Щербатова отмечает, что, установив свое господство над Явой в результате завоевания, голландцы не стремились разрушить прежние институты и резко изменить существующий порядок или заменить его новым. При незначительной своей численности они предпочитали оставлять прежних правителей и прежние обычаи. В одних случаях этот традиционный порядок выражался в сохранении прежних феодальных княжеств, но уже в качестве вассалов Нидерландов под строгим контролем голландских резидентов. Так, на Яве, в центральной ее части, существовало четыре таких княжества. В большинстве же случаев прежние феодалы были лишены владетельных прав и основной части своих земельных владений и превратились в служилое феодально-бюрократическое сословие, звено колониального административного аппарата, также поставленное под контроль голландских чиновников. «Государственный механизм остался и до сего дня еще странным сочетанием европейского и туземного элемента: везде существует как бы наслоение двух управлений. Вверху голландский генерал-губернатор, а внизу множество туземцев, потомков прежних раджей, сохранивших со своим титулом и различные привилегии. Далее следует местная администрация, основанная на тех же началах — распределение власти между параллельными должностными лицами, голландцами и туземцами» [20, с. 36].
При этой системе голландцы, забрав в свои руки все командные высоты, в том числе судебную власть, финансы и высший надзор, оставили за индонезийскими начальниками лишь местное управление, исполнительную и полицейскую власть. Этой системой управления, как подметила Щербатова, голландцы достигли того, что верхушка местного общества продолжает играть видную роль и при новых властителях, она получает щедрое жалованье и не имеет основания проявлять недовольство. Эта гибкая система дала возможность колонизаторам в определенной мере привлечь на свою сторону яванскую аристократию, участвовавшую в эксплуатации народных масс.
Но вся полнота высшей власти была сосредоточена в руках представителя голландской короны в лице генерал-губернатора. Облеченный самыми широкими полномочиями, он правит почти самостоятельно, подчеркивает путешественница. Для простых яванцев он «туан бесар», т. е. большой начальник. Он командует военными и морскими силами колонии, назначает резидентов (начальников провинций) и подвластных им голландских и местных должностных лиц, применяет законы, утвержденные голландским парламентом, имеет право на основании правительственных постановлений 1854 г. издавать приказы и административные распоряжения. Они действуют и до их утверждения или изменения законодательными органами Нидерландов. При генерал-губернаторе имеются назначенные по его представлению королем генеральный секретарь и совет Нидерландской Индии в составе вице-председателя и четырех советников, играющий роль совещательного органа. Выслушивая мнение совета при решении тех или иных вопросов, генерал-губернатор вовсе не обязан считаться с ним.
Вся Ява делится на ряд провинций или резидентств во главе с резидентами-голландцами. Резидентства же, в свою очередь, делятся на области-регентства (кабупатены), формально управляемые местными регентами, или бупати, из представителей родовитой яванской аристократии. При регентах находились голландские чиновники, чьи обязанности официально сводились только к общему надзору, советам и содействию. Однако фактический механизм взаимоотношений местного регента и его голландского советника показан Щербатовой достаточно убедительно: «Можно сказать, что все это лишь самообольщение, так как голландцы хозяева страны, и хорошо известно, что все приказания и требования исходят от них, кем бы они ни выполнялись, но на деле это так. Резидент может и в случае нужды действительно внушает регенту отдать такие и другие приказания низшим туземным начальникам, но, за исключением особенных и безотлагательных случаев, никакая перемена не производится без предварительного совещания между резидентом, регентом и другими членами ландраада» [20, с. 45]. Путешественница отмечает далее, что должность регента в большинстве случаев наследственная. «Он окружен всей пышностью и представительностью туземного двора и держит многочисленную свиту» [20, с. 49]. Общеизвестно мздоимство, взяточничество, злоупотребление своим служебным положением местных чиновников. На все это голландские власти смотрят сквозь пальцы. Как подчеркивает Щербатова, регент весьма редко увольняется с должности.
Дискриминация яванцев проявляется, в частности, и в существовании раздельных судов для «белых» и «туземцев». «Туземный» суд имеет право рассматривать лишь дела местных жителей. Европеец, какое бы преступление он ни совершил, может быть арестован только европейцами. Для него существует особый европейский суд.
Индонезийцы привлекаются к службе в колониальной армии. Они составляют более половины всех сухопутных войск и около трети экипажей военных судов. Однако и в армии существует расовая дискриминация, подмеченная Щербатовой. Артиллерия, например, состоит из европейских артиллеристов с местными ездовыми: «Все штаб-офицеры европейцы, за исключением некоторых туземцев, которым даны почетные чины. В каждой туземной роте, кроме того, по крайней мере половина унтер-офицеров состоит из европейцев» [20, с. 57].
Внимание путешественников привлекла и роль местных князей, окруженных почетом, получающих щедрые субсидии от голландцев, но низведенных до положения безвольных марионеток. Щербатовы посетили кратоны сусухунана Соло и султана Джокьякарты, еще играющие некоторую роль центров старой яванской классической культуры, и познакомились с придворным бытом. Колонизаторы не только жестко контролировали каждый шаг номинальных правителей Соло и Джокьякарты, но и вмешивались в дела их престолонаследия, всегда готовые устранить строптивого властителя и заменить его более послушной фигурой. Такие случаи в истории бывали.
Положение яванских князей весьма метко охарактеризовано Щербатовой: «Император Суракартский, или сусухунан, в сущности таков только по имени, и настоящей власти почти не имеет, так как в его владениях голландцы более чем где-либо следят за всеми действиями местного управления. Зато нравственное и религиозное значение его громадны для всех жителей острова. В глазах яванцев престиж его титула остается неприкосновенным, и для них сусухунан продолжает быть и главой их религии, и преемником тех властителей, которым они привыкли столько веков подчиняться. Малейшие его желания и изречения принимаются беспрекословно и считаются священными как высшими, так и низшими классами туземного населения. Понимая всю важность этой нравственной силы императора, голландцы окружают его почетом и поддерживают внешний вид царственного двора, пользуясь при этом его личностью, чтобы управлять и действовать на народ.
Де-факто же сусухунан лишь строго оберегаемый пленник нидерландского правительства, не имеющий даже возможности выехать из своего кратона без позволения резидента, которым тем не менее оказываются ему все наружные знаки почтения, подобающие его высокому положению. Состояние его состоит из обширных имений и из 45 000 рублей, выплачиваемых ему ежемесячно правительством» [20, с. 266–267].
Аналогично положение и джокьякартского султана, который считается по своему иерархическому рангу ниже сусухунана. «Султан получает от правительства 37 000 рублей ежемесячно и владеет, кроме того, значительным земельным имуществом» [20, с. 264]. Его жизнь также протекает на положении пленника в четырех стенах кратона, откуда он никуда не выезжает. Сусухунан и султан ненавидят друг друга и никогда не встречаются. Первый смотрит на второго как на узурпатора, а тот не желает встречаться с сусухунаном, потому что был бы вынужден оказывать ему по местному обычаю знаки почтения как старшему; а это султан считал бы для себя унизительным.
Голландцы установили такую систему, которая обеспечивала зависимое положение феодального правителя с момента его вступления на престол. Сусухунану или султану сразу же давали понять, что он стал правителем не столько по праву престолонаследия, сколько благодаря воле Нидерландов. Только голландцам он всецело обязан своим высоким положением. Эту систему красноречиво описывает Щербатова: «Следующие небезынтересные подробности относятся до правил, соблюдаемых при кончине здешних туземных властителей. Так как все дела «Суракартского княжества» ведутся самим сусухунаном и бумаги запечатываются им лично его печатью, то, когда он совсем при смерти и не в состоянии более заниматься делами, резидент отправляется во дворец и живет там до кончины больного, забирая при этом все бумаги в свои руки и храня у себя печать, которая в случае нужды прилагается первым министром к документам в его присутствии. После смерти императора тело его выносится в задние ворота для перенесения на руках в Мегири; церемония перенесения продолжается три дня; наследник престола и представитель голландской власти провожают усопшего до выхода из кратона и затем возвращаются во внутренние покои, где соглашаются относительно условий престолонаследия. По окончании переговоров прежняя печать уничтожается, и будущему властителю дается новая, причем он подписывает бумагу, в которой изложены его обязательства, и начинающуюся следующими словами: «Не имея решительно никаких прав на престол, я, император, лишь по милости и назначению Нидерландского колониального правительства и т. д.» Документ этот хранится в архивах резидентства» [20, с. 280–282].
Далее путешественница рассказывает, ссылаясь на местного резидента, что у его предшественника было много неприятностей с сусухунаном, который не хотел его слушаться и постоянно действовал наперекор его советам. Прибыв в Соло, новый резидент Лаутиер начал с того, что потребовал у сусухунана аудиенцию и показал ему ту самую бумагу, которую вассальный монарх подписал при вступлении на престол, спросив, имеет ли он понятие о содержании этого документа. Сусухунан отговорился незнанием содержания и вообще неумением читать. Тогда резидент велел переводчику