а лето — О! Эта та часть периода года, когда все: и люди и звери, птицы и насекомые наслаждаются теплом и благоуханием природы, млеют под яркими лучами солнца, созерцают грозу и радугу, радуются течению рек и зеркальной поверхности озёр и никак не могут насытиться их красотой и свежестью.
Гребнев глядел на изменившиеся после лета наряды деревьев, и невольно всплыли воспоминания о парке в Иркутске. Как раз осенью, когда он освободился из колонии, шёл по аллее, ногами наступая на опавшие жёлтые листья, и заметил одиноко сидевшую на скамеечке девушку. Приостановился и в шутку спросил:
— Девушка, меня ждёте?
— Нет, не вас, — грустно улыбнулась она.
— Что так уединилась и печалишься? Обидел кто, так мы с тем сразу разберёмся.
— Вы с ними не разберётесь.
— Никак банда хулиганов? Так мы и на них управу найдём.
— Экзаменационная комиссия института.
— Понятно, испытания не осилила. И стоит унывать?
Борис к девушке обращался на «ты», она же, в свою очередь, на «вы», её как-то не прельщало к незнакомцу обращаться иначе.
— Смотрю на студентов, на их счастливые лица, а мне обидно — не поступила.
— Нашла переживания. Я вот никаких институтов не кончал, живу, как видишь. На работу сейчас устраиваюсь, зарплату обещают достойную. А подумаю, может, махну на золотые прииски, кучу денег заработаю и буду путешествовать по стране, жить в своё удовольствие. Хочешь, тебя возьму с собой в путешествие?
— Вы же ещё кучу денег не заработали, а предлагаете? — снова улыбнулась Лариса, и по ней было видно: парень ей нравился, шутник, уверенный в себе, раскованный.
— Договорились, тогда я провожу тебя до дому.
— Во-первых, мы не о чём не договаривались, во-вторых, зачем? Мы друг друга не знаем.
— В-третьих, узнаю, где живёшь, а в-четвёртых, когда карманы деньгами набью, мне же нужно знать, по какому адресу за тобой заехать. Кстати, давай хоть скажем, как будем себя называть, не возражаешь? — И не дожидаясь ответа, протянул руку и представился: — Борис. — И попросил: — Пожалуйста, перестань называть меня на «вы», будет проще.
Лариса назвалась своим именем, а когда их ладони соединились, Лариса почувствовала сильную руку Бориса.
На следующий день она познакомила Бориса со своей подругой Тамарой, а поскольку у Тамары был уже друг, то вскоре Борис и пожал руку молодому человеку, назвавшемуся Егором.
Где-то спустя полтора года Борис, желая показать себя перед Ларисой достаточным человеком, залез в одну из иркутских квартир. Возможно, один на преступление он бы не пошёл. Уговорил товарищ по работе, тоже ранее отбывшего срок в колонии. Заверил: хозяева квартиры уехали в отпуск, а ему известно — они люди небедные, зажиточные, работают где-то «в верхах». А значит, в квартире имеются ценности, которые можно по-тихому сбыть. Насчёт ключей уже беспокоиться было не нужно, товарищ заверил, что отмычки у него есть. Каким образом они у него появились, он объяснять не стал, главное, они есть. Высказал условие: если удачно «почистят» квартиру, то за отмычки нужно будет поделиться частью добычи.
В один из дней в квартиру проникли, обшарили мебель и все закутки, к всеобщей радости обнаружили золотые изделия и разные дорогостоящие вещи, в одном шкафу нашли и пачку денег. Вынесли всё. Однако через две недели оба уже были арестованы в подозрении квартирной кражи. Цепочка: следствие — суд — зона, всё это произошло в течение трёх месяцев. И началась лагерная жизнь… Но, находясь за колючей проволокой, Борис решился написать письмо Ларисе, а когда через месяц ему от неё пришло письмо, он удивился и обрадовался. «Надо же, не надеялся, а тут ответила! Её даже не смутило, что я зэк, вот же дивчина…» Это письмо для него тогда стало как подарок. «Выйду, обязательно на ней женюсь, ну верит же она в меня или нашла во мне что-то… А может, найдёт другого жениха и замуж выскочит, кто её знает…»
«Да, было время, а сколько его напрасно упущено», — Борис глубоко вздохнул.
— Чего вздыхаешь, охаешь? — спросил Лосев Гребнева, войдя из избы, заметив на его лице перемену настроения.
— Жизнь ворошу свою прошлую.
— Вот чудак, что прожили, уже проехали, ты про будущую жизнь думай.
Глава 13
Наступившее ненастье старателей не останавливало, каждый член бригады был одержим, как можно больше добыть золота. Решили работать до шуги и до даты, когда должны появиться на участке приисковые сторожа. Прибудут те, что были, или пришлют иных, бригаде Лосева было безразлично, главное надо дождаться командированных и передать имущество под охрану на предстоящую зиму.
Тяжёлая работа требовала больших физических сил. Мука, крупы, соль и сахар, немного подсолнечного масла, макароны и картофель имелись, и всего этого должно было хватить минимум на месяц. Сложнее было с мясом, а вернее, его почти не было, тушёнки осталось несколько банок, экономили. В тайге зверя полно, в реке водится рыба, но работа отнимала время. Если кому идти на промысел, то неминуемо отрицательно скажется на промывке песков.
И всё же, как-то сидя за ужином, бригада единодушно высказалась про скудную еду.
— Без мяса так и ноги протянем, — начал Хрусталёв. — После каждого трудодня руки трясутся.
— Ты прав, Захар, макароны и крупа уже в глотку не лезут, картошка дряблая, а чаем кишки прополощешь, и опять жрать охота, — поддержали мнение товарища Гребнев с Груздевым.
Лосев обвёл взглядом напарников и сказал:
— Согласен. Так дальше нельзя, иначе себя заморим, нужно кого-то посылать за диким мясом. Кто из вас с таёжным промыслом знаком?
Макар себя сразу отклонил из соображений: а вдруг без его пригляда эта тройка в его отсутствие съёмку сделает и скроют от него часть металла. Карманы же им не будешь выворачивать и по котомкам шарить. Интересовался же Гребнев, как бы умыкнуть золото, знать, и у его друзей в голове такие мысли бродят. Так что пускай идёт тот, кто стреляет метко и выследить зверя может, а я на месте должен быть.
— Давайте, мужики, я попытаю счастья. Кое-чего понимаю в этом деле, — предложил Хрусталёв.
— Что ж, — отреагировал Лосев, — если ружьём владеешь и уверен в успехе, шагай завтра с утречка, а мы втроём на бутару. Утром моё ружьё и возьмёшь, патронташ оденешь.
— Ствол свой имею, — ответил Захар, встал из-за стола, вытащил из-под нар брезентовую котомку, туго затянутую пеньковой верёвкой. Развязал узлы, из котомки извлёк завёрнутое в тряпку разобранное двуствольное ружьё и, взяв его части в руки, сложил и, бахвалясь, воскликнул: — Оцени, похлеще твоей одностволки будет!
Лосев широко открыл глаза. Он знал, что Хрусталёв эту котомку ни разу не развязывал и не позволял делать этого никому из своих друзей, да они попросту и не имели к ней никакого отношения, она лежала постоянно под нарами. Макар невольно иной раз задумывался: чего там Захар хранит? Ни разу не доставал, не открывал, будто забыл про неё. Но это виделось на первый взгляд, на самом деле Хрусталёв неусыпно присматривал за своим саквояжем, о котором знали в бригаде все кроме Лосева. «А не для того ли Хрусталёв прихватил ружьё с собой, не завалить ли меня хотят при удобном случае? Не дал ли я маху с этими ребятами, взяв их с собой на старание? Золото для них велико для искушения. Убьют, зароют и с золотом айда тайгой семимильными шагами топтать тропы, а меня пока кинутся, далёко уйдут, — возникли у Макара тревожные мысли, но тут же их отогнал: — Да нет, что ж я так плохо о них думаю. Бывшие зэки, но работают-то на совесть, да и если бы имели такое намерение, давно бы меня кончили».
— Понимаю, два ствола, не один, да и калибр двенадцатый. Что же ты его в тайгу прихватил и умалчивал до сей поры?
— Лежит да лежит, хлеба не просит. В тайге всякое приключается, а твоим дробовиком только по воробьям пулять.
— Не скажи, ружьё у меня доброе, без осечек работает, хоть и калибр малой, но на любого зверя можно идти, не подведёт.
— Вот с этой берданкой я завтра по зорьке и двину тайгу щупать, — произнёс Захар, снаряжая патронами патронташ.
Хрусталёв, как вопрос решился с трудоустройством в старатели, посоветовавшись с Гребневым, решил пока не говорить Лосеву, что при себе имеет двустволку. Ни к чему пред ним пока раскрываться, он чужой человек. А там следует осмотреться, научиться мыть золото, а когда в тайгу пойдут на добычу металла одни, вот тогда и прихватят с собой стволы серьёзные. Поэтому, а читатель знает об этом, до отъезда Захар автоматы и наган положил в надёжный тайник, имевшийся у него в доме, о нём знали только три человека — это он сам и Борис с Тихоном.
Назавтра с раннего утра, как обычно, в бутары уже из первых тачек вываливались золотосодержащие пески. Лосев привычно лопатой ворошил породу в воде, образовавшуюся пульпу ворошил, сопровождал её до хвоста шлюза, отбирал камни, выбрасывал. Временами сам брался за тачку, когда Гребнев и Груздев не успевали с доставкой породы — сказывалась нехватка одного человека.
Хрусталёв же в это время шагал с ружьём по распадку, через некоторое время свернул к увалу, преодолев его, он оказался на ключе. Ручей весело бежал, перекатываясь по камням, временами на поверхности воды проплывали единичные опавшие с осин и берёз листья. Они, словно крошечные кораблики, плыли на поверхности, а в малых бурунах или на перекатах попадали в водоворот, но не тонули, а «искупавшись», продолжали свой путь. Местами из ключа торчали коряги, они на себе задерживали всё, что несла вода: листья, веточки, иголки хвойных деревьев, образуя своеобразную шапку. Одну такую шапку Захар сшиб сапогом, и она, оказавшись в воде, получила свободу, распалась и понеслась дальше.
«Наверняка в этом ключе есть золото. А почему нет? Вся Колыма, говорят, в золоте. Бригадой копаем, копаем, моем, моем и есть уже повод ликовать. Другое не радует — весь металл прииску, а прииск, кто его знает, возьмёт и кинет — за меньшую цену примет или ещё чего выдумает. Если так, то обида заест. На сле