Когда бутылка и ручка были принесены, Вовка написал на бумажке:
«Дорогие будущие пионеры! Этот тенистый дуб посадили мы, ребята, жившие в этом дворе». И все расписались: Вовка, Петя, Шурка, Катя и я. А потом мы заложили это письмо в бутылку и закопали её рядом с маленьким жёлудем.
А Федьке Сковородкину мы не дали расписаться. Раз он такой, пусть о нём никто и не вспомнит через тысячу лет!
Привидение
Мы приехали в лагерь, и с первого же дня на нас напала скука. В обед в чёрном небе так полыхнула молния, будто кто-то там, наверху, нарочно устроил короткое замыкание.
Мы-то этой грозе сначала обрадовались. А потом видим – дело плохо: гроза проскочила, а дождик как зарядил, так и пошёл, пошёл неизвестно до какого дня.
Наутро на территории лагеря – лужи. Дорожки и тропинки развезло – поскользнёшься и носом в грязь. Вся одежда и ботинки влажные, даже надевать их противно. И главное, похолодало. На станцию юных техников бегать через парк нам уже не хотелось, читать не читалось, и всего-то стало у нас три радости: завтрак, обед и ужин.
Наша отрядная вожатая Клава – розовощёкая, завитая, с басовитым голосом – нам сначала запретила валяться на постелях, а потом махнула рукой: ладно, только не щёлкайте зубами от холода! И тут мы уже дали себе волю: натянули на себя разные тёплые вещи и – юрк! – под одеяла.
Мой сосед по койке, Митька Некрасов, даже кепку надел и лицо полотенцем обвязал, словно у него щека раздулась. Лежит он себе на койке и при каждом ударе грома причитает:
– Ой, сейчас молния в нашу спальню засадит! Ой, она дырку до самой Америки прошибёт!
И ещё этот Митька любил сказки после отбоя рассказывать, да такие страшные, что у меня мурашки по телу бегали. Мы даже свет в спальне при этих сказках не гасили, только бы не так уж ясно нам представлялись разные Митькины вурдалаки, лешие и покойники.
Особенно визжал от страха маленький Колька Зайцев. Белобрысый, с чёлкой на лбу, с большими, будто вечно испуганными глазами, он и впрямь был похож на зайчишку. Но ел он, правда, за троих, видно, хотел догнать в росте своего здоровенного папашу-моряка.
Мы над Колькой потешались. Чуть проиграют: «Спать, спать по палатам», так кто-нибудь и говорит:
– Митьк, а ну-ка, начинай травить. И такое, чтоб у Зайца живот схватило!
А Колька лежит и тоненьким голосом просит:
– Ребят, а может быть, сегодня не надо?
А ребята подзуживают:
– Нет, Митька, не слушай индивидуалиста!
И Митька по ночам так выдавал, что у нас поджилки тряслись.
На третий день «потопа» к нам в лагерь прикатил на мотоцикле отец Кольки Зайцева. Он, оказывается, надолго уходит к берегам Антарктиды и вот приехал проститься. Они гуляли вдвоём по мокрым дорожкам. Отец всё о чём-то говорил и говорил с Колькой.
Мы смотрели на них из окон своей спальни и смеялись: вот парочка – дядя «достань воробышка», а рядом с ним – сморчок!
Потом Колькин отец пришёл к нам в спальню. Мы думали, что он сейчас задаст нам жару за то, что мы на его сыночка нападаем, а он даже ни слова про это. Вошёл, сказал: «Здоро́во, мужики!» – а потом, угостив нас сушёным кокосовым орехом, сладким и маслянистым, сел на мотоцикл и укатил. А Колька снова забился в свой угол – тихий и грустный.
А вечером после ужина молния ударила в высоковольтную линию, и наш лагерь погрузился в темноту. Нам выдали на спальню фонарь со свечкой, и мы его подвесили на гвоздь у дверей. Огонь у свечки был таинственный, подрагивающий, и казалось, что на всей земле сейчас, как в нашей спальне, темно и сыро.
Митька лёг в постель, надел кепку, подвязался полотенцем и вдруг хлопнул себя по лбу.
– Эй вы, мужики! – сказал он. – Давайте девчонок напугаем! Завернёмся в простыни и пойдём к ним под окна как привидения, а? Вот смеху будет!
Но тут… не успел Митька произнести эти слова, как свечка в фонаре почему-то погасла, а Лёшка Трюкин, заикаясь, прошептал:
– Ой, ребята, п-посмотрите в окно… привидение стоит!
Мы кинулись к подоконнику, и у меня подкосились ноги: в дождливой мгле метрах в пятидесяти от дома кто-то высокий, в белом будто протягивал к нам руки. Мы, чуть дыша, напряжённо вглядывались в забрызганные стёкла.
Наконец кто-то прошептал:
– А может, Клаву позвать?..
– Да что ты, – произнёс трясущимися губами Митька. – Она даже мышей боится.
– А если сторожа – дядю Федю? – сказал я.
– А кто за ним побежит? – прошептал Митька. – Ты побежишь, а это – белое – тебя поймает и шваркнет об землю!
Ударила молния, и мы все снова заметили призрачную, считай двухметровую фигуру. Она, покачиваясь, медленно шла к спальне.
– Видали?! – взвизгнул Лёшка Трюкин. – Сейчас она магической силой парализует нас, и м-мы все пропали! – И он бросился под кровать.
Нас словно отбросило от окна, и мы вслед за Лёшкой юркнули кто куда: под одеяла, под кровати. Сквозь открытую форточку в спальню ворвался ветер и распахнул дверь.
– Р-ребя, это дух вошёл, – раздался слабый голос Зайцева. – Я, кажется, уж – ик! – умираю!
Я набрался храбрости и выглянул из-под кровати, на цыпочках, наступая на чьи-то ноги, подошёл к окну.
– Слушайте, – сказал я, вглядевшись в темноту, – а ОНО уже, кажется, растворилось…
– Честное слово?! – раздались голоса.
– Самое честное…
– А может быть, ОНО нарочно спряталось и заманивает? – прошептал Колька Зайцев.
Но ребята всё равно уже вылезли из своих «укрытий» и еле слышно подошли к подоконнику. За стёклами было черным-черно…
Утром мы узнали, что молния угодила в трансформаторную будку, и поэтому света в лагере не будет ещё два дня. Вот уж как не повезёт, так не повезёт!
Но нам в спальне теперь было не до скуки. Мы все заядло обсуждали ночное происшествие. Во-первых, мы постановили – об этом никому! Ведь могут нашу спальню на смех поднять: XX век, пионеры, а им – ха-ха! – привидения мерещатся! А во-вторых, нам самим надо во что бы то ни стало найти научное объяснение такому таинственному случаю.
Теоретическую конференцию в нашей спальне мы начали на высоком уровне: вспоминали разные статьи, читанные то в «Юном технике», то в «Знании – силе», приплюсовывали к ним кое-какие свои соображения. И по всему выходило, что с Землёй уже творится какая-то чертовщина: кругом летают тарелки, около нас ходят совсем незаметные, маленькие, зелёные венеряне. А на какой-то далёкой звезде живут подозрительные существа и то и дело добиваются с нами связи. И учёные не знают, что лучше: устанавливать с ними связь или нет? А вдруг дашь им адресок, а они тебя сожрут!
Но вот во время дискуссии выяснилось, что спальня уже разбилась на два лагеря. Одни – «венеряне» – верят в неземных существ, а другие – «ерундисты» – говорят, что всё это ерунда. И тут Митька Некрасов как закричит: «Бей венерян!» – и ударил меня подушкой по голове. Я свалился с кровати, схватил чей-то ботинок и треснул Митьку по спине.
Наша научная дискуссия сразу приняла иной оборот. Началась драка. В воздухе замелькали подушки, тапочки, коробки с зубным порошком. Кто-то схватил вазу с цветами и плеснул водой в Кольку Зайцева. Лёшку Трюкина – «ерундиста» – проволочили за ноги по полу, и он закричал: «Горячо! Горячо!» Федька Клюшкин накинул на голову матрас и, не боясь тумаков, пошёл, как танк, на врагов. В спальне стоял грохот и раздавались крики:
– Мишка, дай венерянину веником по башке!
– Ах, летающая тарелка, ты ещё царапаться!
– На баррикады! – вопил Митька, водружая тумбочку на свою кровать.
И вдруг в спальню ворвалась наша вожатая Клава.
– Мальчики! Прекратить сейчас же!
Мы моментально распахнули окна и друг за дружкой попрыгали из спальни в сад.
Клава успела поймать за трусики только Зайцева. И тут он нас всех выдал. Рассказал о привидении. Это было ужасно, ведь мы-то договаривались молчать, а этот сморчок… Эх, да что говорить! В общем, наша Клава, загнав нас снова в спальню, как мы и ожидали, стала смеяться над нами.
– Да кто в него верит, в привидение, – ответил за всех Митька. – Никто! А вот если бы ты сама на это БЕЛОЕ посмотрела, тогда бы по-другому заговорила!
– А мне даже и смотреть нечего! – отрезала Клава. – Я вот сейчас созову совет дружины, и мы ваше поведение всем лагерем обсудим!
– Клав, – вдруг тихо сказал Колька Зайцев, наш предатель. – Не говори, пожалуйста, ребятам ничего, а? Ну поспи хоть сегодня в нашей спальне. И койка свободная есть. Ведь мы-то не врём…
У Зайца был такой загнанный вид, что Клава, посмотрев на него, смахнула с лица ироническую улыбку и вдруг сказала:
– Ладно, приду! Но вы у меня от совета дружины всё равно не отвертитесь!
Она пришла к нам сразу после отбоя. Легла на свободную койку и начала рассказывать в темноте о своей швейной фабрике, об антирелигиозной пропаганде, а потом стала бормотать что-то неясное и уснула. Умаешься, конечно, с нами за день.
Дождь в эту ночь не шёл. Воздух уже потеплел, и на лагерь пал туман.
Мы долго глядели в окно, но там никто не появлялся. И постепенно-постепенно все, успокоившись, стали засыпать.
Я уж было начал рассматривать свой первый сон, как вдруг услышал чей-то отчаянный крик:
– Полундра! Привидение!
Меня прямо подбросило с постели. Из тумана на спальню надвигалось, покачиваясь, высоченное белое существо с расплывающимися очертаниями.
И вдруг за нашими спинами послышался какой-то мягкий стук.
– Ой, Клава в обмороке… – прошептал Митька Некрасов и, взвизгнув, бросился из спальни.
Все ребята кинулись за ним. Я – тоже. В узких дверях началась давка. Ребята кто со смехом, кто со страхом ломились в коридор.
И тут я себя спросил: мужчина я или трус?
Я распахнул окно и прыгнул в сад прямо на привидение. Оно вскрикнуло, бросило на землю высокую жердь, на которой висела простыня, и… побежало прочь! Но я всё-таки поймал его.
Тут я просто не поверил своим глазам. В руках у меня был… Колька Зайцев!