ийским огнем. – Неужели вы бросите их умирать в безвыходной ситуации, когда окружившие их враги жаждут кровавой мести?
– Наша Великая армия уже погибла, мой дорогой Бертье, – ответил Наполеон, особо напирая на слово «уже», – но милая Франция пока жива. Прежде чем мы еще раз встретимся на поле боя с этими исчадиями ада под красными знаменами, с их дальнобойными пушками и адскими машинами, способными истреблять любые количества солдат, нам должно сначала как следует подготовиться. Но если мы попытаемся выручить то, что и так уже погибло, то навсегда останемся на этом поле боя, а вместе с нами погибнет и сама Франция. Поэтому настоятельно прошу вас поторопиться, пока еще имеется возможность в полном порядке отступить вместе с Гвардией, а не то вот-вот нас примутся поторапливать пинками в спину.
– Э-э-э-э, сир… – проблеял главный интендант граф Дюма*, указывая куда-то прямо в тыл, – вы только поглядите на это собственными глазами…
Примечание авторов: * Дивизионный генерал граф наполеоновской империи Гийом Матье Дюма никакого видимого невооруженным глазом прямого отношения к всемирно известному автору «Трех Мушкетеров» не имел. Его единственная дочь Анна-Аделаида умерла бездетной, покончив с собой после смерти в испанском плену ее мужа, бригадного генерала Жана-Батиста Франчески.
Решительно обернувшись, Император бросил взгляд туда, куда указывала рука его главного интенданта. Преображение, произошедшее с ним в следующее мгновение, можно сравнить только с подменой одного человека другим. Собираясь на эту битву, все ценное (обозы с припасами, некомбатантов, художников, артистов, проверенных на предмет венерических болезней шлюх-маркитанток, а также госпиталь с ранеными) Наполеон оставил в захваченном два дня назад Колоцком монастыре. И вот теперь как раз с той стороны по дороге к Шевардинскому кургану приближалась колонна рычащих, свистящих* и лязгающих металлом механических чудовищ, бугристая шкура которых была покрыта зелено-желто-коричневыми пятнами, а длинные пушечные стволы не оставляли сомнений в их военном предназначении. Солдаты в уже знакомых мундирах цвета пожухлой травы, восседающие на спинах этих чудовищ и скачущие рядом с ними рысью на гнедых конях, не оставляли у Наполеона сомнений в том, что это к французам пришла окончательная погибель. Все то, что неведомый враг демонстрировал на поле боя ранее, не шло ни в какое сравнение с тем воплощенным в плоть ужасом, который Император имел возможность наблюдать сейчас.
Примечания авторов: * БМП-2 рычат, танки Т-80 свистят и все они вместе лягают гусянками.
Группы таких же чудовищ с солдатами на спинах и кавалерии наблюдались и южнее, у городка Ельня, а также севернее, за рекой Колочей. Хозяин всего этого механического зверинца как бы говорил французам, что спасения нет и бежать некуда. За сегодняшний день Наполеон Бонапарт уже узнал о дальнобойности пушек пришельцев, разгромивших его армию. Поэтому будь целью этих чудовищ исключительно убийство французских солдат, или уничтожение лично его, Императора французов, огонь по императорской Ставке на Шевардинском кургане и построенной в батальонные колонны Гвардии, был бы открыт в том момент, едва только они появились на горизонте. И неважно, что это такое – механизмы или организмы (или, может быть, и то, и другое вместе взятое); понятно, что оно обладает ужасной разрушительной мощью и не пощадит своего врага в случае сопротивления. А жить Наполеон хотел. Недаром же в нашей истории он целых два раза предпочитал плен славной гибели в бою. Вот и на этот раз, оказавшись перед лицом катастрофы, он отдал своим маршалам, командовавшим гвардейскими частями, распоряжение разрешающее открывать стрельбу и вступать в бой только в том случае, если приближающиеся чудовища сами откроют по ним огонь.
Впрочем, почти все эти боевые механизмы остановились метрах в пятистах от Ставки, после чего восседающие на них люди стали спрыгивать на земли и выстраиваться в такую же редкую цепь, какую Наполеон на этом поле боя видел уже неоднократно. Император не сомневался, что прикажи он своей Гвардии атаковать чужаков – и его храбрые солдаты, конечно же, выполнят приказ, но и полягут все до единого, как и кавалерия несчастного генерала Монбрена. Но одна машина из множества не остановилась, а, сопровождаемая десятком всадников и взрыкивая будто голодный тигр, направилась вверх по склону холма, почти не снижая скорости. По мере их приближения Наполеон с некоторым ошеломлением понял, что всадники, сопровождающие чудовище верхами, на самом деле являются лицами женского пола… причем весьма миловидными лицами. И такие же красотки, свесив ножки на бок, восседают на спине этого то ли организма, то ли механизма. И только один из седоков чудовища оказался мужчиной (скорее всего, командиром), ибо отличить офицеров от нижних чинов в этих невзрачных мундирах не смогла бы и самая проницательная Сивилла.
Впрочем, Наполеон почти не сомневался в том, что приближающееся к Ставке чудовище являлось именно механизмом. Еще в тот год, когда будущий император появился на свет, один полусумасшедший изобретатель предложил военному министру короля Людовика маркизу де Шуазель проект паровой телеги* для перевозки пушек. Построенный по этому проекту агрегат вроде бы даже что-то такое за собой возил по покрытому булыжником двору, но игрушка оказалось слишком дорогой. Годовой запас овса для пары лошадей обходился дешевле годового запаса дров для паровой телеги. Впрочем, возможно, это были инсинуации недоброжелателей, желавших засунуть в ссылку как изобретателя, так и покровительствующего ему военного министра, на должность которого было довольно много желающих. Ведь и в самом деле лошади хотят есть всегда – неважно, возят они пушку или нет; а дрова для паровой телеги потребны только в тот момент, когда она выполняет свою функцию.
Историческая справка: * Теле́га Кюньо́ (фр. chariot à feu (fardier) de Cugnot) – прототип автомобиля и паровоза, который был построен во Франции в 1769 году военным инженером Никола Жозефом Кюньо (фр. Nicolas-Joseph Cugnot).
Одним словом, Наполеон Бонапарт почти спокойно, не предполагая никаких подвохов, ожидал прибытия посланцев своего победителя, а окружавшие его генералы и маршалы старались брать пример со своего Императора. С другой стороны, будь на месте миловидных девиц вполне европейского облика потные раскосые мужики в засаленных халатах, французы бы еще повыкобенивались… но тут были таких красотки-девицы, по сравнению с которыми признанные парижские красавицы смотрелись как дешевые портовые шлюхи.
Подъехав почти к самой вершине холма, механическое чудовище остановилось и перестало яростно рычать; вместо этого с его стороны теперь слышалось только тихое угрожающее ворчание. Восседающие на его спине девки и их командир ловко спрыгнули на землю, а следом за ними спешились и всадники. Все вместе они взяли в полукольцо группу французских генералов и маршалов во главе с Императором, наставив на них стволы своих карабинов. Жесткие уверенные лица, прищуренные глаза, презрительные складки миленьких губок… м-м-м, небожительницы! Повелительный жест командира – и стволы опускаются вниз и отводятся в стороны. Но Бонапарт, уже успевший оценить выучку этих воительниц, уверен, что если кто из его окружения сделает хоть один неверный жест, может произойти непоправимое.
– Наполеон Бонапарт, император французов, – по-русски торжественно провозглашает командир пришельцев, переводчиком которому служит одна из девиц, – от имени самовластного князя Великой Артании Серегина Сергея Сергеевича, еще прозываемого Бичом Божьим, я, капитан его разведки, Виктор Коломийцев, провозглашаю вас и ваших людей личными пленниками моего сюзерена и командира. Также от имени князя Великой Артании я гарантирую отсутствие для вас всяческих ущемлений и поруганий чести, за исключением обязательства прекратить боевые действия и сдать оружие. Впрочем, офицеры и генералы могут оставить себе шпаги, а нижние чины ножи. В случае если вы отказываетесь от этих условий почетной капитуляции, то все вы – от Императора до рядового солдата – будете немедленно и достоверно убиты. На этом у меня все, и я жду вашего ответа, сир.
Выслушав этот столь странно сформулированный ультиматум, Наполеон задумался, потом кивнул.
– Я согласен с предложением вашего сюзерена, – ответил он, – но у меня остаются сомнения по поводу того, что скажет русский император, когда узнает, что ваш сюзерен объявил императора французов, его маршалов, генералов, офицеров и солдат своими личными пленниками, даже не потребовав у меня отречься от престола?
Капитан Коломийцев покачал головой.
– Мнение всероссийского императора Александра Павловича в данном случае не имеет совершенно никакого значения, – уверенно сказал он. – Дело в том, что мой сюзерен действует с ведома и по поручению Отца Небесного, иначе еще именуемого Творцом, Всевышним, первым лицом Троицы и Богом-Отцом. Примите это обстоятельство на веру, ибо Небесный отец не совершает чудес по требованию, а занимается этим делом только тогда, когда это служит воплощению Его Замыслов.
Часть 34
07 сентября (26 августа) 1812 год Р.Х., день первый, 16:05. Московская губерния, деревня Горки. Ставка главнокомандующего русской армией генерала от инфантерии Михайлы Илларионовича Голенищева-Кутузова
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.
После того как бедолага Наполеон отдал свою шпагу начальнику моего разведбатальона, битва прекратилась как бы сама собой. Еще метались по полю боя лошади, потерявшие своих всадников, еще стонали и взывали о помощи раненые, еще продолжали свое движение не получившие других указаний русские резервные части, но обстрел уже прекратился как с той, так и с другой стороны. Оглядываясь назад, солдаты побежденной армии видели, что над Шевардинским холмом вместо французского императорского триколора развеваются белое знамя капитуляции и алый стяг победителей. Ну а русские полки видели все это, даже не оглядываясь. В тот миг, когда французское знамя над Наполеоновской ставкой вдруг рухнуло как подкошенное, десятками тысяч луженых глоток громыхнуло яростное «Ура!» и им вторили мои полки, которые сегодня тоже не были на этом поле простыми статистами. Французские же полки, как и положено побежденным, угрюмо молчали. Их Император завел своих солдат на смерть в эту дикую Россию, и теперь они не знали, к добру это затишье или все самое страшное еще впереди.