих лидеров и командиров по недавней войне, попросту вытурили из армии. Ходили слухи, что даже майордом уцелел – его точно не было среди казнённых, а по официальной версии он покончил с собой, когда наёмные войска вошли в город.

— Теперь большая часть тех, кто сражался за северного, — добавил Оргард, — будут драться за генерала ле Дёза. А ведь он был его самым ярым сторонником во времена диктатуры. Непонятно, как ему удалось не угодить под топор палача? Он ведь даже в армии остался, сохранил чин, только командования лишился и был переведён на какую-то штабную должность. Вроде как закат карьеры и всё такое, — помахал рукой Оргард, — но, всё равно, непонятная история какая-то. Слишком мутная.

— Все революции и перевороты заканчиваются мутно, — пожал плечами я, — или большой кровью, как у меня на родине.

— Да уж, приятель, — хохотнул Оргард, — вот уж где не хотел бы жить, так это в Урде.

Я решил пропустить эти его слова мимо ушей. Слишком уж оскорбительны они были, чтобы воспринимать их хоть сколь-нибудь серьёзно.

Мощная оптика флотских дальномеров позволяла фельдмаршалу во всех подробностях разглядеть оборону врага. Дёйнкирхе был укреплён на славу. Крепкий орешек, который непросто будет разгрызть даже мощными челюстями армии Блицкрига. В небе над ним висели могучие боевые корабли. «Колосс» и «Отмщение» казалось затмевали своими корпусами небо. Под ними развевались тяжёлые полотнища котсуолдских флагов. Орудия, пока ещё зачехлённые, глядели в сторону приближающегося врага. Вокруг них висели корабли поменьше – линейные крейсера и броненосцы, сильно уступающие в размерах и огневой мощи. Однако не стоило обманываться на их счёт – островное королевство всегда было лидером в области кораблестроения, как бы ни пытался в последние годы оспорить это первенство Блицкриг.

— Они превосходят нас по мощности совокупного залпа, — заявил гросс-адмирал Тонгаст, — поэтому затягивать сражения нельзя. Если втянемся в долгую артиллерийскую дуэль, то проиграем. Нам даже «Вергельтунг» не поможет. Суперлинкоры Котсуолда мощнее него – на этот счёт я не обольщаюсь.

— Так какова будет ваша стратегия в грядущем бою? — отрываясь от дальномера, спросил у него Фредефрод.

— Мы станем острием меча, — ответил Тонгаст. — Пора менять тактику воздушного боя. Быть может, я и староват для новых приёмчиков, но кое-чем ещё могу удивить котсуолдское адмиралтейство. Мы выстроим корабли клином, как раньше строились наши рыцари на поле боя, — он изобразил ладонями клин с острым углом. — На острие атаки, конечно, буду я на «Вергельтунге» – хватит с меня пересудов о том, как угнали «Дерфлингер» и почему меня не было на его борту в этот момент. Мы ударим между «Колоссом» и «Отмщением», разрубим надвое их строй, прорвёмся к эвакуирующимся и уничтожим их. А после можно и отступить. Потерпев поражение в главном, котсуолдцы скорее всего сбегут к себе на остров, поджав хвост.

— Или же обрушатся на вас со всем гневом праведным, — заметил Фредефрод.

— Тогда мы примем бой, — кивнул гросс-адмирал.

Фельдмаршалу на секунду показалось, что Тонгаст решил таким образом красиво обставить свой уход из жизни. Ведь гросс-адмирал был уже совсем немолод, он водил эскадры ещё в Первую войну. А на старости лет репутация его оказалась подмочена поражением при Соловце и позором угона нового линейного крейсера. Но гибель в неравном бою с превосходящими силами врага, выполнение поставленной генерал-кайзером задачи ценой собственной жизни, — это уж точно обелит его имя. Вот только такая героическая смерть, вместе со всем небесным флотом, подпишет приговор армии Фредефрода. Тому просто нечем бороться против котсуолдских кораблей. От его войск в считанные минуты останутся рожки да ножки.

— Главное ошеломить их первым ударом, — пояснил Тонгаст. — Разделённый на две части строй очень сильно потеряет в мощи совокупного залпа, в то время как мой флот сохранит его в полной мере. А если нам удастся повредить в первые минуты боя «Колосс» иди «Отмщение», то можно сказать, битва уже выиграна. Без суперлинкоров Котсуолду нечего будет противопоставить пушкам «Вергельтунга».

Видимо, героическая смерть всё же не входила в планы гросс-адмирала. У него было вполне чёткое видение грядущего сражения. Конечно, много кто внесёт ещё в него свои коррективы, но тут уж ничего не попишешь, война – слишком непредсказуемое дело, чтобы сетовать на то, что что-то не так, как ты себе это представлял, сидя над картой.

— Я хочу сделать ставку на торпедоносцы, — добавил Тонгаст. — Кинуть их вперёд волной, под прикрытием орудий наших кораблей и всех аэропланов. Их главной целью станут «Колосс» и «Отмщение».

— Я, конечно, не великий специалист по воздушным сражениям, — покачал головой Фредефрод, — но даже мне понятно, что их сметут в первые минуты боя. Вы же сами говорили только что о совокупном залпе врага.

— И этот залп им придётся направить именно на торпедоносцы, — кровожадно усмехнулся Тонгаст, — что даст мне преимущество. Фактически я буду стрелять первым.

То, что это будет стоить жизней почти всем летунам на торпедоносцах, не интересовало ни гросс-адмирала, ни фельдмаршала. Они давно привыкли списывать людей в расход, не особенно озабочиваясь угрызениями совести.

— Значит, как мы с вами решили, — напоследок сказал фельдмаршал, собираясь покинуть палубу «Вергельтунга», — мы атакуем завтра с первыми лучами солнца.

— Да будет так, — кивнул гросс-адмирал.

Сражения небесных армад – это по-настоящему завораживающее зрелище. Сотни кораблей Блицкрига, ведомые их флагманом, суперлинкором «Вергельтунг», медленно летели по направлению к Дёйнкирхе. Тяжёлые полотнища флагов едва заметно колыхались – ветер нипочём был их бархату. Орудия, казалось, целятся прямо в меня. Стволы их расчехлены, чёрные провалы множества дул глядят страшными слепыми глазами.

На этом фоне наступающая на земле армия Блицкрига как-то терялась. Все взоры были прикованы к небесам. Ведь главное сражение предстоит именно здесь.

— Ты туда особенно не гляди, — махнул рукой Оргард. — Нам там делать нечего будет. Тут в деле такие пушки, что торпедоносцы использовать никто не станет, а мы и подавно для них мелкая мошкара. Лучше на море гляди. Там будет наша главная работа.

Я послушно обернулся в сторону моря. Его свинцовых валов видно с палубы авианосца не было. Зато мне открывался отличный вид на формирующиеся для отправки за Пролив торговые корабли и открытые десантные лодки котсуолдцев.

— Что они творят?! — воскликнул кто-то на палубе нашего авианосца.

Мы с Оргардом тут же обернулись в сторону наступающей армады Блицкрига. От неё, будто пресловутый рой мелкой мошкары отделился. Тысячи аэропланов стартовали с палуб кораблей Блицкрига. Они понеслись на полной скорости к котсуолдской эскадре. Оргард схватил висящий на шее бинокль, принялся яростно крутить линзы. Долго глядел. Губы его шептали что-то совсем тихо, я не мог понять ругается он или просто бормочет про себя, не особенно вдаваясь в смысл. И скорее всего, второй вариант был верным.

— Торпедоносцы, — произнёс он, наконец, опуская бинокль. — Блицкриг решил пожертвовать всеми своими торпедоносцами.

Словно в ответ на его слова прозвучал слитный залп едва ли не всех орудий котсуолдского флота.

В единый миг как будто огненная стена выросла между вражескими эскадрами. Тысячи снарядов рвались в воздухе, уничтожая торпедоносцы. Стоило развеяться дыму, затянувшему небо, и мы стали свидетелями подлинной бойни. Почти никому из торпедоносцев не удалось пережить первый залп. Объятые пламенем сотни аэропланов устремились к земле. Оставшиеся же предпочли не продолжать наступление – смысла в этом не было никакого.

— А сейчас нам врежут в ответ, — заявил Оргард.

И в этот раз ответом на его слова стали вспышки пламени в слепых, чёрных глазах дул вражеских орудий.

Вот тогда я был очень рад тому факту, что наш авианосец был надёжно укрыт в середине строя. Ни один снаряд просто не мог долететь до него. Однако зрелище, всё равно, было не для слабонервных. В небе расцветали серые цветы взрывов, подсвеченные изнутри багрянцем. Их было так много, что небо между флотами снова затянуло пороховым дымом. Немногие корабли получили прямые попадания, и лишь для трёх лёгких крейсеров, что в котсуолдском флоте называют эскортными, они стали фатальными. Все три устремились к земле с разной скоростью, из пробоин в корпусах их валил густой дым, и вырывались языки пламени. Остальные корабли лишь покачивались в небе от ударной волны взорвавшихся рядом снарядов. Многочисленные осколки лишь царапали их броню да оставляли рваные прорехи в знамёнах.

Не успел ещё рассеяться дым от залпа блицкриговцев, как корабли Котсуолда открыли огонь. Сам в далёком прошлом артиллерийский офицер, хоть и побывавшей всего в одной настоящей битве в этом качестве, я вполне мог оценить выучку островных комендоров. Работали они просто отлично!

Теперь дым между флотами висел и вовсе непроглядный. Комендоры били, основываясь на показаниях гальванёров[6], чьи посты находились существенно выше завесы. Казалось, что обстрел не прекращался ни на секунду. Корабли палили друг по другу как заведённые, обмениваясь снарядами с какой-то невероятной скоростью. Плотность огня была такой, что ни один летун не рискнул бы сейчас поднять в воздух свою машину. Воздух был пронизан сотнями тысяч смертоносных осколков. Рвани хотя бы один снаряд рядом с аэропланом – и на земле его даже по частям не соберут.

Наш авианосец дал малый назад. Вместе с остальными кораблями группы он уходил вглубь построения по мере того, как на нас наступал флот Блицкрига.

Похожие на мечи корабли противника надвигались с какой-то убийственной стремительностью. Командовавший вражеским флотом гросс-адмирал Тонгаст в этот раз решил сделать ставку на манёвр вместо плотности артиллерийского залпа. Флагман Блицкрига «Вергельтунг» шёл в авангарде, неистово паля изо всех орудий. Этот похожий на громадный двуручник, каким вооружались имперские рыцари в седой древности, суперлинкор был на острие атаки. Он раз за разом окутывался пламенем от попаданий вражеских снарядов. Он один противостоял одновременно «Колоссу» и «Отмщению», обстреливавшим его с обоих бортов. Заключённые в прочные казематы орудия «Вергельтунга» били в ответ сразу по двум суперлинкорам котсуолдцев. Его поддерживали огнём корабли сопровождения. Тоже линкоры, но не идущие ни в какое сравнение с флагманом. Флаги под днищами сражающихся кораблей покрывали рваные дыры. У одного из линкоров сопровождения он даже тлел по нижней кромке. Но никто не собирался отступать.

Блицкриг брал стремительным напором. Тонгаст обрушил все свои силы на центр нашего строя. Его флагман вступил в отчаянное противоборство сразу с двумя суперлинкорами котсуолдцев. Иначе как безрассудством назвать подобный поступок было нельзя. Но Брондор Тонгаст пошёл на него – на этот отчаянный риск, где ценой победы была его голова. И клинок, в который он превратил свой флот, острием которого был его флагман, рассёк надвое наш строй. Пусть сильно повреждённый, но «Вергельтунг» прорвался через него вместе со своими линкорами сопровождения. Стремительные крейсера, больше напоминающие прямые кинжалы, проскакивали мимо котсуолдских линкоров и крейсеров, осыпая их градом снарядов, ложащихся кое-как. По ним били изо всех стволов, однако быстрые корабли Блицкрига умело маневрировали, уходя от снарядов. А рассечённый надвое строй наш уже не мог дать плотности огня, чтобы отгородиться от врага сплошной завесой пламени.

— Идём-ка к нашим машинам, — сказал мне Оргард, — чую, скоро нам прикажут подниматься в небо.

И тут с ним было не поспорить. С минуты на минуту Блицкриг прорвётся к торговым судам и открытым десантным лодкам, в которых спешно отправляли на остров солдат Котсуолда, формируя эшелоны прямо в воздухе. Значит, очень скоро начнётся наша работа.

Мы подошли к нашим аэропланам. Остальные летуны эскадрильи уже были тут. Не хватало только самого Бригадира. Его личный аэроплан – отличный, сверкающий серебром «Спитфайер» – выглядел как-то сиротливо, как будто боевая машина ждала того, кто поднимет её в небо, бросит в смертельную схватку. Техники спешно заканчивали последние приготовления к взлёту, но работали уже скорее для показухи – все машины давно были готовы. От воздушного мотоцикла Оргарда до великолепного «Спитфайера» самого Бригадира.

На мотоцикл Оргарда установили скорострельную пушку, снятую явно со штурмовика. Кажется, такими вооружали блицкриговские «Шершни», но я мог ошибаться. Ведь на мощных котсуолдских «Рино» стояли весьма похожие.

— Мне тоже будет чем удивить Блицкриг, — усмехнулся Оргард, поглаживая ствол пушки. — Жаль только, снаряды быстро заканчиваются.

— Потому что ты палишь куда ни попадя, — усмехнулся Антракоз. Он пребывал в приподнятом настроении перед боем, и даже забывал показно заходиться шахтёрским кашлем. — Не умеешь ты стрелять, Оргард, признай это. Летун из тебя что надо, а вот стрелок… — он только руками развёл.

— Вот я тебе сейчас покажу, какой я стрелок! — тут же вскипел Оргард, принявшись расстёгивать кобуру пистолета.

Но я не дал ему сделать этого, хотя и был уверен – в боевого товарища он стрелять не станет.

Перебранка тут же прекратилась, стоило только появиться из командной надстройки, где находился мостик авианосца, Бригадиру. В этот раз он обошёлся без сопровождения Аспиранта – последний остался с летунами на палубе около аэропланов.

— Трёхминутная готовность, — объявил нам Бригадир. — По машинам!

И мы бросились в кабины – не прошло и минуты, как все мы уже сидели внутри, держась за рычаги. Все ждали только команды на взлёт.

Сам Бригадир последним забрался в свой серебристый «Спитфайер». Стоило ему сделать это – как сигнальщики на палубе отчаянно замахали флажками. Техники тут же отключили питание наших аэропланов, и мы начали выруливать на посты по боевому расписанию.

Я улучил момент и глянул на небо – как раз в этот момент прорвавшиеся через наш строй корабли Блицкрига словно окутались роем мошкары. Это разом с их палуб стартовали тысячи аэропланов. А следом в небо рванули и мы. Сигнальщики размахивали флажками, давая нам разрешение на взлёт.

Я дал полный газ, почувствовал, как мой аэроплан побежал по ровной палубе. Включил антиграв, убирая шасси, и потянул на себя рукоятку, поднимая «Ньюпорт» в небо. Самый страшный и жестокий воздушный бой за последние две войны для меня начался.

Мы влетели в битву без подготовки. Казалось, только я поднял свой аэроплан с палубы «Королевского ковчега» – и вот я уже в самой гуще свалки. В прицел попал серо-стальной «Шмель», борта его украшали затейливые узоры в виде языков пламени. Я, не задумываясь, нажал на гашетку, пуская длинную очередь по вражеской машине. Летун успел уйти от неё в последний момент, резко бросив аэроплан влево и вниз, но всё равно часть пуль прошили ему короткое, как у всех безразгонников, крыло. Но вот уже откуда-то сверху на меня буквально обрушивается враг. «Оса», такой же разведчик, как и я, поливает мой «Ньюпор» из обоих пулемётов. Я дал самый полный газ, уводя машину из-под огня. Но враг не отставал. Он продолжал обстреливать меня, не скупясь на патроны. Хорошо, что меткостью особой блицкриговец не отличался. Однако на хвосте у меня сидел упорно. Я плавно увёл машину вправо, а после резко рухнул в пике. «Оса», насколько я помню из объяснений Оргарда, аэроплан скоростной, но не очень манёвренный. Особенно на виражах. Но тут и моему «Ньюпору» похвастаться нечем. Вражеский летун не сумел среагировать вовремя – его аэроплан пронёсся надо мной. А когда он начал уводить его в пике, я уже поднимал нос моего «Ньюпора». Секунда – и «Оса» оказалась в прицеле моих пулемётов. Я без жалости нажал на гашетку, давая длинную смертоносную очередь. Пули прошили лёгкий аэроплан, оставив в его корпусе строчку из чёрных дыр. Засверкал искрами мотор. Почти тут же отключился антиграв. И боевая машина, ещё секунду назад, легко несшаяся по небу, скапотировала, уходя в неуправляемый штопор.

Я выравнял машину, огляделся, ища своих, но ни одной машины со значками эскадрильи «Смерть» не увидел. Лишь на пределе видимости мелькнул вроде мотоцикл Оргарда. Я рванул в том направлении. И как оказалось успел вовремя. Два «Шмеля» уже заходили на боевой разворот, готовясь превратить в кровавый фарш солдат, сидящих в десантной лодке. Отчаянный зенитчик палил по ним из спаренных пулемётов, но толку от этого не было никакого. Наперерез блицкриговцам ринулись мы с Оргардом. Тот и правда поливал небо свинцом без видимого результата – все снаряды уходили в «молоко», но заставляли сильно нервничать летунов обоих «Шмелей».

Я атаковал с фланга – на полной скорости подлетел почти вплотную к врагам до того, как они успели отреагировать на моё появление. И лишь после этого дал длинную очередь по ближнему «Шмелю». Я не переставал давить на гашетку, стараясь одной очередью зацепить сразу оба аэроплана. Наверное, это было совсем уж любительство, я растратил слишком много патронов. Но результат был налицо. Ближнему «Шмелю» пули угодили прямо в двигатель. Он вспыхнул, заплевался искрами, из него повалил густой, жирный дым. Блицкриговский летун вынужден был привстать, чтобы видеть хоть что-то. Он поспешил увести машину из-под обстрела и быстро вышел из боя – продолжать его у него не было ни малейшей возможности. Второму «Шмелю» досталось всего ничего. Но главное – он отвлёкся от десантной лодки и обрушил весь свой гнев на меня.

Я пронёсся мимо него на полной скорости, начал стремительно, почти отвесно набирать высоту. Враг тут же ринулся вдогонку. На хвост ему сел Оргард на своём мотоцикле, но быстро вынужден был сдаться. В плане набора высоты его машина сильно уступала нашим. Он лишь послал вдогонку «Шмелю» длинную очередь, ни один снаряд которой не попал в цель. Меня не зацепил – и то ладно.

«Шмель» оказался более упорным врагом. Да и летун за его рычагами сидел куда опытней меня. Он не купился ни на одну уловку из моего крохотного арсенала. Продолжал наседать, обстреливая мой «Ньюпорт» короткими очередями. Пули уже несколько раз дырявили хвост моего аэроплана, оставляли строчки чёрных дыр в его фюзеляже. Я мельком глянул на счётчик патронов – их осталось на одну хорошую очередь. Слишком уж сильно разбазарил я их, когда обстреливал сразу оба аэроплана.

Ещё немного и враг прикончит меня. Я осознал это с ужасающей отчётливостью. Наверное, только это странное чувство обречённости и толкнуло меня на самый отчаянный трюк из всех, какие только можно себе представить. Я только слышал о нём, но ни разу не видел, чтобы хоть кто-то решился исполнить хоть что-то отдалённо похожее. Я дал полный газ, выжимая из двигателей все силы. Враг устремился за мной на полной скорости – отставать он не собирался. Мимо пронеслась пара аэропланов, даже не понять, чьих именно. Они дрались на виражах, поливая друг друга очередями. Но мне сейчас было не до них. Не сбрасывая скорости, я резко рванул рычаг влево и почти сразу же отключил двигатель. Теперь только инерция влекла мой аэроплан. Он стремительно разворачивался навстречу врагу. Блицкриговец явно не ожидал ничего подобного. Время словно замедлило свой бег – да что там! — оно почти остановилось. Медленно-медленно вплывал в прицел силуэт «Шмеля». Я успел разглядеть его во всех подробностях. Понял, что нос моей машины задран высоковато, а потому часть патроном пройдёт, увы, мимо цели. Но я уже поставил свою жизнь на кон – назад пути нет. Я нажал на спуск – и время снова рвануло сумасшедшим галопом. Одной очередью я выпустил все оставшиеся пули. Строчка зажигательных снарядов прочертила воздух, на миг она словно соединила наши аэропланы. Блицкриговец не успел выстрелить в ответ. Выкрашенный жёлтым нос его «Шмеля» вспыхнул. Несколько пуль пробили тело летуна. Он дёрнулся и грузно осел в кабине.

Мой аэроплан клюнул носом. Я поспешил снова запустить двигатель, быстро разгоняя его до максимальных оборотов, пока мой «Ньюпор» не скапотировал. Пора возвращаться на авианосец для быстрого ремонта, подзарядки и главное, заправки боеприпасами. Ведь в моих пулемётах не осталось ни одного патрона – мне совершенно нечем было бы даже обороняться от врага.

Адмирал флота Ильтерн Рекбрен казалось пребывал в полной апатии. Его словно и не интересовало то, что происходит за пределами боевого мостика суперлинкора «Колосс», на котором он держал вымпел. Он сидел в почётном кресле, установленном в дальней и, следовательно, самой защищённой части мостика. Поза его была свободной. Он то и дело начинал покачивать ногой или отстукивать каблуком популярный быстрый танец. Левой рукой подпирал щёку. Глаза его были всё время полуприкрыты, словно пожилой адмирал флота постоянно хотел спать. Правда, надо отдать ему должное, на свои годы Рекбрен не выглядел. Больше сорока пяти ему никто бы не дал при первом знакомстве, хотя порог пятидесятилетия он перешагнул полтора десятка лет тому назад.

— Адмирал, — отчеканил стоявший рядом с креслом Рекбрена капитан «Колосса», коммодор Хильдеан, который после инцидента с «Лузитанией» лишился почти всех перспектив на адмиральские погоны и перевод на уютное место в столице, — противник достиг поставленных им перед собой целей. Наши аэропланы сдерживают напор врага, но очень скоро десантные лодки и гражданские суда окажутся в пределах досягаемости главного калибра «Вергельтунга».

— Вы считаете, коммодор, что враг станет тратить снаряды главного калибра на эвакуирующиеся суда? — удивился Рекбрен, даже левую бровь приподнял.

— Двух или трёх хватит, чтобы покончить со всеми.

— Верно, но там полно аэропланов Блицкрига и его наёмников, и вряд ли Тонгаст отправит их под нож, как торпедоносцы. Он не настолько бесчеловечен, поверьте моему опыту. Я воевал с ним ещё в Первую войну. Вот когда он подберётся достаточно близко, чтобы открыть огонь из пушек среднего калибра, тогда – да. Эвакуирующимся придёт конец.

— И вас это, как будто, совсем не волнует, адмирал?

— Волнует, — сделал правой рукой неопределённый жест Рекбрен, — мы ведь здесь для того, чтобы спасти всех этих несчастных солдат.

— Тогда почему вы допускаете…

— Коммодор, — перебил его Рекбрен, — откуда вы знаете, что я допускаю, а чего – не допускаю? Вы ознакомлены с планом сражения ровно в той части, в которой должны были. Об остальном предоставьте позаботиться мне, договорились?

Хильдеан почувствовал себя даже не курсантом, а школьником, которого учитель отчитал при всём классе за плохо выученный урок. И отчитал вполне заслужено.

А между тем собранный в единый могучий кулак флот Блицкрига стремительно разрезал оборонительное построение котсуолдцев. Рекбрен медленно отводил свои корабли назад, не давай Тонгасту зайти в тыл, разрубить флот Котсуолда на две части. Аэропланы словно плясали танец смерти, кружась над десантными лодками и гражданскими судами. На последних стояли спаренные пулемёты, но против опытных летунов Блицкрига они помогали слабо.

Небо пестрело разрывами снарядов. Иногда корабли проходили так близко друг к другу, что осыпали врага целым градом металла. Тут и целиться не надо – расстояние порой бывало такое смешное, что имела значение только выучка комендоров. Как только снаряд попадал в казённик, командир плутонга командовал «огонь». И тут же из жерла орудия вырывался сноп пламени, а следом за ним снаряд. Броня трещала от десятков прямых попаданий. Пушки главного калибра суперлинкоров Котсуолда палили как заведённые. «Вергельтунг» сотрясался от попаданий, но держал удар, хотя в паре мест уже виднелись исходящие густым, жирным дымом пробоины. Рядом с ним получил чемодан прямо в боевую рубку линкор сопровождения «Кёниг» – его команде фатально не повезло. Один за другим сразу три снаряда главного калибра «Отмщения», отправленные умелые комендорами Котсуолда угодили прямиком в неё. Из-под брони вырвались языки пламени, «Кёниг» потерял ход, рыскнул куда-то в сторону, нарушая боевой порядок. И тут же на ставшем в одночасье беспомощным могучем корабле сосредоточились сразу несколько линкоров и крейсеров Котсуолда.

— Готовьте наш корабль к атаке, коммодор, — велел Рекбрен Хильдеану, не меняя ленивой позы. — Чтобы через пять минут, «Колосс» был готов дать самый полный вперёд.

После этого внимание адмирала флота переключилось на флаг-офицера.

— Приказ по всему флоту: быть готовыми к немедленной атаке. По первой моей команде.

— Есть, — почти одновременно ответили Хильдеан и флаг-офицер. Они удивлённо переглянулись. Ни один не понимал, что означают приказы адмирала. А тот лишь загадочно усмехался, будто подготовил врагу какую-то невероятную каверзу. И, похоже, так оно и было.

Капитан частного военно-воздушного флота Буковски, более известный как пират Чёрный Буковски, ждал только одного. Он ждал условного сигнала от адмирала Рекбрена. Старый пройдоха, которого Буковски отлично знал по Первой войне, разработал отчаянный план. Это был авантюризм чистой воды, построенный на полученной военно-морской разведкой Котсуолда информации. Ничего определённого, конечно, шпионы сообщить не могли, но и на тех крохах, что стали известны Рекбрену, он построил свою стратегию.

Сейчас небольшой флот Буковски висел в небе на предельной высоте. Лишь благодаря модернизации, деньги на которую ему выбил всё тот же Рекбрен, корабли держались так высоко. Небо над Проливом, да и над Дёйнкирхе в это время года всегда было укрыто плотным серым покрывалом облаков. В них-то и ждали своего часа корабли Буковски.

— Есть гелиограф с «Колосса», — доложил офицер. — Нам приказано атаковать.

Буковски кровожадно оскалился. Он любил войну. Но больше всего он любил воевать против Блицкрига.

— Опуститься до восьми тысяч метров, — велел Буковски. — Как только враг окажется в пределе досягаемости наших орудий – открыть огонь.

— Есть! — тут же выпалили офицеры «Вулкана» – флагмана частного флота Чёрного Буковски. А следом стали приходить подтверждения с остальных кораблей.

Их появление стало сюрпризом для Тонгаста. И сюрпризом крайне неприятным. Однако в первые минуты казалось, что атака, пускай и с выгодных позиций, всего пяти тяжёлых кораблей – среди которых был только один линкор, а остальные фрегаты и крейсера, о такой мелочи, как разведывательные корветы и говорить не стоит – не сможет повлиять на ход сражения. Но это было не так. Перевооружённые и модернизированные на котсуолдские деньги корабли Чёрного Буковски представляли серьёзную угрозу для Блицкрига. И они доказали это с первых же залпов.

Снаряды главного калибра «Вулкана» ударили в палубу «Вергельтунга». Удачное попадание снесло одну из орудийных надстроек. Словно консервным ножом снаряды вскрыли броню, оставив в ней глубокие пробоины с рваными краями. Остальные корабли Буковски не замахивались на столь могучую цель. Одни удовлетворились расстрелом гибнущего «Кёнига». Но большая часть палила по таким же крейсерам и фрегатам, пользуясь преимуществом внезапности. И почти сразу с палуб стартовали аэропланы Чёрного Буковски.

В третий раз я возвращался на палубу вместе с серебристым «Спитфайером» Бригадира и «Громом» Аспиранта. Всем нам сильно досталось в схватке, из которой лишь чудом удалось выйти живыми. Вот только лодку, за которую мы дрались с аэропланами из Летающего цирка Барона, те всё равно отправили в море. Они зашли красиво двумя тройками. Взяли лодку в клещи, хлеща по ней длинными очередями. Зенитчик отбивался, как мог, но силы человека не безграничны. Он вертелся, словно заведённый, поливая небо из спаренных пулемётов. Не сговариваясь, мы ринулись на помощь лодке. Первым – Бригадир, у него самый современный и хорошо вооружённый аэроплан из нас троих. Мы с Аспирантом прикрывали его с флангов. Вот таким треугольником мы и налетели на красные аэропланы Летающего цирка. Схватка была короткой и жестокой. Мы словно плетьми хлестали друг друга очередями из пулемётов. Рявкали автопушки на чуть более длинных, чем у обычных безразгонников, крылышках «Спитфайера». Бригадир виртуозно управлял боевой машиной, не расходуя впустую ни одного патрона к пулемётам или снаряда к автопушкам. И Аспиранту, и уж тем более мне, до него было далеко. Однако ничто уже не могло спасти лодку. Над её кормой пронёсся на самой малой скорости аэроплан с красным фюзеляжем, жёлтыми законцовками крыльев[7] и чёрным хвостовым оперением. Он дал длинную очередь прямо по открытому двигателю лодки. Фосфорные пули почти мгновенно воспламенили смазку. Двигатель заискрил. Антиграв отключился. Лодка рухнула в море камнем. Нам оставалось лишь проводить её взглядами. А после вступить с неравную схватку с аэропланами Летающего цирка.

Мы разошлись боевой ничьей – сильно потрепали друг друга, но никого не сумели отправить в последний полёт. Теперь надо было посадить аэроплан на палубу ближайшего авианосца Котсуолда, чтобы как можно скорее снова подняться в небо.

Сели все трое удачно. Палуба авианосца, кажется, даже не из нашей группы, была почти пуста. К нашим аэропланам тут же кинулись техники. Они начали работать ещё до того, как мы покинули кабины. Собственно, могли бы и не вылезать из них, но очень уж хотелось всем троим размять ноги. Во время полёта не чувствуешь, как затекает от сидения тело, а вот стоит аэроплану приземлиться, как неприятные ощущения обрушиваются по полной.

— Прав был насчёт тебя Брондри, — усмехнулся, потягиваясь до хруста в пояснице, Бригадир, — ты отчаянный любитель. Но есть в тебе летунский талант, есть. Если переживёшь эту драку, то станешь настоящим асом. Не хуже Барона или меня.

Он сделал пару простых упражнений, чтобы заставить кровь быстрее бежать по телу. Мы повторяли за ним, похрустывая суставами, будто столетние старики.

— Сейчас нам только заправить и зарядить машины надо будет, — добавил он, — а как вернёмся на «Королевский ковчег», получишь аэроплан поприличней. Нам приказано остановить Летающий цирк Барона, а с его «Шмелями» и «Шершнями» на твоём стареньком «Ньюпоре» не повоюешь. За рычаги «Спитфайера» тебе садиться пока рановато, что бы там Брондри ни писал, а вот «Кэмел» ты заслужил честно.

Через пять минут мы уже стартовали с палубы авианосца, названия которого я так и не узнал.

«Кэмел», что выделил мне Бригадир оказался новеньким, как будто только с завода. Хотя вполне могло быть и так. На своих наёмниках Котсуолд никогда не экономил, и частенько платил не только золотом, но и оружием или машинами. Что в случае эскадрильи «Смерть» порой было самым выгодным оборотом.

Я уже собирался сесть за его рычаги, когда ко мне подошли Готлинд с Гневомиром.

— Не торопись, — произнёс Гневомир на урдском. — Нам есть, что сказать тебе.

— До конца боя не потерпит? — раздражённо поинтересовался я.

— Ты полетишь со мной ведомым, — заявил Готлинд, — приказ Бригадира. Я, видишь ли, лучше тебя знаю манеру сражаться Летающего цирка, и Бригадир не хочет, чтобы ты отправился на тот свет в первой же схватке с летунами Барона.

— Мы уже дрались с ними, — отмахнулся я, собираясь заскочить в кабину «Кэмела».

— Кончай кочевряжится, — оборвал меня Гневомир. — Сам знаешь, что с Готлиндом у тебя будет больше шансов пережить этот бой. А у нас есть к тебе дело. Давно пора было поговорить. Хотел просто удостовериться, что ты в курсе неких дел.

— Каких ещё дел?

— Это касается нашего перехода на сторону Блицкрига, — ответил Гневомир, но на секунду мне показалось, что он хотел сказать вовсе не это, но в последний миг передумал. — Чёрного барона с его эмигрантами и всего подобного. Просто хотелось понимать твоё отношение ко всей этой затее Бригадира.

— У меня нет больше родины, — пожал я плечами, почти не кривя душой, — как и у вас, и у добровольцев. Этим мы похожи.

Я перевёл взгляд на Готлинда.

— Ну что, летим? — спросил его я. — Мы в небе нужнее.

— Летим, — переглянувшись с Гневомиром, ответил тот.

Он воевал на имперском «Ястребе» – новой машине, отлично зарекомендовавшей себя во время боевых действий. Готлинд быстро поднял его в небо, мне оставалось только попытаться угнаться за ним. Летуном он был отменным, я понимал, что до такого мастерства мне расти ещё и расти. Рядом с ним я ощущал себя любителем по-настоящему, даже сильнее, чем когда дрался вместе с такими асами, как Бригадир и Аспирант. Было что-то в манере летать, присущей Готлинду, отличающее его от остальных. Нечто на первый взгляд неуловимое, но с другой стороны, словно бросающееся в глаза. Драться вместе с ним было одно удовольствие.

На несколько минут поднявшись на предельную высоту, зависнув на мгновение над схваткой, мы двумя стервятниками рухнули обратно в кипень боя. Я был уверен, что Готлинд выбрал цель для атаки. Вряд ли ему для этого нужно было больше тех самых двух мгновений. Мне оставалось только держаться за его хвост.

Не знаю уж, схлестнулись мы именно с Летающим цирком или ещё с кем-то, кто любил украшать свои аэропланы разной ерундой, но это и не было так важно. Мы одновременно хлестнули короткими очередями по одной машине. Летун, сидевший за её рычагами, подобного не ожидал никак. Он дёрнулся влево, уходя от моей очереди, чтобы тут же попасть под пули Готлинда. Строчка фосфорных пуль прочертила его фюзеляж – и почти сразу он отправился в свой последний полёт, пачкая небо жирными клубами дыма.

Однако товарищи его опомнились очень быстро. Начался стремительный бой на виражах. Мне оставалось только прикрывать огнём Готлинда. Главное было удержаться за его хвост, ну и периодически жать на гашетку, посылая во врагов короткие очереди. Вот только больше двух-трёх фосфорных патронов попадали редко. Мы носились по небу, как угорелые. Наши безразгонники вертелись в сумасшедших фигурах пилотажа. Раз или два я чувствовал, как мой аэроплан содрогается от попаданий, но пока особого урона мне не нанесли. Вот только долго ли продлится это везение – я не знал. В том, что это именно везение я не сомневался, ведь опыта воздушных боёв у меня считай что и не было вовсе.

Готлинд резко бросил свою машину в сторону, уходя с линии огня вражеского аэроплана, и я увидел, от кого он увёртывался. Прямо на нас летел красный безразгонник, украшенный блицкриговскими крестами на крыльях. Это был Барон собственной персоной. Он послал короткую очередь вдогонку Готлинду, но промахнулся. Вообще, мне казалось, он словно отгонял назойливое насекомое. И это пренебрежение – было ли оно реальным или выдуманным мной – спровоцировало меня. Я ринулся в лобовую атаку. Очертя голову, надавил на гашетку, отправляя во врага длинную очередь из обоих пулемётов сразу. Барон кажется просто не ожидал подобного натиска. Он увёл аэроплан вверх и влево – строчка фосфорных снарядов даже не задела его фюзеляж. И почти сразу он атаковал Готлинда. Он бросился на него словно хищник – быстро и безжалостно. Повис на хвосте, постоянно норовя достать короткими, но весьма меткими очередями. А вот у меня патронов осталось только на чих – полдесятка в обоих пулемётах. Очередь будет просто смешной, даже фосфорные боеприпасы в таком количестве не причинят вреда современному аэроплану. Если только не стрелять прямо в мотор. Вот только у красного безразгонника Барона двигатель был надёжно укрыт – не подберёшься.

Я сел Барону на хвост, но сделать ничего не мог. Только что нервировал его своим присутствием. Уверен, он быстро поймёт, что не стреляющий по нему летун опасности не представляет и тогда мне останется лишь выпустить по нему жалкие остатки боеприпасов, а после возвращаться на авианосец. Мысль о том, что Готлинда – моего ведущего – придётся оставить на произвол судьбы, меня вовсе не радовала.

Мы носились по небу среди битвы странным тандемом. Готлинд уходил от убористых и метких очередей Барона. Тот повторял все его виражи, не отставая почти ни на секунду. Я же болтался, будто пятая нога собаки, выбирая момент поудачней, чтобы отстрелять последние боеприпасы. Да всё не мог его выбрать.

И тут на меня откуда-то слева вылетел новый враг. Я едва заметил чёрный силуэт его аэроплана. Наверное, если бы не серебристые звёзды и жёлтые законцовки крылышек, я бы даже не понял, кто сбил меня. А так успел отреагировать машинально – разум в даже не вмешался, тело всё сделало само. Руки дёрнули рычаг – мой «Кэмел» буквально рухнул вниз, уходя от строчки фосфорных пуль. А надо мной пронёсся на полной скорости чёрный аэроплан со звёздами на фюзеляже. И вот тут я понял, как мне пустить в дело последние боеприпасы. Я довернул рычаг, заставляя аэроплан сделать боевой разворот. Примерно в середине его в прицел моих пулемётов попал незащищённых двигатель чёрного безразгонника. Не задумываясь ни на мгновение, я нажал на гашетку. Десять пуль – всего десять фосфорных пуль, и вряд ли больше двух или трёх попало. Зато куда – прямо в мотор вражеского аэроплана. Он вспыхнул, будто праздничная шутиха. Я даже не ожидал ничего подобного. Нос чёрного аэроплана окутался дымом. На удивление он не скапотировал, а начал медленно пикировать на город. Летун за его рычагами сидел весьма умелый. Вот только вряд ли он сумеет выравнить машину – в лучшем случае приземлится где-нибудь среди узких улиц Дёйнкирхе.

Я выравнил аэроплан, закрутил головой, ища Готлинда и Барона, но тех уже и след простыл. Пришлось мне возвращаться на авианосец без них. Я как раз подлетал к одному, когда над его палубой взлетел в небо ярко-красный фальшфейер. Все мы отлично знали, что он означает. Котсуолдский флот закончил эвакуацию и теперь сам летит домой – на остров. Туда, где нам, наёмникам, места нет.

Подчиняясь неизвестному порыву, я поднял машину как можно выше, чтобы разглядеть последние десантные лодки и гражданские суда, скрывающиеся за горизонтом. Солнце только начало клониться к закату – битва шла несколько часов, а казалось, что годы прошли с тех пор, как я вместе с Оргардом стартовал с палубы «Королевского ковчега».

Сражение между аэропланами медленно сходило на нет. Котсуолдцы возвращались на отступающие авианосцы и линкоры, а наёмники пикировали на город. У нас на дальней его окраине был подготовлен запасной аэродром. Туда на грузовых аэропланах перевезли всё имущество нашей эскадрильи. Туда же отправились и безразгонники, у которых пока не было летунов, за их рычаги снова встали техники и прочая обслуга. Очень скоро там же окажемся и мы.

Я развернул «Кэмел» и по широкой дуге стал заходить на посадку. Сражение в небе утихало будто бы само собой.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ