В дебрях Кара-Бумбы — страница 42 из 57

— Эх, хороша! Как пуля летит. Вот на что пойдёт наш тонкий лист!

Машина давала на дворе три длинных гудка, и отец, быстро засунув в портфель все свои бумаги, казалось, не выходил из комнаты, а выскакивал. Впрочем, это было понятно: как говорил отец, ему была дорога каждая минута…

Он засиживался на работе далеко за полночь, а иногда и вовсе не приходил домой по суткам. У него на работе рядом с кабинетом была маленькая комнатка с кроватью. Там всё было как в гостинице. На столе — графин с водой, на спинке кровати — вафельное полотенце, на подоконнике — электроплитка. А рядом с кроватью возле изголовья на тумбочке стояли два телефона: один местный, а другой — правительственный, «вертушка», как его называл отец. По этому телефону можно было позвонить в Москву. Только снял трубку, а на другом конце провода уже говорят: «Москва слушает!» Андрюша не раз мечтал позвонить по этому телефону Серёжке, но всё никак не решался спросить у папы разрешения.

Однажды на квартиру к Семёну Петровичу пришли парторг Матвей Никитич и Майкин отец. Семён Петрович пригласил их не случайно: он хотел с ними посоветоваться.

Он вскипятил в кастрюле чай, расставил на столе стаканы. Правда, стаканов всего было два, но так как взрослых было трое, то отец вымыл свой бритвенный стаканчик из красной пластмассы и поставил его перед собой. Он нарезал хлеб, колбасу и высыпал с ладошки в кастрюлю чайную заварку.

Чай вышел крепкий, пахучий.

Матвей Никитич, сделав первый глоток, чмокнул губами:

— Ай да Семён Петрович — чаёк какой приготовил!

Он пил стакан за стаканом и начал утираться платком.

Иван Васильевич почти не дотрагивался до чая. Он сидел, широкоплечий, всё в той же вышитой косоворотке, в какой летел из Москвы, и задумчиво пощипывал усы.

Взрослые сначала говорили о новом разливочном кране, который устанавливался в мартеновском цехе, об испытании обжимных валов в цехе проката тонкого листа. Затем перешли на разные новости. Оказывается, о «Жигачёвстали» два дня назад писала «Правда». Стройка отставала.

— Да-а… — медленно произнёс Семён Петрович, устало проведя ладонью по лицу. — Мы отставать — отставали, но теперь с этим конец. У меня к вам вот какое дело… Я нашёл выход из этого положения. Первое: с домной…

Андрюша сидел на кровати и читал книжку. Услыхав, что отец нашёл какой-то выход, он насторожился.

Он вспомнил, что когда отец работал в Москве, то к нему за советом обращались самые разные люди. Он всегда за кого-то хлопотал, кого-то устраивал на работу, кому-то посылал свои деньги, вёл переписку со многими инженерами. А иногда эти инженеры приходили со своими чертежами прямо на дом и оставались ночевать на раскладушке.

«Тсс! Не шуми! — говорил по утрам отец Андрюше и кивал на спящего товарища. — Пять суток на поезде ехал. Пусть отдохнёт».

Так они и жили у отца по два-три дня. А когда уезжали, то долго в передней трясли отцу руку и говорили:

«Спасибо, Семён Петрович! Мы, знаете, очень мучились в конструкторском бюро, а вы сразу нашли решение этой проблемы».

«Ну, «сразу»! Я тут ни при чём. Вы сами это решение нашли, — отказывался отец. — Но, если что опять потребуется, — милости просим, приезжайте…»

Семён Петрович, отодвинув от себя бритвенный стаканчик, взял в руки карандаш.

— Нам предлагали, — сказал он, — для ликвидации наклона домны сделать осадку с одной стороны на опорные колонны или дать домне осесть. Так? Но это мы отвергли. Здесь риск. Вес домны — восемьсот тонн, и неизвестно, как она себя поведёт. Согласны?

Матвей Никитич и Иван Васильевич молча кивнули головой. Андрюша тоже кивнул, хотя о таких проектах ни разу не слыхал. Он просто всегда и во всём был согласен с отцом.

— А я предлагаю вот что… — продолжал Семён Петрович.

Он быстро нарисовал на листке силуэт домны — шахматную туру с наклонённой верхней частью — и толстой жирной чертой разрезал её у основания.

Взрослые склонились над рисунком.

— Понимаете? — спросил Семён Петрович. — Мы разрежем стальной корпус домны автогеном, а потом наклонённую часть поднимем на домкратах.

Семён Петрович сделал новый чертёж. Верхняя часть домны уже была без наклона.

— Подождите, подождите… — тронул Можжухин за рукав Семёна Петровича. — Говорите, на домкратах поднимем?

— На домкратах.

— Но ведь этого нигде и никогда не было!

— А у нас будет. И знаете, сколько на подъём потребуется времени?

— Ну? — недоверчиво улыбнулся Иван Васильевич.

— Один день!

— Шутишь ты, Семён Петрович! Об этом ведь только мечтать можно! — привстал со стула Матвей Никитич и залпом выпил стакан. — Я ведь тоже инженер…

— Нет, не шучу… — Семён Петрович вынул из портфеля серенькую тетрадку, над которой частенько сидел по утрам, и спокойно похлопал по ней рукой: — Вот расчёты.

Андрюша смотрел на отца и тихо восторгался им.

Вид у отца был решительный. Он говорил так понятно и убедительно, что, казалось, вот сейчас же взрослые вылезут из-за стола и пойдут поднимать домну.

За раскрытым окном стоял тёплый вечер. Неподалёку бухали взрывы. Тёмное небо бороздили прожекторы. Всюду вспыхивали ослепительные огни электросварки. Там будто рождались и гасли новые звёзды.

И вдруг Андрюша услыхал долгий свист. Он выглянул в окно и ничего не увидел. Кругом была непроглядная темень.

Свист опять повторился — тихий, настойчивый, будто свистом человек кого-то подзывал к себе.

Андрюше стало любопытно: кто же это всё-таки там ходит? Он на цыпочках прошёл через комнату и, выскочив в коридор, побежал на улицу.

Возле дома стоял Афоня. Он держал под мышкой какой-то ящик.

— Это ты? Вот не ожидал! — обрадованно воскликнул Андрюша. — Как же ты меня нашёл?

— Я кого хочешь найду, — уверенно ответил Афоня. — Сообразительный. А книжечки почитать у тебя нет какой-нибудь?

— Книжечки? Есть, — сказал Андрюша. — Я привёз. Только, знаешь, я тебе завтра дам. Ладно? А то сейчас неохота в чемодане рыться.

— Ладно. Ну, а как живёшь-то?

— Ничего, спасибо.

— А девчонка как? Дома сейчас сидит?

— Дома.

— А знаешь чего? — вдруг тихо сказал Афоня. — Вы одно дельце не поможете мне сегодня сделать, а? — Он похлопал ладонью по ящику. — Кирпичей надо набрать. Трубу себе отстраиваю, чтобы лучше жить было.

— Поможем! — охотно согласился Андрюша. — И Майка пойдёт, я знаю. Вон её окно, видишь — где свет горит. — И он закричал: — Майка, выходи! Пойдём за кирпичами!..

Тут Афоня заткнул Андрюше рот рукой:

— Тихо! Не ори! За кирпичи по загривку дадут!

— А почему?

— Заводская собственность!

— Но ведь ты же на заводе живёшь!

— А это неважно. Они — для строительства, а я — для себя.

— Ну, я тогда пойду у отца спрошу…

— По блату хочешь устроить? — усмехнулся Афоня. — Ну давай, давай! Я не возражаю.

Андрюша взбежал на крыльцо дома. Но вдруг остановился: а стоит ли отца тревожить по такому пустяку? Люди делом занимаются, а он — кирпичи…

Через час Майка, Андрюша и Афоня подошли к широкой трубе, валявшейся на земле. Майка несла три кирпича. В ящике у Андрюши и Афони — они несли его вдвоём — их было штук десять.

— Стоп! — сказал Афоня. — Вот моя хата. Складывай у входа!

В трубе было страшно. Почему-то казалось, что сюда вот-вот должна хлынуть вода…

Афоня громыхнул железной коробкой — и труба вдруг озарилась желтоватым светом карманного фонарика. Потом он нащупал на ящике маленькую коптилку и зажёг её.

Труба была широкая. Взрослый человек мог бы ходить не сгибаясь. Афоня перегородил её кирпичами, и она имела вход только с одной стороны.

Пол сначала был вогнутый, и ноги на нём косолапились, но потом Афоня выровнял его. Натаскал землю и накрыл её досками. Из двух ящиков была составлена кровать, на которой теперь лежали подушка и одеяло, из третьего — стол.

Новые кирпичи нужны были Афоне для того, чтобы у начала трубы выложить узкий вход и навесить на него двери.

Впоследствии он хотел свою комнату побелить, электрифицировать и даже предложить своей тётке переехать сюда.

— Не труба, а настоящая квартира! — восхитился Андрюша.

— Ну, до квартиры ещё далеко! — сказал Афоня. — Но мне и так хорошо. Ни забот, ни хлопот. А я считаю, что все дети так и должны жить — закаляться! Завидуете небось мне?

— Завидую, — по-честному сказал Андрюша.

— А хочешь — можешь переехать сюда. Поставим новую кровать и обеды сами на костре будем готовить — картошку печь.

— Но меня папа, наверное, не отпустит…

— А ты у него не спрашивайся. Переезжай — и точка! Знаешь, как заживём! Скоро тут на бахчах кавуны созреют, так в этой трубе у нас целый склад будет! — И Афоня подмигнул Андрюше.

— А что ж, сюда можно переехать, — сказала Майка. — Только на столе скатерти не хватает.

Андрюша и Майка уселись на кровать. И тут под ними что-то шарахнулось. Майка подскочила.

— Не бойся, — засмеялся Афоня, — не укусит!

Откинув на ящике дощечку, он вытащил беленького кролика. Тот в ужасе отмахивался лапками.

— Хорошенький ты мой… — нежно погладила его Майка. — Перепугался!

— Ты что, для еды его? — спросил Андрюша, кивнув на кролика.

— Нет, — ответил Афоня, — просто так держу. Одному-то скучно. У меня и ужонок был. Смешной такой! Высунет морду из-за пазухи и язычком — раз-раз-раз! — молока просит. Уполз, чертяка…

Засунув кролика обратно в ящик, Афоня, не вставая с коленок, заглянул под стол и вытащил из-под него какую-то здоровую гирю.

— Вот, видали, что у меня ещё есть? — сказал он. — Ровно полпуда весит. Я её по утрам поднимаю. — И правой рукой он свободно выжал гирю два раза. — Могу и ещё.

— А дай-ка я! — загорелся Андрюша.

Он подхватил гирю, поднял её на плечо, но, как ни силился, выжать её не смог.

Майка тоже ухватилась за гирю, но даже на плечо не смогла её поднять, только оторвала от пола.

— Мало каши ели, — определил Афоня. — Тут надо тренироваться. Я читал про одного человека, что когда он был мален