— Кто ж таковые?
— Бывшие заключённые, освобождённые по амнистии благодаря товарищу Берия. Спасибо родненькому: среди этой братвы в откидон попали, а может, и сбежали, и отъявленные убийцы и бандюги. Им терять нечего, нападают уж с несколько лет подряд даже на мелкие артели старателей, налёты отчаянные творят. Но в последние годы их крепко осадили, затихли, и вылазки исподтишка лишь кое-где всплывают. Подозреваю, кто-то из них имеет связь с некоторыми мусорами, поскольку больно вольготно ведут себя, ничего не боятся, а те, видать, их покрывают и долю от них имеют. Вот такие пироги, кенты.
— Даже так?
— Даже так, Боря. Конечно, за руки я с такими ментами не здоровался, утверждать не буду, но слухи ходят.
— Дыма без огня не бывает. Вполне есть среди легашей продажные шкуры, чуют и роют лёгкую добычу, карманы набивают, прибери их леший.
— Ладно, хрен с ними. Просто в таком деле, если серьёзно заниматься, следует быть настороже, с ушами на макушке. В тайге встречи могут быть всякие, и стычек не избежать.
— Дело опасное, можно сказать наряду с промывкой породы на кон жизнь поставим, — засомневался Гребнев.
— Ставим, но такой кон больших свеч стоит.
— Хм… — хмыкнул Гребнев и промолвил: — При таком раскладе оружие иметь надобно, без стволов и рыпаться нечего, ведь всяко может обернуться, коли можем перехлестнуться с лихими громилами. Купить ружья не помешало бы.
— Одна двустволка у меня имеется.
— С одним стволом не повоюешь. Не с голыми же руками промыслом заниматься, а разговорами-уговорами бандитов не угомонишь, те только силу уважают и то не всегда. Ещё пару ружей купить потребно, это как пить дать.
— Продумано. Иначе и не звал бы тебя сюда. — Захар хитровато улыбнулся и полушёпотом произнёс: — Пара автоматов и один револьвер имеются с достатком патронов, так что есть чем стращать и постоять за себя.
— Ого! Откуда ж? — удивились гости.
— Долго рассказывать, главное: есть такая грозная потеха.
— В таком разе вопросов нет. Будем знать, не с пустыми руками барагозить придётся, — с удовлетворением отметил Гребнев, а захотев справить малую нужду, спросил: — Где у тебя дальняк? Отлить бы надо.
— В огороде за домом.
До туалета сходил и Тихон — пиво и чай дали о себе знать. А когда вернулись, хозяин двора тоже отлучился, облегчился и вновь пригласил гостей в дом. Тут и достал Хрусталёв из тайника подвала всё своё вооружение.
Тихон и Борис, попеременно беря в руки то одно, то другое оружие, восхищались им. В души вселилась уверенность, что оно и есть то подспорье, которое обеспечит им уверенно осуществить задуманное и оградит от неприятностей — устрашит вероятных грабителей, позволит отбиться, сохранит жизнь.
— Классно! Новьё, словно с завода! А не подведут? — уточнил Гребнев.
— Работают как часики, сам проверял. Стрелял в глухомани по мишеням, пули ложатся в яблочко.
— Что ж аппараты клёвые, с такой опорой и в бой идти не страшно. Колись, Захар, где нарыл всё это? — спросил Гребнев.
— Шёл, запнулся, гляжу, куча оружия, поднял и…
— Хватит пургу нести, — перебил Гребнев, его просто заедал интерес: где мог взять кореш боевое оружие?
— Был тут один земеля, бывший военнослужащий, каким-то образом с армейской части умыкнул всё это добро и схоронил. Говорил, мол, на всякий случай, вдруг пригодится или продать кому удастся. Но ни того ни другого не произошло. Как с колючки откинулся, я сразу хотел на Дальний Восток уехать, а тут с ним случайно перехлестнулись, с одного места родом мы с ним, у него и приземлился. Комнату мне дал, а вскоре он на моих глазах сдал — крепко болячка прихватила, кое в чём помогал ему, а чувствуя, что вот-вот кони кинет, признался об этом арсенале, рассказал, где спрятал, хату на меня переписал. Хороший мужик был, похоронил я его, а у самого и план образовался, коль оружие такое в руках оказалось.
— Наверняка со складов стащил, раз новёхонькие, — предположил Гребнев.
— В точку попал — со складских запасов, — подтвердил Хрусталёв. — Стволы нигде не засвечены, ни в каких замарашках не участвовали — чистые. Ну, ладно, налюбовались, — и хватит, всё на место. — Хрусталёв принялся складывать оружие, заворачивая его в промасленные тряпки. — Грозное оружие это пока брать с собой не будем, всё же как на разведку едем, при людях неуместно держать его и прятать, достаточно одного ружья, хватит при надобности приструнить кого. Я тут справки кое-какие навёл и многое от людей слышал, так что злачные места мне ведомы, зря землю ковырять не будем. — Хрусталёв взглянул на собеседников и продолжал: — Тут до вашего приезда с одним бродягой заваруха вышла уж шибко корявая, чуть было жизни не лишился из-за золота.
— Чего так и к чему вдруг говоришь об этом, Захар? — насторожился Гребнев.
— Не напрягайся, так к теме вспомнил. — Хрусталёв достал папиросу, прикурил и присел к столу. — Некий Сухарь здесь проживал, кличка у него такая. Тихо жил, не совал нос, куда не попадя, а тут менты взяли его, так он оказался тот ещё орешек. Золота кучу нагрёб, а распорядиться не сумел — ума не хватило — где-то оступился, иль взболтнул кому по пьяни, язык-то он до Киева, говорят, доведёт. Вот к тому и говорю: с мозгами дружить в этаком деле надобно.
— Что с ним стряслось-то? — полюбопытствовал Груздев.
— Грабежом в последние годы и втихую занимался, как оказалось, вроде и неприметный сукин сын, а творил такое, что у местной братвы шары на лоб вылупились. Короче, изъяли у него оружие и двадцать кило золота. Следствие, суд — и закрыли этого гопника.
— Двадцать килограммов, ничего себе! — удивились в один голос Борис с Тихоном.
— Да, два десятка.
— Так это статья расстрельная, иль пожизненно дали?
— И то и другое.
— Как так?
— Вышку припаяли, а он в столицу в самые верха маляву написал о помиловании, дескать, если жизни не лишите, то пуд золота сдаст государству.
— Ничего себе Соловей-разбойник, это ж сколь старателей положить надобно было для богатства сумасшедшего, — закивал головой Тихон.
— Рассмотрели, видать, в Москве евоную просьбу, сочли: пулю в лоб человеку пустить просто, а выгоднее будет добавку с него получить. Верхушка своим судом дело переиначило, и вынесли закрыть пожизненно.
— Ну, а как с пудом, отдал или нет?
— Вроде как отдал, иначе б дырку в голове проковыряли. Шестнадцать килограммов, по весу, как в аптеке. Но я так разумею: коль при таком базаре у этого Сухаря в загашнике куда более металла припрятано. Не прошло месяца — и ему вольную дали.
— Ого! Откупился, ну и жук, — то ли восхищаясь, то ли удивляясь, заметил Гребнев.
— Кто знает, что это ему станет, ещё не вечер — может и жизни лишиться, если опять впросак попадёт.
— Так не зря легавые, видать, отпустили, проследят и вынюхают запасы его, дорожку-то всё одно укажет, не сегодня, так завтра — нужда заставит или иное что принудит, с золотом всё одно не сидел бы как курица на яйцах, покою-то оно не даёт. А тут уж как карта ляжет — или пан или пропал, — рассудил дальнейшее развитие событий Борис.
— Вполне так и есть, выпустили, чтоб выдоить подчистую, а там либо опять спрячут, либо в расход пустят. — Захар потушил окурок. — Всё, мужики, довольно балагурить, чай погоняем — и на сон грядущий, а завтра на свежую голову всё обсудим, без спешки и ладом.
Глава 3
На четвёртый день все трое покинули Магадан. Дом Хрусталёв закрыл, попросил соседа присмотреть за ним, сказал, мол, уезжает с друзьями на заработки, как вернётся, в долгу не останется. Через какого-то знакомого зафрахтовал ГАЗ-69, чтоб его с напарниками довезли до посёлка Ягодное, пояснив: хотят присмотреться к тамошнему быту, глянуть, как добывают золото, да наняться на сезонную работу в какую-либо старательскую артель.
Шофёр газика оказался человеком старше среднего возраста, словоохотливый, тем более в Ягодном у него проживал двоюродный брат.
Друзья погрузили в машину свои вещи, сами устроились на сиденьях, и газик тронулся, взметая позади дорожную пыль. Хрусталёв сидел рядом с водителем, Гребнев и Груздев сзади.
— Как звать-то? — спросил Хрусталёв хозяина автомобиля.
— Даниил.
— Данил — истинно русское имя. Мне родители говорили: хотели тоже такое имя дать, но передумали и назвали Захаром.
— Не Данил, а Даниил, — водитель сделал ударение на два «и».
— Даниил так Даниил, будем знакомы. Моих напарников зовут Борис и Тихон. А чем тебе так важно, что не Данил, а Даниил?
— По паспорту так, и имя дано родителями от библейского происхождения.
— Это как? — спросил Гребнев.
— По христианской вере Даниил — это очень почитаемый среди ветхозаветных пророков и имя моё относится к раннехристианским святым. Горжусь этим я и благодарен отцу с матерью, что нарекли так, оно мне и в жизни помогает.
— Каким же образом имя тебе помогает?
— Я православный, крещёный, каждую неделю в церковь хожу на службу, оно дух в теле поддерживает, от недугов и грешных помыслов ограждает. А вообще-то каким нарекли именем человека любого, оно праведный крест по земле нести обязывает, с пользой жить призывает. Скажу: любое имя несёт в себе знак какой-то и сила в нём заложена. Сила-то наша в чём? Правильно — в душе искренней и людской совести. А не будет того или иного, откуда ж силу нам брать, одни грехи окаянные лишь окружать станут, потому как Сатана не дремлет, всякого кто духом слаб, к искушению он того и тянет до себя.
— Вот ты говоришь, живёшь по совести. А много ли ты со своим убеждением добра нажил? Не купаешься же в роскоши, а вынужден баранку крутить, чтобы семью прокормить. И сам видишь: одному процветание, другому нищета.
— Каждому своё. Да, кручу баранку, но на хлеб хватает, никого не обманул, никого не ограбил, табаком не балуюсь и водку не уважаю, а оттого и душа в покое, и это главное. Будешь труд уважать, не лениться, голодным не будешь, и по миру милостыню просить не придётся. Скажу вам: на земле жить с верой надобно, устойчивость веры должна быть в человеке, без веры жить никак нельзя. А искушение, каким злом или умыслом, — это грех великий, особо тяжкое, тянет оно человека вниз, ох, как тянет. А ежели их много и алчность в тебя вселилась, душ