огласить бумагу, а затем прочел монарху длинное нравоучение. С тех пор поведение сусухунана изменилось. Путешественница подчеркивает, что «здешних властелинов держат в руках отчасти посредством их преемников, угрожая, в случае неповиновения, не утверждать их избранников. Таковым теперь официально объявлен сын сусухунана, утвержденный генерал-губернатором, когда ему минуло три года. Обыкновенно же голландское правительство не объявляет имя своего кандидата на престол, пользуясь своим правом как орудием для усмирения неподатливых правителей» [20, с. 282–283]. Далее Щербатова приводит пример, как в недалеком прошлом голландцы распорядились престолом Соло по своему усмотрению.
Права собственной полиции княжества ограничиваются, по существу, только кратоном. Городская полиция в ее действия не вмешивается. В кратоне провинившегося судят по местным законам.
Не ограничиваясь жестким контролем над яванскими князьями, голландцы разжигают между ними соперничество и вражду. Так, еще в конце XVIII в. колонизаторы противопоставили сусухунану принцев Мангкунегоро, выделив для них часть области и города Суракарты. В связи с посещением кратона принцев Щербатова написала: «Колониальное правительство с умыслом покровительствует нескольким таковым лицам высшего туземного сословия, считающимся соперниками императора и султана, дабы посредством взаимной их вражды держать и тех и других у себя в повиновении» [20, с. 284].
При всех метких и справедливых оценках, создающих весьма критическую и негативную картину голландских колониальных порядков на Яве, Щербатова все же пытается найти в них положительные стороны. И это здесь более заметно, нежели в книге «По Индии и Цейлону». Так, путешественница утверждает, что своим строгим надзором за местным управлением и разумным применением своей власти для удовлетворения потребностей страны голландцы достигли, с одной стороны, благоустройства и законности, а с другой — «постепенного обогащения колонии, а вследствие того и метрополии, довольства жителей и общего благоденствия» [20, с. 38]. В другом месте автор старается уверить читателя, что у всех встречавшихся путешественникам индонезийцев был «сытый, довольный и здоровый вид» и что «патриархальное управление голландцев не обременяет их ни излишними налогами, ни работами; поэтому неудивительно, что при таких обстоятельствах они относятся беспечно ко всему в жизни» [20, с. 172].
Оставим на совести автора эти далекие от реальной, действительности рассуждения. Нидерланды стали к концу XIX в. одной из высокоразвитых в индустриальном отношении капиталистических держав именно благодаря безудержному и хищническому грабежу своих колоний. Вывоз из Индонезии полезных ископаемых, плантационных культур, использование индонезийского рынка для сбыта своих товаров обеспечивали голландской буржуазии баснословные прибыли. Между тем никаких серьезных вложений в экономическое и социальное развитие колонии голландцы не делали, если не считать некоторых затрат на развитие путей сообщения и создание небольшого числа предприятий по переработке сельскохозяйственного сырья. Обрабатывающая промышленность находилась в зачаточном состоянии. Индонезийский народ подвергался безжалостной эксплуатации и был доведен до нищеты и разорения, не имея к тому же никаких политических прав. Выдающийся русский ученый — ботаник и географ А. Н. Краснов, основатель Батумского ботанического сада, побывавший на Яве, даже сравнивал положение яванских крестьян с русскими крепостными [7, с. 210].
Основой хозяйственной политики голландцев на Яве в XIX в. была пресловутая система принудительных культур, творцом которой был губернатор ван ден Босх. Щербатова упоминает об этой системе, подробно не анализируя ее. А такой анализ помог бы выявить действительную картину социальных отношений на Яве.
По системе принудительных культур крестьяне должны были выращивать на лучшей, наиболее плодородной части своих наделов те культуры (например, кофе, сахарный тростник), которые приносили колонизаторам в данный момент наибольшие прибыли. Свой урожай земледельцы были вынуждены продавать представителям колониальных властей по ценам, произвольно ими установленным и, как правило, заниженным. Фактически крестьяне лишились права свободно распоряжаться своей землей и оказались в положении крепостных. Система принудительных культур принесла колонизаторам огромные прибыли. А во второй половине XIX в. голландцы, убедившись в том, что подневольный труд крестьян становился все менее и менее производительным, постепенно отказались от этой системы и перешли к свободному капиталистическому предпринимательству в сельском хозяйстве. Стали складываться крупные плантационные хозяйства на основе наемного труда.
Видимо, недостаточное знакомство с историей Индонезии не позволило путешественнице воссоздать сложную картину социально-экономических отношений на Яве в XIX в. Не были столь «разумными», как это представляла себе Щербатова, и отношения между колонизаторами с их «патриархальным управлением» и яванцами. Весь XIX век был наполнен острой борьбой народных масс против угнетателей. Вершиной этой борьбы была яванская народная война (1825–1830) против голландских колонизаторов под руководством принца Дипонегоро, охватившая значительную часть острова.
Однако факты, приводимые в книге «В стране вулканов», нередко оказываются убедительнее общих рас-суждений автора. И нередко факты эти подводят критически мыслящего читателя к прямо противоположным выводам. В этом отношении убедительным примером может служить развитие просвещения на Яве, к которому путешественники проявили интерес.
В Гаруте (Западная Ява) путешественники побывали в индонезийской и голландской школах. В первой из них обучалось 140 учеников, из которых девочек было только три; во второй обучалось около 45 детей голландцев и метисов. Из повествования видно, что в голландской школе дети получали лучшую подготовку, круг предметов там был обширней.
В вводном разделе книги приведены весьма интересные общие сведения о просвещении на Яве. Хотя Щербатова и утверждает, что ежегодно властями ассигнуются крупные суммы на развитие народного просвещения и что голландцы искренне желают распространить образование среди индонезийцев, приведенные автором цифры говорят совсем о другом. Эти красноречивые цифры заслуживают того, чтобы целиком их привести: «В данную минуту на Яве 164 школы для европейцев, посещаемые 14 735 учениками и стоящие правительству 2 386 054 гульдена; для туземцев же — 202 школы с 31892 учениками, стоящие 1018 687 гульденов. Кроме того, есть 163 частные туземные школы и 23 021 магометанских школ с 313 978 учениками; многие из этих школ получают субсидии от правительства. В общем, получается 23 550 школ с 360 605 учениками»[13] [20, с. 25–26].
Автор не делает выводов из этих цифр, но они невольно напрашиваются. Прежде всего, обучением был охвачен незначительный процент детей школьного возраста. Население Явы в то время составляло 23,6 млн. Это означало, что одна школа приходилась на тысячу жителей, а обучалось всего 15 % населения, или значительно менее половины всех детей школьного возраста. Подавляющее большинство учащихся занималось в мусульманских школах, где почти все обучение сводилось к начальному религиозному образованию — нередко не охватывало даже элементарной грамоты и арифметики. И государственные школы были в своем подавляющем большинстве начальными. Особенно незначительным был охват школьным обучением девочек, как это видно из посещения Щербатовыми гарутской школы (3 девочки на 140 учеников).
Наконец, уровень обучения в европейских и местных школах был далеко не одинаковым. И это видно из сумм правительственных ассигнований. На европейские школы выделялось в два с лишним раза больше средств, чем на индонезийские, хотя последних было значительно больше и учащихся в них насчитывалось больше в два с лишним раза.
Внимание путешественников привлекла яркая и самобытная культура народов Явы, их памятники прошлого. Щербатова подметила поверхностный характер ислама на Яве, не подавившего здесь многих доисламских обычаев и представлений яванцев: «Горячо преданные своим древним учреждениям, они, хотя и не поклоняются идолам, но сохранили до сих пор высокое почтение к законам, обычаям и народным обрядам, существовавшим до введения магометанства. Так, веруя в единого бога и Магомета как его пророка, придерживаясь некоторых наружных форм этой религии, они одновременно поклоняются предкам и силам природы и приписывают духам все события своего существования. С учением магометанства они мало знакомы и, хотя его праздники соблюдаются из года в год все с большим рвением, но наравне с этим они держатся многих индусских верований. В общем, можно сказать, что влияние магометанства самое поверхностное, и религия эта не укоренилась, по-видимому, в сердцах яванцев» [20, с. 27].
В книге приводится немало описаний раннесредневековых архитектурных памятников, связанных с заимствованными из Индии буддизмом и индуизмом. Самый замечательный из этих памятников — Боробудур, возведенный в конце VIII или в первой половине IX в. одним из правителей династии Шайлендра. Щербатовы застали этот храм в весьма поврежденном виде. Насколько можно судить по иллюстрациям в книге «В стране вулканов», многие фрагменты сооружения, ступы, участки галерей представляли лишь хаотические груды камней. Это было результатом частых землетрясений. Значительная реставрация Боробудура была проведена позже, лишь в начале нынешнего столетия. «Весь памятник до того разрушен и в таком запустении, что трудно правильно судить о нем», — пишет Щербатова [20, с. 250]. Но и то, что сохранилось, не могло не произвести на путешественников сильного впечатления. «Наконец, в конце длинной аллеи показались на холме развалины Боробудур; аллея вела кругом пригорка к маленькой гостинице, от которой хорошо был виден великолепный памятник, содержащий в своих bas reliefs полную историю Будды. Из всех монументов Явы Боробудур самый древний» [20, с. 242].