Снова мужчины чредою сменяли друг друга… Бледные тени! Лишь ночь проведешь – и становится скучно. Только при этом томила меня непонятная жажда; прочь я старалась прогнать беспокойные смутные мысли…
И вот однажды, нежданно, «средь шумного бала» (как выражаются те, что пришли ниоткуда), зов ощутила я – сильный, отчетливый, властный… Впрочем, не зов. Это было сродни притяженью. Все всколыхнулось во мне, и, покинув своих кавалеров, стала искать я того, что был богу подобен. Много там было народу, но я б не смогла ошибиться – свет его ауры вел меня верной дорогой. Нет, не могло это мороком быть, наважденьем: всем существом восприняв его мощную сущность, я трепетала в волненье, и сердце мое колотилось… Жаром объята, увидеть его я спешила.
В тусклом сиянье огней наконец-то его я узрела. Темный его силуэт вдалеке я заметила сразу. Сумрачный облик его был окутан тоской и печалью. Над головою его ореолом незримым яркая, мощная аура власти сияла…
Я устремилась к нему, и неважно при этом мне было, как его имя и кто он такой, этот смертный. Как это странно – собой в тот момент не владея, шла я вперед, повинуясь его притяженью… С ним, только с ним я предамся утехам сегодня! Жар растекался внутри, ну а ноги несли меня сами… О, я сгорала в пожаре невиданной страсти! Тело мое трепетало в желании слиться. К счастью, никто из девиц рядом с ним не крутился.
Я появилась пред ним, как любовная дивная греза. Дальше было как будто во сне, упоительно-сладком, прекрасном… О безумие страсти, о яркий пожар вожделенья! Лишь чуть-чуть колдовства – и мой милый ничем уж не сдержан. Пляшут искры в бокалах, он шепчет мне тихо и жарко… Все мелькает в глазах; мы как будто возносимся к небу, а потом вместе падаем вниз, на согретую землю… Даже имя его не спрошу, без того мне давно уж понятно – он достоин меня, и не зря я его отыскала.
О, мы нынче безумию страсти сполна отдадимся… Ведь вся ночь впереди, и, сплетаясь, познаем блаженство. Я хочу, чтобы крепко держал ты меня в своих сильных объятьях… Будут звезды качаться, любовную песнь напевая… Будет ветер носить наши стоны по темным просторам…
Но наутро тебя я покину – заранее так я решила. Я хочу, чтобы тосковал и искал меня, молча страдая. Я не буду рабыней твоей, чтоб терпеть униженья. Я хочу быть манящей загадкой, мечтой, наважденьем… То, что с Зевсием было, теперь не должно повториться. Так что прощай, мой любимый герой богоравный, я улечу от тебя на простор, будто дикая гордая птица.
Четыреста семьдесят второй день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.
Бонапартий приплелся ко мне как побитая собака, причем как раз тогда, когда у меня шли занятия по тактике с господами генералами – как русскими, так и французскими. Вообще-то, должен признаться, у меня не было намерения численно увеличивать свою армию в этом мире, тем более за счет французских солдат. Еще чего. Меня и так уже стала напрягать разноплеменная многоязыкая армия, при дальнейшем расширении грозящая обратиться в неуправляемого монстра. Никогда и нигде я не должен больше пытаться воевать вместо местных.
Великая Артания потому и стала моим ленным владением, что антам было проще возложить верховные заботы на пришлого князя, который и оборонит, и рассудит, и помирит, и даст добрый совет. Больше нигде и никогда такой Артании больше не будет, да и в Китеж-граде вместо меня сейчас правят мои наместники. Я явлюсь туда с войском, только если молодому государству будет грозить опасность со стороны какого-нибудь неодолимого врага. Уже имеющихся у меня сил с запасом хватит, чтобы втоптать в землю и похоронить тех же тюркотов, а ничего страшнее там еще не водится. Так что пусть пока все идет как идет.
Если предполагать, какие мне еще могут быть нарезаны задания в будущем, становится понятным, что в девятнадцатом веке критических точек осталось две: Крымская война и война с турками за освобождение болгар. Благодарные болгары нам потом за это неоднократно жидко гадили прямо на головы, потом снова клялись в вечной дружбе, потом снова гадили – и так, наверное, будет до бесконечности. Сколько братушку не корми, он все равно на Европу смотрит. Так что избави меня Боже от обязанности спасать этих людей от турецкого ига. Могу не вытерпеть и наломать столько дров, что потом лет сто печь топить хватит. Пусть лучше их спасает кто-нибудь другой тот, кому на это не жалко ни времени, ни ресурсов, и согласный на то, чтобы вместо благодарности у него сплясали прямо на голове
Если двигаться еще выше, то в двадцатом веке критическими точками являются русско-японская война вкупе с первой русской революцией, потом первая мировая война вкупе с февралем, октябрем и гражданской войной, потом Великая Отечественная -победоносная, но стоившая огромных жертв… Ну, а дальше я просто не знаю. Критических точек много – это и смерть Сталина, и Карибский кризис, и позднебрежневский застойный геморрой, который привел к Горбачевщине, и девяносто первый год, и так далее, но там я абсолютно не представляю себе, что я со своими талантами могу сделать для исправления ситуации. Не люблю такого и не хочу этой работы, но если будет приказ изменить к лучшему судьбы тех миров, буду делать все что смогу и как смогу. Я человек военный и всегда выполняю приказы, чего бы мне это ни стоило.
Из сказанного выше можно сделать вывод, что армия наполеоновских времен, даже после переобучения и перевооружения, в разборках такого высокого уровня – это чуть меньше, чем ни о чем. Разве что в крымскую войну они будут при деле; но там опять русско-французский конфликт, а значит, использовать хоть русских, хоть французских солдат Бородина в нем не следует. Здесь, в этом мире, мне нужна вечная дружба между русской и французской империями, и совершенно не хочется будить в солдатах и офицерах старые обиды. Да и зачем оно надо? Мои лилитки и уже имеющиеся пехотные легионы без всяких проблем и угрызений совести при помощи местной русской армии и флота раскатают англо-французскую армию вторжения в тончайший блин.
Так что лучшим решением в данном случае было бы сформировать и обучить местные части, а потом вернуть их по принадлежности русскому и французскому императорам. России воевать и воевать против турок и прочих отморозков, а французам еще предстоит окончательно зачистить Европу, сломать Англию и уничтожить претензии Североамериканских штатов на доминирование в Америке. Вообще-то, если брать в широком масштабе, то после нас, русских, у французов была самая гуманная колониальная политика. За ними в этом деле следовали испанцы, которые порабощали, но не уничтожали местное население; на последнем же месте стоят англосаксы, которые впрямую загеноцидили коренное население северной Америки. Если Наполеон наденет на них узду, то хуже этому миру точно не станет.
И вот он, этот самый Наполеон, заходит ко мне в кабинет и видит, как его прославленные маршалы сидят вперемешку с русскими генералами и, подобно примерным школьникам, что-то пишут в блокнотах. Я диктую материалы лекции, а энергооболочка дублирует мои слова на латыни, которой в этом веке в достаточной степени владеют все образованные французы; ну а русские понимают мои слова без перевода. Хотя некоторые из них, в силу воспитания, французским владеют даже лучше, чем родным, дубляж все равно идет на латыни. Ибо нечего практиковать низкопоклонство перед западом. Тема занятия – рассыпной пехотный строй и его отличие от линейной тактики. Ведь стоит только внедрить пулю Минье – и прогресс в оружейных технологиях понесется с невиданной скоростью. Увидев, что все заняты делом, император французов тихонько садится в сторонке и мотает услышанное на отсутствующий ус. Пусть пехота не его стезя (он все же артиллерист), но все равно ему интересно. То, как огонь нарезных ружей выбивает артиллерийскую прислугу с дистанций, недоступных для картечного залпа, он уже видел. Остаются только известные уже несколько лет гранаты системы капитана Шрапнела, но и они не панацея, так как до переменной трубки человечество еще не додумалось. Противник тоже ведь не дурак, не будет стоять на четко отмеренной дистанции и терпеть, пока его расстреливают шрапнельными гранатами.
Но вот занятие закончилось, господа генералы и маршал дружно встали, попрощались и покинули мой кабинет. Мы с Бонапартием остались вдвоем. Я уже догадался, что у него ко мне какое-то неотложное дело, да только пока не мог догадаться, какое именно.
– Месье Сергий, – несколько помявшись, проговорил император французов, – я, конечно, извиняюсь за тот дебош, который учинил прошлой ночью…
Ну, дебош – это, конечно, слишком сильно сказано, хотя оторвался человек знатно. Мне уже доложили во всех подробностях, кто, что и когда. До этого, голышом, с голой же бабой на плечах, по городу у нас еще никто не бегал. Корсиканский, блин, похититель сабинянок. Но, с другой стороны, раз нет жалобы от второй участницы этого действа, так и извиняться не за что. Магическая звукоизоляция в местных домах работает безукоризненно, так что по городу можно по ночам хоть на танках ездить, и никто не проснется. Да и Гера была хороша. Инициатива в этом деле принадлежала исключительно ей, а Наполеон повелся на ее сексуальную провокацию, как подросток, впервые увидавший голую женщину. Поэтому я решил наплевать и забыть об этом… до лучших времен.
– …вы поймите, месье Сергий, что эта женщина просто свела меня с ума… – взволнованно говорил Бонапартий. – Даже Жозефина, как бы она ни была хороша в свои лучшие годы, не годится этой даме и в служанки. После встречи с ней я одновременно и окрылен, и разбит вдребезги расставанием; и это поражение, пожалуй, может быть пострашнее того, которое вы нанесли мне на поле боя. Помогите мне разыскать эту незнакомку и уговорить ее выйти за меня замуж, после того как я разведусь с австриячкой. Кому нужна жена, которая внешне блюдет приличия, а внутри себя истово ненавидит и боится своего супруга?
– Друг мой, Буонапарте, – сказал я в ответ, – вы даже не представляете, как вам не повезло. Та, что стала избранницей вашего сердца, на самом деле является богиней Герой, бывшей супругой бывшего верховного бога Зевсия, за неумеренное интриганство засунутого мною в такую дыру, из которой нет выхода даже такому могущественному существу. Поскольку такая ссылка для внешнего мира равносильна смерти, Гера объявила себя свободной женщиной и в знак протеста против прошлых похождений своего бывшего благоверного тоже ударилась во все тяжкие. А протестовать там было против чего. Месье Зевсий явно исповедовал принцип, что всех баб не … но к этому надо стремиться. Вот и Гера за те полтора года, что она путешествует вместе с нами, постоянно меняла мужчин. В одном из предыдущих миров она попыталась было остепениться, покреститься и выйти замуж, но ничего из этого не вышло. Через месяц тихой домашней жизни ей все это надоело, в результате чего она развелась с тем мужем и снова ударилась в загул, сильнее прежнего. Подумайте, нужна ли вам такая жена и согласится ли она вообще выходить за вас замуж даже при всех моих уговорах?