Архгрра’Храгра постиг соблазн полоснуть ножом по пальцам, насладиться коротким падением человека обратно и убежать прочь. Тот выглядел так, словно был на последнем издыхании, он не смог бы воспротивиться… нет, нельзя! Как бы мерзостно ни было его, Архгрра’Храгра позорное положение, но правда такова, что человек спас его от долгой и мучительной смерти. Глупая тварь, неужели трудно было понять, что шхаур’харрах предпочёл бы умереть, а не возиться теперь, помогая кровному врагу выживать в Великой Пуще?! Но дело было сделано.
Лёжа в дурацком деревянном доме, выстроенном на виду у всех хищников леса, Архгрра’Храгр несколько раз пытался покончить с жизнью, дабы избавиться от долга, но к стыду своему, не смог. За то возложил на себя наказание, тяжёлое, позорное, такое, которое следовало перетерпеть и забыть, никому никогда о нём не рассказывать. Лёгкое избавление сделает наказание недействительным.
Архгрра’Храгр убрал нож и схватил человека за руку, чтобы вытянуть на поверхность, после чего потащил, оставляя в снегу глубокий след. Вскоре бесчувственное тело уже лежало у костра, в который ушли остатки топлива. Шхаур’харрах подумал было, взять и отложить булаву, в которую Тупая Морда вцепился другой рукой, но стоило протянуть к ней пальцы, как по коже пробежали предостерегающие мурашки. К этой вещи лучше было не прикасаться.
День давно перевалил за половину, закат приближался, а Архгрра’Храгр ни за что не собирался ночевать в обители древних. Тащить же человека на себе… у долга должны быть какие-то границы.
Человек захрипел, шевельнулся слабо, попытался открыть глаза, но не смог из-за крови, залепившей веки. Ворча бранно себе под нос, Архгрра’Храгр взял немного снега и стал отирать кровь, смывать её с глаз Тупой Морды. Кровавые дорожки протягивались ещё и из носа, кровь запеклась в уголках рта чёрной сухой плёнкой. Когда глаза открылись, шхаур’харрах отшатнулся, ибо взглянули на него залитые кровью сферы, явно полуслепые, явно болящие.
— Дружок?
— Почему ты не сдох там, Тупая Морда? — выплюнул Архгрра’Храгр раздражённо.
— Я только и делаю, что разочаровываю тебя, Дружок.
Движения, да и речь, давались ему с заметным трудом, однако человек быстро приходил в себя, убивая последнюю надежду на освобождение до срока. Тупая Морда с натужным стоном подтянул себя к стене, опёрся о неё, уронил голову раз, другой, шея плохо держала вес. Справившись с этим, он обратил внимание на свою правую, в которой лежала булава.
— Ахог подери, кажется, у меня эпидермис припекся.
Морщась, человек с силой разжал пальцы, оставляя на рукоятке частицы собственной кожи.
— Что там было? — решил-таки спросить шхаур’харрах, — что с тобой произошло?
— М-м-м… Не знаю.
Архгрра’Храгр оскалился и стал издавать отрывистые хрипы, — смеяться. Ему было так весело, что он даже о колено шлёпал.
— Какой же ты глупый, Тупая Морда! Какой глупый! Посмотри на себя, полутруп! Посмотри! Едва не сдох там! Едва не сдох! И что, много знаний получил? Много? Уморил!
Он покатился по притоптанной снежной корке.
— Сколько прошло времени? Сколько я там был?
Отсмеявшись, Архгрра’Храгр через силу поднялся.
— День всего прошёл, Тупая Морда. День.
— День… господи… а мне казалось, я бродил там неделями…
Усечённая пирамида куталась во влажный туман, полный болотных огней. Тишина стояла над подмёрзшей трясиной и лишь тяжёлые шаги нарушали её. Некто огромный шествовал в ночи, меся грязь копытами, и там, где появлялся он, многие опасные твари старались спрятаться в самые глубокие норы.
Некто брёл к пирамиде, бесстрашно, целеустремлённо, неспешно. Выбравшись на остров твёрдой почвы, некто промедлил немного. Он с силой втянул воздух тремя парами ноздрей, понюхал ещё раз, задумался, и метнулся ко входу. То, что увидел он внутри пирамиды, заставило его окаменеть и ещё долго некто таращился шестью пылавшими во мраке очами на пустое пространство, оплавленные, искажённые стены. Чем дольше он смотрел, тем громче клокотало у него в горлах, звук поднимался из глубин брюха, рос, переходил в рычание. Некто обернулся, вышел под открытое ночное небо и взревел громко, протяжно, страшно. Три голоса его разносился далеко вокруг, заставляя чудовищ сжиматься в ужасе. Но не всех, не всех. Некоторые чудовища беззвучно отозвались на зов и пронзили мрак ночной, добрались до болот и пришли к пирамиде чтобы припасть к ногам звавшего.
Получив приказ, они обрыскали весь островок, всю пирамиду, и бросились на поиски.
Дружок был неправ, кое-что Тобиус с собою вынес. Воспоминания его были отрывочны, маг помнил, как спустился во тьму, как бродил средь стен, видел ужасные… ужасные, ужасные, ужасные статуи, помнил, как нашёл громадную залу… А дальше — болезненное беспамятство. Как ни старался Тобиус найти путь в чертогах своих воспоминаний, терпел неудачу. Сплошной мрак и звенящее бессмысленное эхо, отдающееся болью во всех частях мозга поочерёдно.
— Всё, что помню, — глаз в вышине и… и… что такое «чула»?
Киноцефал зарычал.
— Чула. Чула? Чула…
— Прекрати, Тупая Морда!
— Чу… — ещё полуслепые глаза обратились к нелюдю. — Ты знаешь, что это такое?
— Проклятье! — рявкнул охотник зло. — Злое слово! Нельзя его произносить! Нельзя! Особенно в селениях древних! Нельзя! Не навлекай больше бед, Тупая Морда! Не навлекай!
— Какая бурная реакция.
— Довольно! Ты можешь идти? Всё равно! Тебе придётся идти, можешь ты или нет!
Рыча, киноцефал схватил мага за руку, дёрнул, закидывая её себе на плечо, и потащил прочь. Ему пришлось нелегко, хотя Тобиус и старался не висеть на проводнике. Это был трудный бег наперегонки с солнцем.
Прежде человек мог сколько угодно смеяться над путями псоглава, но вот его втащили в лес едва ли не на закорках и сбросили на подстилку из еловых веток внутри умело вырытой в снегу пещеры.
— Ночь переждём, а завтра, Тупая Морда, — сказал киноцефал в темноте, — я доведу тебя до места, которое ты хотел найти. На том и разойдёмся.
— Завтра? Оно так близко?
— Полдня пути. Если б ты не занимался своими глупостями, были б уже там. Спи, если можешь. Огня развести не дам, завалит нас, но скоро здесь станет теплее.
Тобиус лежал на жёсткой колючей подстилке и чувствовал, будто ему за веки сыпанули горячих углей, так сильно жгли и чесались глаза. Душой он всё ещё пребывал там, под землёй, брёл среди страшных изваяний, по мёртвому дому мёртвой цивилизации, пока не натыкался на стену почти полного беспамятства. Что там произошло, ахог подери? Что?
Промелькнула безумная идея завтра предпринять вторую попытку, промелькнула и пропала, ибо отвага и слабоумие — это, суть, не одно и то же. Что-то там произошло, что-то серьёзное.
Ещё вчера Тобиус выпил концентрированной гурханы, его хранилища магической силы были полны, он один мог схлестнуться с небольшой армией, взять штурмом город — тоже небольшой — но вот лежит едва живой, глаза болят, голова болит, всё тело словно пережевали и выплюнули. Закрома пусты, а энергопроводящие каналы гудят от перенапряжения. Что бы там ни приключилось, ему, Тобиусу, пришлось исторгнуть из себя огромное количество энергии дабы выбраться на свет божий. Второму такому подвигу не бывать, о нет, не без войска под рукой.
Человеческое тело странно устроено. Как бы тяжело ни было, истощив ресурсы, оно вынуждает проваливаться в сон, уйходить от боли, страданий. Одно хорошо, — думал Тобиус, — эта паршивая тошнотная слабость осталась там, внизу, и ему вновь было легко.
Ему было всё же тяжеловато. Не так чтобы невыносимо, но поддерживать прежний ритм, заданный киноцефалом, волшебник не мог. Все мышцы ныли, голова кружилась, суставы болели, а глаза всё ещё не обрели зрение полностью. Что стало причиной их столь сильного перенапряжения Тобиус боялся уже никогда не узнать.
И всё же он шёл как мог быстро, подгоняемый охотником по низковатому лесу, что рос на краю плато. Снег всё падал, сугробы становились выше, а волшебник следовал по проторенной дорожке. Одно благо, — понемногу силы возвращались, и он мог время от времени поднимать себя в воздух.
— Долго… ещё…? — задыхаясь, спросил рив, когда удалось отвоевать у Дружка очередной привал.
Каждая такая остановка вызывала в том бурю негодования, киноцефал рвался вперёд как пёс с цепи, он чувствовал близкую свободу… и, видимо, не только её.
— Уже б дошли, Тупая Морда!
— Прости, прости, но видишь ли, я немного поистрепался в пути.
— А всё потому что ты дурак!
— Повторяешься.
Псоглав зарычал, отбежал на несколько шагов, вскинул голову, принюхиваясь, перебежал в другое место и вновь понюхал воздух. Так четыре-пять раз.
— Скорее, человек, скорее!
— Что за спешка? Я понимаю, что тебе не терпится от меня избавиться, но…
— Хищная плоть, — ответил Дружок, продолжая водить носом из стороны в сторону, — я чую её запах. Хищная плоть где-то недалеко! Не хочу защищать тебя от неё, Тупая Морда!
— Что такое…
— Нет времени! Времени нет! Ты израсходовал своё время на глупости, Тупая Морда! Шевелись!
Они пересекли каменистую область и деревья вокруг стали понемногу вытягиваться, питаемые более плодородной почвой, однако голых каменистых участков, с которых ветра срывали снежное покрывало, тоже виднелось в достатке. Труднее всего было перебираться через проточенные водой овраги.
— Почти, — хрипло поведал Дружок, замерев у крупного яйцевидного камня, присыпанного снегом, — почти на месте. Иди тихо… они не любят солнце и выходят только по ночам, но на нелюбви всё и заканчивается. Оно не убивает их, так что если услышат, выберутся на поверхность и сожрут. Тебя, сожрут, — я убегу.
— Рад, что ты уверен в своих силах, — ответил маг. — За время нашего совместного пути ты так и не сказал мне, кто они.
Гнутая морда псоглава обернулась на мага, брови приподнялись, в маленьких чёрных глазках явственно прослеживалось недоумение.