Владимир Сергеевич лежал перед костром, и на его бледное, осунувшееся лицо спадали со лба две прядки волос, которые он то и дело закидывал пятернёй назад. Глаза его – большие, карие – были очень живыми.
Вдруг в кустах мелькнула голова какого-то мальчишки. Мелькнула и исчезла.
– Что-о такое? – приподнялся на локте Владимир Сергеевич. – А ну-ка, Лёшка, узнай, в чём дело.
Лёшка вскочил на ноги и кинулся в кусты.
Через минуту он привёл к шалашу наголо остриженного веснушчатого паренька. На нём были трусы и белая рубашка с пионерским галстуком. Ему было лет девять-десять. Он оглядел нас всех, бросил взгляд на шалаш и нерешительно сказал:
– Здравствуйте… товарищи! К вам можно?
– А-а, заходи, заходи! – будто старому приятелю, ответил Владимир Сергеевич. – Откуда пожаловали? Куда путь держите?
– Мы… я… – проговорил мальчик, не зная, с чего начать. – Мы в пионерском лагере все живём… А мне своего друга позвать можно?
– Ну что ж, зови! – сказал Владимир Сергеевич.
Мальчишка засунул два пальца в рот, оглушительно свистнул и закричал:
– Эй, Славка, иди сюда! Не бойся!
Кусты за шалашом зашуршали, и рядом с неожиданным пришельцем появился новый. Он был так же, как и первый, стриженый и в пионерском галстуке. Лицо у него было монгольское: скуластое, с узенькими щёлочками глаз и с широким облупившимся носом.
– Вот, – сказал веснушчатый, – мы вдвоём пришли. Это Славка, а я Толя. А это правда, что вы к себе в шалаш принимаете?
– Конечно правда. Вы же пришли и видите, мы вас не гоним! – сказала Зойка.
– Нет, мы не об этом… – сказал Славка. – Ну, в свой отряд вы записываете или нет?
– А какой у нас отряд? – удивлённо спросил Владимир Сергеевич.
– Как – какой? Вы же сами знаете… – улыбнулся Толя.
Мы переглянулись.
– Мы-то всё знаем, а вот ты что скажешь? – сказал я.
– Ну про вас говорят, что у вас тут детский партизанский отряд по борьбе за самостоятельную жизнь…
Владимир Сергеевич улыбнулся, но тут же спрятал свою улыбку и спросил:
– Ну и с кем же мы боремся?
– Конечно, это, может быть, враки, – опустив глаза, сказал Славка, – но, говорят… с родителями!
Я хотел захохотать, но Владимир Сергеевич мне сделал знак рукой.
– А тебе кто же насолил, папаша или мамаша? – спросил вдруг Лёшка.
– Ему мачеха насолила, – ответил за друга Толя.
При слове «мачеха» у меня сжалось сердце. Я спросил:
– А она тебя бьёт или работать заставляет?
– Хуже… – ответил Славка.
– Она ему совсем дышать не даёт! – пояснил Толя. – Вот мы приехали в лагерь, а его мачеха в этой же деревне себе дачу сняла и всё время лезет его целовать. А ему стыдно перед ребятами.
– Ясно, – сказал Владимир Сергеевич. – А у тебя, Толя, к кому претензии?
– А он разозлился на нашу пионервожатую! – сказал Славка. – Сегодня Гришка подошёл к Тольке да как плюнет на него, а Толька не растерялся и тоже в него плюнул. Ну тут и пошло! А Галя их заметила и обоих заставила на кухне картошку чистить. А он удрал.
– Э-эх, граждане… – сказал Владимир Сергеевич. – А мне кажется, что вы сюда не по адресу попали. Во-первых, у вас не веские доводы для приёма в наше содружество. Ну что же – мачеха? Мачеха, видно, у Славки хорошая. А во-вторых, зачем же нам такие члены, которые плюют друг на друга?
– Не примете, значит? – спросил Славка.
– Нет. Надо вам сначала ещё арифметику товарищества изучить.
– Чего-о? – удивился Толя.
– Арифметику! – наставительно сказал Лёшка. – Как надо относиться друг к другу. А потом уже к нам приходите на… высшую математику.
– А как же мы будем арифметику изучать? – спросил Толя.
– А это уж я не знаю, – развёл руками Владимир Сергеевич. – Это дело вашей Гали.
– А она сама ничего не умеет делать, – вдруг сказал Славка. – Мы её попросили морской узел завязать, а она не умеет.
– И не знает, как в лесу без солнца найти восток или запад, – добавил Толя.
– Лёшка, верёвку! – скомандовал Владимир Сергеевич.
И когда Лёшка принёс пеньковую бечеву, Владимир Сергеевич, не задумываясь, разрезал её на две части, а потом быстро связал витиеватым морским узлом и протянул её пионерам.
– Прошу, на память! А насчёт востока и запада, так это легче лёгкого: вон, видите, на ёлке ветки растут? Так запомните: их всегда больше на южной стороне. И тут уж сами определяйте, где восток или север.
В это время около шалаша, к нашему изумлению, появился сам председатель колхоза Коляскин. Он шёл, как всегда, с хворостинкой в руке.
Владимир Сергеевич никогда не видел его в лицо, и поэтому его глаза насторожились.
– Добрый вечер! – просто сказал председатель. – Ну, как поживаете, разбойнички? – И, протягивая руку Владимиру Сергеевичу, добавил: – Я – Коляскин.
– А-а, слышал, – улыбнулся Владимир Сергеевич. – Наш поилец и кормилец! Присаживайтесь к огоньку. А кстати, насчёт разбойничков. Это у вас в колхозе одноглазый Соловей-разбойник живёт? Чуть вот у Юрки весь вкус к работе не отбил.
– Этот может! Мрачноватый тип. За хулиганство сидел. Мы взяли его всем колхозом на поруки прямо из суда. Может быть, человеком сделаем!
Коляскин сел на самодельную скамейку, снял картуз, будто зашёл в комнату, и положил его рядом с собой.
– А я к вам по делу…
– По какому? – спросил Владимир Сергеевич и поглядел на меня и на Лёшку: уж не набедокурили мы чего-нибудь в деревне?
– Да оно не очень сложное, но и не очень простое. Вы, кажется, геолог?
– Да.
– А в воде разбираетесь?
– Да, кажется, разбираюсь… Вообще-то у меня другая специальность – я поисковик… А что у вас с водой?
– Понимаете, нам артезианский колодец надо. Бурить хотим. Не поможете, а?
– Одну секунду, – сказал Владимир Сергеевич. – Вот я сейчас отпущу этих двух ходоков, – он кивнул на пионеров, – и мы займёмся с вами. Ну как, граждане, вам ясно?
– Ясно, – ответил Толя и, толкнув в плечо своего приятеля, побежал по тропинке в лес.
За ним, подскочив на месте, побежал Славка.
– Хм… Тоже мне обиженные! – усмехнулся им вслед Владимир Сергеевич. – И придумают же: детский партизанский отряд!..
Коляскин достал пачку «Беломора» и закурил.
– Так вот, – начал он, – мы хотим расширить молочную ферму, а вода у нас не очень чистая, и её не хватает.
– Верховодку только используете?
– Да, из колодца берём. Ну, и полчаса назад мы на правлении решили поискать воду получше и бурить землю около фермы. А потом я подумал, что могу сразу проконсультироваться у вас, и пришёл к своим колхозничкам. – Он взглянул на меня и на Лёшку. – Это от них я узнал, что вы геолог.
– Вообще что я могу сказать? – ответил Владимир Сергеевич. – Конечно, я могу заняться этим делом – дать предварительный прогноз, но всё равно вам придётся приглашать мастеров. Надо ведь буровой станок привезти, трубы, фильтр, насос…
– Это я всё знаю, – сказал Коляскин. – Мы достанем. Но пока там приедет человек из Москвы, а вы уже тут, под боком. Может быть, возьмётесь? А мы уж оплатим.
– Да какая там оплата! – улыбнулся Владимир Сергеевич. – Всё равно мы отдыхаем. И дело-то не сложное: съездить в Москву, в Геологическое управление, и достать материал по вашему району. Кстати, там у меня и друг есть, он поможет.
– Вот и спасибо! – сказал Коляскин. – А ваших мальчишек я с завтрашнего дня на новый объект перебрасываю. Надо будет крышу на школе починить. Пусть приходят завтра в правление, там Михей Николаевич, кровельщик, будет их ждать.
Когда Коляскин ушёл, Владимир Сергеевич сказал:
– Вот вам и шалаш! Видали? Вот они, костры наших душ! О вас уже легенда идёт: отряд! Вас уже на работу приглашают! Человек нигде не пропадёт, только бы у него руки были. А давайте споём песню, а?
Настроение у нас у всех было отличное, и мы запели нашу любимую «Взвейтесь кострами…».
Я пел эту песню и чувствовал, как у меня по спине мурашки ползут от её таких сильных, мужественных и призывных слов.
Глава IXЛёшка и мохнатое
Однажды утром Владимир Сергеевич оторвал нас с Лёшкой от костра, на котором мы пытались обжечь самодельную глиняную вазу, и позвал в орешник. Здесь мы присели на корточки, и Владимир Сергеевич ткнул пальцем в большую паутину.
– Посмотрите, – почти шёпотом сказал он, – это ведь целый мир!
Похожая на большую шестиугольную антенну, паутина серебрилась на солнце. Сам хозяин этого мощного сооружения – толстый паук, видимо отдыхая от жары, сидел в тени под листиком.
Паутина была выткана необыкновенно искусно. Большой шестиугольник имел внутри себя ещё пятьдесят шестиугольничков, и каждая грань была точно параллельна другой. А всё это держалось на двух основных нитях, растянутых между сучками.
В середине сетки болталась высохшая оса, рядом с ней, свернув набок головку, висела пойманная за шею муха, а мёртвый комар был словно распят за ножки.
Но один комарик был ещё живым. Он зацепился за паутину тоненькой ножкой и висел вниз головой. Он ожесточённо махал крыльями, бился о паутину так, что она вся дрожала, подтягивался на зацепившейся ножке, и всё было бесполезно. У комара, вероятно, уже иссякали силы, потому что он всё реже и реже пытался выпутаться.
И вот, почувствовав добычу, из-под листочка на свет вылез паук и, медленно переставляя ноги, двинулся к своей жертве.
– Сейчас ему тут каюк! – сказал я о комаре.
– А мы не позволим, – ответил Владимир Сергеевич и, подняв с земли травинку, толкнул комара.
Тот сразу упал на листочек, покрытый росой, вскочил на ножки и в недоумении, вероятно обдумывая, а что же, собственно, с ним произошло, застыл на месте.
– Спасся, бедняга! – засмеялся Лёшка, а потом, весело воскликнув: – «Весь мир насилья мы разрушим», – ударил ногой по паутине.
Пребывая в лесу, мы с Лёшкой совсем не замечали, что вокруг нас идёт кипучая жизнь. Но стоило только Владимиру Сергеевичу показать нам паутину, как мы уже сами захотели делать натуралистические открытия. Я взялся за научные исследования муравейника, а Лёшка стал вскрывать кротовые норки для того, чтобы «изучить пути движения этих животных» и из добытых кротовых шкурок сшить себе шапку.