Услышав эти слова, немного было успокоившийся Великий князь Николай снова впал в великое смущение. С одной стороны, ему, разумеется, хотелось отправиться к армии, а если позволит случай, то и побывать в этой самой Великой Артании. Но, с другой стороны, маменька явно не одобрит такого путешествия, а уж слова, которые она скажет по этому поводу, будут самым суровым образом вымараны из летописей, ибо императрицам, даже вдовствующим, следует выражаться со всей возможной благопристойностью, а не как носильщику, уронившему себе на ногу тяжелый сундук.
А вот, кстати, и вдовствующая императрица собственной персоной появилась на пороге, привлеченная неурочным шумом; она уже было приготовилась поднять шум призывая на помощь охрану, слуг, фрейлин и вообще всех, кто услышит ее крики, да так и застыла на месте, будто соляной столп, с открытым, словно беличье гнездо, ртом на покрасневшем от гнева квадратном лице. Это Дима Колдун погрузил мамашу двух императоров во временный стасис, чтобы та не оглашала окрестности самыми безобразными звуками скандала, какие только может издать женская глотка.
– А вот и маман, – прокомментировал это явление Александр Павлович, – она, конечно, хорошая женщина, но не без недостатков. Из сыновней деликатности мы с Константином совсем не вмешивались в то, как она воспитывала тебя и Михаила, но теперь мы видим, что это было ошибкой. Хотя сейчас об этом уже поздно говорить; надо думать, как исправить ситуацию, а не лить слезы по вырванным в драке волосам. Обратно их все равно не приставишь. Кстати, можешь не беспокоиться – присутствующий здесь Артанский князь заверил меня, что заклинание остановки времени не грозит нашей матери ничем, кроме состояния глубокого недоумения от того, что мы с тобой взяли и внезапно исчезли, будто провалившись под землю. Не знаю, быть может, попросить Сергея Сергеевича прихватить ее с собой и немного подлечить не только по части нервов…
– Брат, – сказал Николай, как только пришел в себя от новой порции новостей, – будь добр, представь мне своих спутников, а то они меня знают, а я их нет.
– Это Сергей Сергеевич, Артанский князь, – сказал император, – воин, полководец и государь, первый заместитель архангела Михаила в наших грешных мирах, иначе еще именующийся как бич божий. На самом деле у него множество владений, и Великая Артания – только одно из них, даже не самое ценное.
– Ну почему же… – сказал Серегин. – Это место ценно тем, что тамошние люди сами провозгласили меня своим великим князем, для чего добровольно отринули все племенные вольности и свободы, соединившись под моей рукой ради жизни в полной безопасности. Там мое войско в первый раз побывало в настоящем сражении, там мы учились воевать и впервые сокрушили жестокого врага, пришедшего на славянские земли только ради грабежа и насилия.
– А где это – Великая Артания? – с естественным любопытством спросил Великий князь Николай. – Мне никогда не рассказывали о таком месте.
– Великая Артания, – назидательно ответил Серегин, – это, в первую очередь, не «где», а «когда». Великая Артания – это пятьсот шестьдесят второй год от рождества Христова, бывший древнеславянский (по нынешним временам) племенной союз антов, соединившийся в государство ради отпора злобным соседям, прущим из степи на веси мирных землепашцев. Великая Артания – это ржание коней и стук копыт на бескрайних степных просторах, свист стрел и тот немузыкальный звук, с которым мечи сталкиваются в горячей сшибке. Это государство родилось в ужасе, ненависти и крови, разрушительного набега, когда решалось, кому из двух народов – антам или аварам – жить на этой земле, а кому уходить на страницы истории. Старшая дружина антов призвала меня с войском в защитники, признав своим Великим князем, и не прогадала. Враг был разбит и полностью уничтожен, а племенной союз превратился в быстро растущее государство, к которому с охотой присоединяются все новые и новые славянские и неславянские племена, ибо на востоке маячит новая гроза, имя которой – тюркоты…
– А разве так можно? – недоуменно спросил Николай Павлович, – чтобы простонародье само призывало к себе князей? Нет ли в этом какого бунта и не приведет ли этот факт к брожению умов?
– Во-первых – не простонародье, – ответил Артанский князь Серегин, – а старшая дружина, которую позже стали именовать боярством. Во-вторых – тогда только так и делалось: по такому же праву тремястами годами позже в Новгороде сел княжить призванный купно с дружиной ютландский ярл Рюрик. В-третьих – Польша, умом застрявшая в славянском младенчестве, до самого своего конца призывала себе королей со стороны. Но только то, что тысячу лет назад было актом мужества и величия, у нынешних пшеков превратилось в несмешную трагикомедию выбора – под какого иностранного принца или короля им лечь.
– Да, это так, – с мрачным видом подтвердил Александр Павлович, – если бы Сергей Сергеевич захотел остаться и править в своей Великой Артании, то он смог бы стать основателем династии, как Рюрик. Но он не хочет, а потому готовит себе в преемники одного молодого человека, к которому по наступлению возмужания и перейдет вся полнота власти. Также он не захотел править в московском царстве времен Смуты. А когда Земской собор все-таки избрал его на царскую должность, он быстренько назначил себе наследника-заместителя и отбыл по делам службы, повелев, чтобы, если он не явится в ближайшие три года, вся полнота власти перешла к тому человеку, весьма достойному представителю старшей на тот момент ветви Рюриковичей…
– Вам, наверное, трудно понять, – сказал священник, – что есть такие люди, которым власть не нужна сама по себе, но это действительно так. Именно среди таких людей Господь подбирает себе помощников и исполнителей для особо ответственных дел, ибо в противном случае результат будет печальным. В народе про такие дела говорят – «пустили козла в огород». Сергей Сергеевич не таков, и власть нужна ему только как инструмент для выполнения заданий Творца по перемене истории в лучшую сторону.
– Это, – пояснил император Александр Павлович, кивая в сторону священника, – отец Александр, голос, глаза и уши Отца и Сына и Святого духа. Если услышал в словах громыхание, как во время грозы, то знай – с тобой беседуют прямо с горних вершин, а твои слова попадают прямо к Богу в уши. Но такое, говорят, бывает нечасто, обычно Господь занят другими делами, и на отца Александра обращает внимание, если вокруг того происходит нечто экстраординарное.
– Очень хорошо, брат, – сказал Николай Павлович, – только скажи мне, что это за недоросль стоит позади Артанского князя с таким видом, как будто он как минимум принц крови?
– А это, – ответил император Александр, – отрок Дмитрий, который, несмотря на свою молодость, является сильнейшим волшебником в окружении Сергея Сергеевича. Именно благодаря ему маман стоит сейчас себе спокойно в уголке и совсем не мешает нам устраивать свои дела.
– Да, это именно так, – подтвердил Артанский князь, – этот юноша – один из сильнейших волшебников нашей команды. Но он принципиально не создает каких-либо смертоносных или калечащих заклинаний, и каждый раз старается не навредить людям.
– Так что решайся, брат, и пойдем, – сказал Александр Павлович, – только исповедовавшись отцу Александру и получив от него пасторское наставление, я понял, как затягивала меня эта суета, в которой второстепенное стоит над основным, а внешняя мишура подавляет внутреннюю суть.
– Хорошо, брат, – сказал Николай, – если ты говоришь, что так надо, то я готов. Но как же наша мать – она что, так и будет стоять тут соляным столбом, на радость злоязыким слугам и придворным?
– Хорошо, – пожал плечами Серегин, – мы можем взять вашу мать с собой, а потом, в целости и сохранности, вернуть ее обратно…
– Погоди, Сергей Сергеевич, – сказал отец Александр, – ты бы мог попросить Лилию, чтобы она вернула Софии Марии Доротее Августе Луизе молодость и красоту шестнадцатилетней девушки, а заодно подкорректировала ее склонность к преждевременной полноте? Как вы думаете, ваше величество и ваше высочество – от такой процедуры характер вашей матери улучшится или останется таким же желчным и въедливым?
Братья сначала обалдело переглянулись, потом почти синхронно кивнули.
– Да, – сказал Александр Павлович, – вторая молодость и красота – это будет воистину царский подарок.
– Тогда хорошо, – сказал Серегин, делая знак двум дюжим лилиткам. Те аккуратно подхватили стасис-статую вдовствующей императрицы и повлекли ее прямо в открывшийся межмировой проход. Следом порог миров перешагнули Александр Павлович и Николай Павлович, вслед за ними на ту сторону прошли отец Александр, Дима-колдун, и самым последним в тридесятое царство шагнул артанский князь Серегин, окончательно запирая за собой проход.
Четыреста семьдесят девятый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости.
Антон Витальевич, по прозвищу «Танцор».
Если сравнивать меня теперешнего и того, кем я был раньше – то это два совершенно разных человека. Мне даже неприятно вспоминать себя прежнего – того «танцора», над которым рад был глумиться детский оздоровительный лагерь «Звездный путь». Теперь, когда меня зовут Танцором, в это прозвище больше не вкладывают никакого негативного оттенка. Просто это как бы второе имя, позывной, который мне дан, чтобы я был таким же, как они, и ничем не выделялся. Тот «танцор» – неуклюжий, смешной, нелепый и, самое главное, никчемный, – теперь остался далеко в прошлом. И когда любимая просит рассказать об этом периоде моей жизни, я стараюсь уйти от темы, ведь плести про себя небылицы мне не позволяет отсутствие воображения… Я понимаю, что это все комплексы, но ничего с этим пока поделать не могу. Я будто бы вижу себя тогдашнего со стороны – и осознаю со всей ясностью, насколько я был инфантилен, обидчив, горделив. И все это отражалось на моей внешности. Окружающие без труда угадывали во мне неудачника.
С тех пор все основательно изменилось. Могу сказать, что нынче я вполне успешен и счастлив. Сбылись мои главные мечты: у меня есть любимая девушка и любимая работа. Нереида Илла без ума от меня. Да разве ж мог я когда-либо мечтать, что такая красавица будет моей? Илла очень талантлива и имеет поразительную пластику. С моей помощью из нее вышла прекрасная танцовщица… Я не устаю любоваться на нее. И всегда вспоминаю тот наш первый танец в голубом свете луны… Именно тогда меня пронзила любовь к ней. Я понял, что мы созданы друг для друга. Это было совершенно новое чувство, ошеломившее меня. Ее нежное, легкое тело трепетало в моих руках, и все ее движения выражали влечение; и так это было восхитительно, что, казалось, мы оба парим над землей… И близость с ней тоже была божественной, наполненной романтикой и нежностью.