А что нам было делать?! Правда, мы с Витькой в этой «блокаде», не в пример другим ребятам, нашли себе иное занятие, чем сидение на подоконниках.
Витька сказал, что раз наш зимний лагерь – это бывший дворец, то, значит, у хозяина – графа – водилось кое-какое золотишко и он, значит, после революции, убегая за границу, замуровал его в стену. А раз так, то нам этот клад необходимо разыскать.
В кружке «Умелые руки» мы достали молоточек и начали полегоньку обстукивать стены. Если в коридорах или в спальнях никого не было, мы стучали погромче, если кто появлялся – прятали молоточек в карман и со скучающим видом смотрели в окна.
В поисках клада мы облазили и чердак, и подвал, прокрадывались ночью мимо спящего повара в пищеблок. Побывали даже в котельной. Однако проклятый граф, как мы ни стучали, свою тайну не открывал.
И вдруг Витька, когда я ему однажды намекнул на то, что пора бы уже нам с этим графом кончать, решительно произнёс:
– Тихо, без паники! Теперь мне всё ясно: несметные богатства, видно, вложены в железный ящик и подвешены в каминной трубе на проволочке.
– С чего это ты взял? – усмехнулся я.
– Эх ты, голова! – Витька презрительно оглядел меня с ног до головы. – «Вечерней Москвы» не читаешь… А там про наших рабочих заметка была… Как они один купеческий особняк ломали. Пробили кирпичную трубу, а там – бриллианты, во! А наш-то граф дурней купца, что ли?!
У Витьки, оказывается, был уже новый план: стоит нам только разжечь этот камин, который, вероятно, не топился со времён революции, – проржавевшая проволочка раскалится, потом лопнет, и ящик с драгоценностями упадёт из трубы к нашим ногам. Ну а дальше мы этот ящик отнесём в Госбанк, а там нас премируют деньгами.
– Так тебе уж и дали деньги! – засомневался я. – А что мы с ними будем делать?
– Да завтра же на всех аэросани купим, – ответил Витька, – и с горки на них будем кататься. – И вдруг, подозрительно оглянувшись, он добавил: – Да, кстати, я уже своим третьим глазом почувствовал, что за нами кто-то следит. Ты не замечал?
– Не-ет, – оторопел я. – А каким… каким ты это… глазом, сказал?
– Третьим! – зашептал Витька. – Он у каждого человека есть, только под черепной коробкой, на затылке. Если им уметь пользоваться, можно даже своё сердце или мозг рассматривать. А телепаты, те им даже чужие мысли читают…
Он наклонил голову и дал мне пощупать на своём затылке бугорок.
– Видал?! – восхищённо сказал он. – Теперь мы с ним не пропадём. Всё узнаем: кто что про нас думает!
Ох уж этот Витька – начал с камина и аэросаней, а кончил третьим глазом!
Впрочем, это было, конечно, заманчиво – зажечь камин. Но где достать дрова, ведь лагерь-то блокирован?
Для начала нашей операции под зашифрованным названием «Дворец и ларец» мы снова взяли из кружка «Умелые руки» пилу. Взяли и спрятали. Ребята из кружка в поисках этой пилы сбились с ног, но мы молчали.
Потом у закрытых дверей на улицу я заговаривал дежурной девчонке зубы, а Витька тем временем прошмыгнул в раздевалку и снял с вешалки наши пальто и шапки. Наконец, когда все ребята уснули в мёртвый час, мы с Витькой незаметно пробрались в комнату тихих игр, открыли окно и выпрыгнули на улицу…
Мы бежали к лесу по скрипучей тропинке в сугробах и совсем не чувствовали мороза. Искрящийся розовый снег толстым слоем лежал на ветках, и они походили то на гигантскую куриную лапу, то на слоновью голову или на птичий клюв. Лиловые тени деревьев от заходящего солнца перекрещивались на снегу, как римские цифры.
Тонкую сухую берёзу мы свалили в два счёта и быстро распилили на чурбачки. Теперь предстояло затащить их в дом.
Витька сбегал на горку к деревенским мальчишкам, наболтал им что-то вроде того, что в нашем доме уже окочурились от мороза три девчонки и срочно нужны дрова, и ребята в наступившей темноте с охотой поднесли нам чурбачки к дому. Только их удивляло, почему всё это надо делать бесшумно, а главное – зачем дрова таскать в темноте и через окно?..
Вечером, когда все ребята ушли на ужин, мы с Витькой разожгли камин. Действовали мы осмотрительно: открыли вьюшку, заполнили на всякий случай бак с питьевой водой, сняли в кухне со стены красный багор и спрятали его за штору в гостиной.
Берёзовые дрова, как ни странно, у нас не разгорались: они дымили, гасли и снова вспыхивали. Мы становились на четвереньки и дули изо всех сил, потом размахивали над ними фанеркой, но всё было безрезультатно. И тут я додумался – притащил из кабинета Аркадия вентилятор и запустил его. Дым из камина повалил как из трубы. И тут дрова загорелись.
Но что это было за чудо – костёр в доме! И чего взрослые ни разу для нас его не разжигали? И совсем это не графское занятие – сидеть у камина, а самое пионерское: огонь! треск! дым! И всё это было самым настоящим, не то что на сцене в торжественных случаях: куча красных лоскутков, а под ними электролампочка и вентилятор.
Мы с Витькой заплясали от восторга. Вот дураки наши ребята: едят какие-то там сардельки и не видят такой красотищи – огня!
И вдруг мы услыхали в коридоре чей-то тяжёлый топот. Это бежал взрослый человек. И неспроста – из-за нас!
Единственное, что мы могли с Витькой сделать, – это мгновенно спрятаться за штору.
Вбежав в гостиную, человек ошалело закричал:
– Дежурный! – это был голос Пушкина. – Пожар!
Ну что он кричал – ведь ясно видел, что это не пожар, а просто горит камин.
Тут на наш бедный костёр налетело человек десять вожатых: один стал разбрасывать ногой головешки, другой схватил бачок с водой… Из столовой прибежали ребята, и мы с Витькой немедленно смешались с ними, и через минуту от нашего торжественного костра остались только ножки да рожки.
Аркадий без промедления начал чрезвычайное расследование: кто разжёг камин?
Мы с Витькой притихли: вот уж никогда не думали устраивать такой трам-тарарам. Проклятый граф – куда он нас завёл!
Все мальчишки и девчонки с волнением обсуждали происшествие, но, естественно, никто из них не признавался.
И вдруг – новость! Поджигателем оказался Лёнька Андреев. Ребята нашли у него в тумбочке спички и за шиворот притащили его к Аркадию. И как Лёнька ни изворачивался, как ни клялся, что спичками он только в зубах ковыряет, Пушкин с суровым лицом повёл его в изолятор.
Мы с Витькой не спали почти всю ночь – шушукались. Что делать? Из-за нас зазря погорел Лёнька, каждый теперь подозревает другого, а мы – субчики-голубчики – воды в рот набрали.
– Не понимаю. Ну чего мы плохого сделали? – вздыхал Витька. – Эка невидаль – разожгли камин. Да пусть бы он себе горел и горел, и ребята бы посидели возле него. Ноги бы грели, как графья. А тут – крик! шум!
– Витька, – сказал я в шутку, – а ты завтра утром посмотри своим третьим глазом на Аркадия и выведай по телепатии, знает ли он что-нибудь про нас.
– Да ну его! – ответил Витька. – Разве он поймёт! Совсем третий глаз потерял! А ещё под Пушкина подделывается!
«Ой! – вдруг подумал я. – А ведь это очень здорово, что у каждого человека есть третий глаз. Посмотрит он им по сторонам, к себе в душу заглянет – и пожалуйста, всё правильно решает. Только надо (тут я усмехнулся), чтобы этот глаз никогда не косил, не лукавил, а смотрел бы всегда прямо и честно!»
Чуть свет мы с Витькой разбудили Аркадия и рассказали ему всю правду: и про то, какие мы дураки, что искали графский клад, и про пилу, которую стащили, и про лес с римскими цифрами…
В общем, он нас простил и тут же выпустил из изолятора Лёньку Андреева.
Но про наш третий глаз мы Аркадию, конечно, ни слова! Ведь, может быть, у старшего пионервожатого и нет его, так чего же человека зазря травмировать?
Впрочем, вечером в нашей гостиной камин уже горел. И зажёг его перед всеми ребятами сам Пушкин.
По совести, значит, решил!
Одно слово
Юра Зубков, осторожно ступая по крутой лестнице, спустился с чердака. В руках он держал старое пыльное чучело орла. Одно крыло было сломано и болталось на верёвочке. Осиновый сук, на котором сидела птица, еле-еле держался на дощатой подставке.
«Это ничего, – подумал Юра. – Сейчас мы наведём порядок. Будет у меня как живой!»
Чучело орла, которое принадлежало папе-охотнику, Юра обещал починить и подарить школьному зоологическому кружку.
– Алька, – сказал он своему брату, пятилетнему мальчишке, – а ну-ка, тащи сюда пылесос! Сейчас встряхнём её – и птичка страшно красивая будет!
Алик пошевелил в раздумье бровями и спросил:
– А почему орёл страшным будет?
– Кто тебе сказал, что страшным? Я говорю – красивым.
– А как это: и страшным будет, и красивым?
– Ну, страшно красивым, – покровительственно сказал Юра, – это значит – ужасно красивым. Понял?
– Нет, – чистосердечно признался Алик.
– Подрастёшь – поймёшь, – сказал Юра и включил пылесос. – Будем птиц в классе проходить – этот орёл нам поможет. Наглядным экспонатом будет. Тогда уж никто не схватит двоечки.
– А ты вообще хватал двойки? – спросил Алик.
– Хватал, – ответил Юра. – У меня по русскому языку бывает иногда.
– Юра, а что значит «хватать двойки»? Они что, эти двойки, разве убегают?
– Вот учудил! – усмехнулся Юра. – Кто бы их хватал, если бы они убегали? Их педагоги ставят. А схватить двойку – это значит не выучить урока. Ясно? – Юра осмотрел чучело и добавил: – Ну, приступаем к работе! Вот сейчас мы тут отчекрыжим, – забормотал он, – а тут мы гвоздь загоним.
– А что такое «отчекрыжим»? – удивился Алик.
– Ну, это всё равно что отпилим, – деловито объяснил Юра.
Тогда Алик сказал:
– Юра, дай мне что-нибудь поделать. Хоть какую-нибудь ногу прикрепить.
– Не дам – испортишь! – сказал Юра и вдруг толкнул ногой вислоухого Бобика, который попытался зубами ухватить орла за крыло: – А ну, пошёл вон!..
Вскоре птица была почти как живая. Она распластала тёмно-бурые крылья и, казалось, хотела вылететь в окно.