На лугу мы спутали лошадей и сняли с них уздечки. Потом разожгли костёр.
И вдруг я увидел, что к костру подходит что-то чёрное и лохматое!
У меня прямо сердце в пятки ушло.
И это неизвестное животное придвигалось к нам на четвереньках. Ну точно так же, как я видел около шалаша сквозь сон!
– Ой! – тихо ойкнули ребята, и от ужаса все окаменели. А потом все бросились врассыпную.
И я тоже удрал в кусты.
А это неизвестное животное вдруг встало на дыбы и дико захохотало.
– Ребята! Это же я! – закричал Сашка Косой и свалился от смеха на траву.
На нём оказался вывороченный наизнанку мохнатый овчинный тулуп.
Придя в себя, я сразу же спросил Сашку:
– Слушай, а ты ещё кому-нибудь давал этот тулуп?
– Давал, – ответил Сашка, – а что?
– А кому давал?
– Ну, Нарьке с Гарькой давал. Они у меня на сеновале, бывает, спят. А тебе что, холодно в рубашке?
– Холодно.
– Ну и бери его. А завтра отдашь.
Я накинул на себя тулуп, и все мы, весело обсуждая, кто как испугался «медведя», тронулись в деревню.
«Так, – думал я, – теперь ясно, кто к нам ходит по ночам. И ясно, почему ходит… Ну, ходи, ходи… Ты, Нарька, своё заработаешь!»
Подойдя к нашему шалашу, я вывернул шубу наизнанку, накинул на голову широкий воротник и встал на четвереньки. Я видел, что около костра сидит Лёшка, а Владимира Сергеевича не было. Он, видно, пошёл провожать Зойку.
И тут я, продвинувшись к шалашу на несколько шагов, тихонько завыл:
– У-у-ы-а!
– Кто там? – спросил Лёшка, загородившись ладонью от костра.
– Э-ы-ы-у-у!
Я думал, что сейчас Лёшка завопит: «Караул! Спа-си-ите!» – но дальнейшее произошло в одно мгновение. Такой прыти я от Лёшки не ожидал. Он схватил наш тяжёлый дрын, подскочил ко мне и поднял его над головой.
Я едва успел произнести: «Это я, Лёшка!» – и юркнуть в кусты, как Лёшка с размаху хряпнул дрыном по земле, по тому месту, где я только что находился.
Не увернись я вовремя, эта шутка могла бы кончиться очень печально.
И всё из-за того, что я предполагал, что Лёшка остался прежним.
Глава XКорень женьшень
Как внезапно началось наше житьё-бытьё в шалаше, так оно внезапно и кончилось.
Однажды Владимир Сергеевич уехал с утра в Москву, в Геологическое управление, за прогнозом для артезианской скважины, и вдруг, вернувшись оттуда раньше времени, он вынул из кармана телеграмму и вслух прочитал:
– «Из Красноярска. Через десять дней уходим тайгу. Ждём». – И добавил: – Вот и конец, друзья-приятели! Ну, что скажете?
– Уже, значит, уезжаете? – всё ещё не веря только что услышанному, спросил я.
– Как видите.
– А… мы куда? – растерянно сказал Лёшка.
– На кудыкину гору… – вздохнул Владимир Сергеевич. – Да, не ожидал я таких быстрых событий. Надо уезжать в Москву.
– И это обязательно сегодня? – спросил я.
– Только сегодня! Я ещё должен кое-что купить, собраться в дорогу, написать письмо родителям. Значит, так. – Голос Владимира Сергеевича стал деловым. – Сейчас Лёшка начнёт собирать вещи, а мы с Юркой пойдём к Коляскину. Я ему сделал прогноз. Но жалко, что не успел составить проект скважины.
Я чувствовал, что Владимиру Сергеевичу уже не до нас. У него был озабоченный вид, и мне казалось, что между нами и им уже легла какая-то невидимая черта. Он – уже занятой человек, а мы – мы что? Мальчишки! Он уезжает в большой мир поисков и строительства, а мы остаёмся под крылышками своих родителей. Но вот что интересно: если бы раньше, до нашего приезда на Оку, Владимир Сергеевич встретил бы меня на улице и сказал: «А знаешь что? Поедем со мной в тайгу!» – я бы, конечно, ни за что не поехал. Одно слово «тайга» звучало для меня пугающе. Но сегодня я бы махнул рукой на дом, на родителей, на город и своих друзей, но только бы остаться с Владимиром Сергеевичем и поехать с ним в тайгу.
Наш визит в деревню был неудачным. Мы там не застали ни Коляскина, ни Зойки. Коляскин уехал в район, а Зойка отправилась на пляж.
В правлении Владимир Сергеевич оставил записку: «Товарищ председатель! Вода у вас будет хорошего качества, дебита, то есть количества воды, хватит на тысячу лет! А возьмёте вы воду с глубины 70–80 метров. Это удовольствие будет не слишком дорогое. Желаю успеха!»
Мы пошли на Оку.
Владимир Сергеевич то говорил, что времени у него в обрез, а то теперь полетел зачем-то на пляж.
Мне было очень горько, что вот так быстро пронеслась наша золотая привольная жизнь, и мне хотелось помечтать о таком же житье-бытье на будущий год, а он… Он думал о Зойке! Сегодня вечером мы уже будем в Москве, и кто знает, когда нам доведётся опять встретиться? И никто не отпустит нас без Владимира Сергеевича в шалаш.
Когда мы подошли к реке, то увидели, что Зойка сидит на песке, а поодаль, метрах в пятидесяти от неё, резвятся На-Гарики. Нарик пытался сделать стойку на руках, а Гарик хватал его за ноги. Они не замечали нас из-за ивовых кустов.
Владимир Сергеевич замедлил шаг, посмотрел на меня огорчёнными глазами и спросил:
– Ну, будем к ней подходить?
– Конечно будем, – сказал я. – Ведь надо же с ней попрощаться! И этих бы за шкирку потрясти!
– Идём! – решительно сказал Владимир Сергеевич.
Зойка была в синем шерстяном купальном костюме и красной резиновой шапочке.
– О, здравствуйте! – радостно сказала она, вскочив с песка. – А я, Владимир Сергеевич, сейчас к вам заходила в шалаш. И мне Лёшка сказал, что у вас какая-то новость… Давайте купаться!
– А у нас уже времени нет, – сказал я. – Мы прощаться пришли. Мы сегодня уезжаем. Владимир Сергеевич получил телеграмму.
– Как – уезжаете?! – Зойка отступила на шаг, и я увидел, что у неё дрогнули губы.
– Очень просто, – улыбнулся Владимир Сергеевич, – я – в тайгу, а они – домой. Скажите, Зоя, а это мыло ваше?
Зойка подняла с песка кусок туалетного мыла, завёрнутого в газетку:
– Моё! Пожалуйста!
Владимир Сергеевич кивнул мне на мыло: «Разверни!» – а потом подошёл к Нарику и без всякого предупреждения известным приёмом схватил его за руку на излом.
– Ой! – закричал Нарик. – Что вы делаете?
– А мы рассчитываться пришли! За шубу, за мёд! И ты, Гарька, иди сюда.
Но щупленького Гарьку точно ветром сдуло. Он умчался в деревню.
Нарик было попытался вырваться, но Владимир Сергеевич чуть-чуть нажал ему на руку, и тот почувствовал, что сопротивляться бесполезно.
– Ну, гадюка, – подошёл я к Нарику, – ты что тогда надо мной во ржи измывался, а? – И я его схватил двумя пальцами за нос.
– Уйди… – прогнусавил мой враг.
Я хотел Нарьку хлопнуть по щеке, но, взглянув на Зойку, постеснялся.
Владимир Сергеевич завёл Нарьку в воду и приказал мне намылить ему голову. Я думал, что мы этому типу таких шишек-банок надаём, что он век будет помнить. Но Владимир Сергеевич казнил его остроумнее: я, как заботливая мать, намыливал ему голову, а на берегу отчаянно смеялась Зойка.
Потом Владимир Сергеевич со словами: «Теперь смывайся!» – дал пинка Нарьке, и тот бултыхнулся в воду.
– А может, ему ещё добавить? – сказал я.
– Хватит! – сказал Владимир Сергеевич. – Неохота больше руки марать… – И крикнул: – Ну, Зоя, пойдёмте к нам!
На пляже я нашёл то место, где оставил около берега в воде консервную банку с большой замшелой раковиной и налипшей на ней дюжиной ракушек. Чуть о ней не забыл!
Банка была полузанесена песком. И когда я её перевернул, на берег упала большая тяжёлая раковина, а за нею все малюсенькие ракушата. Они уже отвалились от «матери».
Я собрал всё это семейство в горсть и бросил его на середину реки. Пусть живут себе в глубине и на быстром течении!
А в шалаше Лёшка уже собрал два узла нехитрых наших пожитков.
Мы в последний раз разожгли костёр, вскипятили кофе и выпили его по кружке.
И тут, лукаво оглядев нас, Владимир Сергеевич вдруг вынул из кармана две бумажки с каким-то машинописным текстом, напечатанным, видимо, ещё в Москве, и торжественно сказал:
– Товарищи! Митинг по случаю вручения двух трудовых дипломов воспитанникам Кара-Бумбской школы жизни считаю открытым! Маэстро, туш!
И сам же оратор замахал, как дирижёр, руками и заиграл на губах туш. Мы ему дружно подтянули.
– Первый диплом, – продолжал Владимир Сергеевич, – вручается Юрию Попову! – Оратор развернул бумажку и возвысил голос: – «Настоящим подтверждается то, что Юрий Иванович Попов прошёл полный курс шалашной жизни первой ступени. Им освоены следующие предметы: приготовление пищи, отгонка лошадей в ночное, помощь в строительстве домов, научно-исследовательская работа в области муравьиных куч, рыбная ловля руками. Товарища Попова необходимо считать человеком, пригодным для самостоятельного существования. Начальник Кара-Бумбы Владимир Карпенко». Ура, товарищи!
Мы закричали: «Ура!»
– Теперь следующий. «Настоящим подтверждается то, что Алексей Демьянович Кузькин за время шалашной жизни прошёл школу торгово-ягодного ученичества и кустарно-фотографического промысла и показал себя человеком изворотливым…»
– А я не согласен! – вдруг с обидой сказал Лёшка. – Вы Юрке серьёзную бумажку написали, а мне какую-то такую… Ну зачем вы написали про ягоды или про то, что я какой-то там ловчила?.. Не это главное!
– А что главное? – спросил Владимир Сергеевич.
– Уж будто вы сами не знаете… – сказал Лёшка. – Надо мне тоже отметить, что я умею варить картошку, что я был чернорабочим. Ну и вообще, что сначала орал «караул», а потом чуть Юрке хребтину не поломал. И что я тоже теперь не пропаду!
– Ну как, ему можно выдать такой диплом? – спросил нас Владимир Сергеевич.
– Мне кажется, можно! – кивнула головой Зойка.
И Владимиру Сергеевичу пришлось уже от руки, карандашом, написать Лёшке новый трудовой диплом.
В конце каждого диплома, потерев карандашом о герб на пятнадцатикопеечной монете, он приложил графитные печати.