тьев можно набрать, самокрутку скрутил — и копти белый свет.
Бросив взгляд на заветное место, вскочили на коней, и мелкой рысцой подались в сторону города. Перед окраиной, спешились, сняли свои вещи.
— Ну, жеребцы, прощевайте, выручили вы нас, доставили по месту назначения, дальше уж без вас справимся. — Хрусталёв погладил своего коня по шее, потрепал по гриве и, надев свой рюкзак на плечи, направился к дороге, ведущей на Якутск.
За ним со своими вещами зашагали и остальные — Гребнев и Груздев.
— До жилья здесь рядом, кони сами придут к людям. Вот гадать будут: чьи же такие красавцы? — сказал Хрусталёв, обернувшись назад и бросив взгляд на только что оставленных на произвол судьбы животных.
— Хороший подарок кому-то достанется, да ещё и с сёдлами, — поддакнул Гребнев. — Знал бы Лосев, что коней бросили, явно недовольным бы остался, ох и нервничал бы.
— Жалко лошадей, пробирались столько времени на них по таким дебрям, столько вынесли, но ничего не поделаешь, — выразился Тихон, поправляя на плечах лямки рюкзака.
Он не оглядывался, а шёл шаг за шагом рядом с товарищами, погрузившись в свои радужные думы: тайгу осилили через такой длинный путь, золото доставили, зарыли надёжно, тревоги, что на их след лягут сотрудники милиции, остались позади. Теперь дорога предстоит по реке, долгая, но в конце её улягутся и остальные неурядицы и заботы, всё, их не будет, они растворятся, как утренний туман. «Твою мать, я стал богатым человеком! Нет, я не просто богатый, я денежный воротила. Или, как Боря подметил, — магнат!» — воспевал себя Тихон, строил планы бытия на ближайшее будущее…
Глава 31
Ефим Колобков в воровской среде имел прозвище Колобок. В тюрьму он сделал две ходки по разному поводу, отсидев в общей сложности девять лет. Невысокого роста, худосочный, с узкими глазами и лицом, смахивающими на родство с якутами, однако по национальности был русским, по натуре живчик, вечно суетился, дома не сиделось, любил прозябать у кого-либо из друзей за столом, пить чифирь или что покрепче. Сказать, что он человек слабого характера, этого мало, он был больше приспособленцем, умел жить только под чьим-то покровительством, угождать и суетиться перед силой, стоявшей перед ним. Силу он уважал и трепетал перед нею. Такой силой и авторитетом для него был местный добродетель — вор в законе по кличке Князь.
Князь — личность незаурядная, он не был бандерлогом, беспределом порой не брезговал, слыл в преступном мире уголовником высшей масти, неписаные воровские законы уважал и соблюдал, хотя и имел ранее на зоне роль «быка», успешно осуществляя карательные меры, гадов выжигал, что называется, «калёным железом». По натуре слыл человеком порой беспощадным и жестоким. Главное в своих делах ценил полную осведомлённость о людях, а вернее, их материальных ценностях, к которым имел повышенный интерес. Можно удивиться — своим хобби считал собирать этикетки от спичечных коробок. Он их вклеивал в альбом, предназначенный для фотографий, и вечерами иногда листал, рассматривая незатейливые рисунки художников.
Ефим Колобков как раз и был одним из таких, которые по своим обязанностям должны были «вынюхивать», кто чем «дышит», на каких приисках и добросовестно ли «работают» его люди по хищению золота и алмазов. Где происходит утечка драгоценных камней и металлов руками иных людей, занятых на горных работах, каким образом, через кого сбывают или где укрывают. На добычных разработках он бывал редко, там было кому быть смотровыми, слухам «одна бабушка сказала» он не верил, а полагался на захмелевшие уста тех, кто любил посидеть в кабаке, поболтать о жизни. Таких людей он чувствовал за версту, словно следопыт-профи. Если разговор представлялся интересным, он угощал, а тот, одурев от водки, ещё больше предавался беседе, изливая свои сокровенные мысли. Самое важное или заслуживающее внимание Колобков и выкладывал Князю. Доносил сам, не через каких-либо лиц из числа приближённых пахану, поскольку был личным его осведомителем. Князь в душе недолюбливал Колобка, считая его мерзопакостным, готовым предать в случае опасности, но в то же время относился к нему благосклонно и поощрял деньгами за ценную информацию, которая обрастала раздумьями, а затем принятием вердикта совершать или нет налёт, грабить или выждать момент.
Скрытые на первый взгляд воровские элементы в Якутске были под Князем. Неприметными были они для обычных людей, живших честным трудом, для органов милиции же были хорошо известны все, о чём в делах управления столицы Автономной республики хранились на каждого о них определённые сведения. Князь это знал, и знали об этом бывшие зэки, но им это было «до фени», они старались не «светиться» и чтили уголовный кодекс. Если же кто нарушал его по-крупному, то тюрьма их не смущала — там был свой мирок, который являлся их вторым домом. Там, за колючей проволокой, был иной устав, с которым они уживались.
Князь — Изосим Мымрин возрастом этак старше пятидесяти лет. Ростом выше среднего, грузный угрюмый мужик. Лицом крупного овала, чёрная короткостриженая борода с проседью, брови как смоль. Голова лысая, где б ни был, носил на ней кепку, сдвинутую на глаза. Из-под кепки глядел пристально, словно сверлил каждого. Даже в жаркий летний день кепку не снимал, она была своеобразной визитной карточкой, демонстрировал этим свою индивидуальность и значимость, если хотите — статус.
Князь имел паутину отношений, которая связывала его с преступным миром на воле и в зонах, содержавших целую армию заключённых, коих в Якутской республике насчитывалось несколько десятков, имел самые чёткие представления о местонахождении приисков, их численности, примерных масштабов добычи минералов и использовании властями заключённых на горных разработках. Знал кто, где и когда умыкнул золото или алмазы, правда, знал не всех, но большей частью они попадали в его поле зрения и это всё благодаря осведомителям. Как ему удавалось натягивать нужные ниточки этой паутины, не привлекая к себе внимания органов милиции, было понять непостижимо. Это был опытный в своём деле «паук», осторожный и хитрый, неспешный, но в нужный момент делающий выпад на свою жертву молниеносно и успешно. Всякий, похитивший золото или алмазы, были предметом нападения на них в дороге, отдавали их под нажимом силы угрозы, либо под страхом смерти; были и строптивые, те лишались жизней. «Ударная сила» из числа бывших преступников, сколоченная Князем, преданно делала своё дело в посёлках и в тайге, умело заметая следы. Это был костяк железного стержня, державшего устройство своего порядка в преступном мире.
Паутина — подобие большого дерева, каждая веточка выполняла свою роль, и получала свою долю. Кто был ближе к стволу или корню этого дерева куш срывал куда богаче. К тому же деньги нужны были на подкуп людей из власти. В этом разветвлении Князь занимал не последнее место и имел колоссальную поддержку на верху преступной иерархии.
В паутинной «обойме» Князя притаились тихо и сотрудники милиции, офицеры и контролёры многих тюрем из числа позарившихся на денежные подачки. Хотя подачками назвать было бы неправильно, это были хорошие деньги, по суммам превышающие иной раз их заработные платы. «Замаравшись» в таком раскладе, обратной дороги у них не было. Идти на попятную — значит лишиться всего.
Князь был под постоянным вниманием органов, и знали сотрудники милиции про его подпольную деятельность, но взять с поличным не удавалось, поскольку все дела осуществлял чужими руками.
Золото и алмазы переправлял Князь на Большую землю разными путями через своих людей. По морю до устьев рек Енисея и Оби, городов Диксона и Мурманска или по реке Лене до Усть-Кута и иными способами, даже иной раз использовал воздушный авиатранспорт. А там далее «посылки» шли в столицу и иные города по уже неведомым для него покрытыми тайнами схемам. Люди выпадали из этой цепочки по разным причинам: поймали с поличным — и тюрьма, скрысятничал — и неизбежное наказание, вплоть до лишения жизни. Если кто из паутины попадал на скамью подсудимых — на суде молчал. И не потому, что было стыдно признаться в содеянном, нет, а из-за страха быть убитым за «длинный язык», не дождавшись судебного решения или на зоне.
Взбрело Ефиму Колобкову сегодня поехать в лес, захотелось набрать грибов. Любил поесть их в любом виде: жареные, маринованные, солёные. «Каких наберу, всякие к столу гожие будут. С картошечкой да под водочку, за милую душу…» — размышлял он, петляя меж деревьев и кустарника, иной раз нагибался, срезал гриб, клал его в короб, плетённый из коры берёзы. Свой новенький мотоцикл К-55, на котором приехал сюда, он оставил в неглубоком овраге и прикрыл его большими ветками. Из местных кто и увидел бы мотоцикл, вряд ли его тронул, но Ефим так сделал на всякий случай.
Время приближалось к обеду, как вдали сквозь листву деревьев он заметил движущихся всадников. Пригляделся. Трое седоков, минуя дорогу, ехали лесом, от них доносился еле различимый голос — меж собой о чём-то совещались, однако разобрать было невозможно. Колобков притаился и замер. Всадники спешились, сняли с коней часть вещей, положили на землю и чем-то занялись. Конкретно чем, было невозможно разглядеть. Колобков подполз, насколько это было возможно, приподнял голову и через ветки увидел, как трое мужиков всецело заняты копкой ямы. «Для чего? Что собираются в неё закопать? К чему таинственность?..» — любопытство просто распирало его пытливый мозг. Дальнейшее наблюдение показало: закапывают что-то, весьма важное. «А может, кого убили и заметают следы? Нет не похоже… Хотя почему нет, могли разрубить тело на куски — и в мешки. Точно! А если это не так?.. А вдруг хоронят алмазы или золото? Вполне, как же я сразу недопёр! Явно с приисков дельцы, не иначе. Надо бы проследить, куда далее направятся. А там вернусь и раскопаю. Если алмазы или золото, этот клад мой! Хотя с Князем делиться придётся, узнает, если замылю, голову мне против резьбы провернёт. К тому же самому в одиночку