Комната снова погрузилась в молчание. Оно было таким вязким и тяжёлым, что давило на плечи. Я хотела уйти, но ноги будто приросли к полу.
– А почему ты назвала его штурманом?
– Это такая игра. В детстве мы играли в пиратов. Я была капитаном, а Паша штурманом. С возрастом его прозвище только подтвердилось. Он по-прежнему тот, кто ведёт меня сквозь все невзгоды. И так будет всегда.
Если я боялась увидеть в глазах Эккерта безразличие, то сейчас испугалась того, что видела в них сожаление. Он ловил каждое моё слово, въедливо вглядываясь в лицо, изучая каждую эмоцию. Он переживал! Всё, что я рассказала ему, он переживал вместе со мной. Его голос был отрешённым, но глаза врать не умеют. Пусть сейчас он был под завязку накачен алкоголем, пусть он ничего не вспомнит на утро, но сейчас он скорбел вместе со мной. Смятение окатило холодной волной, захотелось спрятаться от пронизывающего взгляда – мне совсем не нравилось то, какие чувства он во мне пробуждал.
– Ты что-нибудь ел? – попыталась я переменить тему.
– Я пил, – Эккерт вздёрнул подбородок.
– Это я вижу. Тебе нужно что-то съесть, чтобы утром не было плохо.
– Да и пусть, – Максим махнул рукой.
Я подошла к нему ближе и присела на корточки, потянув к себе бутылку. Думаю, ему на сегодня хватит и того, что уже выпито. Глаза Эккерта постепенно смыкались, и голова то и дело заваливалась набок. Он держался из последних сил. Даже удивительно, как они у него оставались на то, чтобы расспросить меня о брате.
– Давай оставим это здесь, – я отставила скотч в сторону, – а тебя уложим на кровать.
Я с трудом подняла Максима на ноги, отбившись от его вялых попыток сопротивляться, и приобняла за талию. Довела до кровати, едва удерживая его прямо и с облегчением повалила на одеяло. Всё-таки весил он прилично, несмотря на свою стройность.
– И с чего ты вздумал так нажираться? Ещё и в одиночку, как алкоголик.
– Просто сегодня такой день, – пробормотал он в подушку.
– Сегодня самый обычный день, среда.
Я перевернула его на спину и накрыла одеялом. Совершенно забыв о том, что ему не хочется чужих прикосновений, помогла ему устроиться на постели и поправила сбившиеся на лоб волосы. Кожа под пальцами была тёплой и влажной. Пока глаза его были закрыты я рассматривала лицо Максима, подмечая даже мелочь – едва заметные веснушки на носу, жилка на виске, у самой границы роста волос маленький белеющий шрам, который раньше я не замечала, и уже такие знакомые морщинки вокруг век. А ведь он красив. Когда он был так спокоен как сейчас, когда уходила вся его холодность, он становился по-настоящему притягательным. Мой взгляд опустился на его губы, чёткие и ровные, на чуть опущенные уголки, и этого хватило, чтобы в животе разжёгся крохотный огонёк, на который тут же слетелись бабочки. Он был так близко, что чувствовалось размеренное горячее дыхание.
– Я понял, что обидел тебя, – прошептал он сонным голосом, распахнув глаза. – Ещё утром понял…
– И поэтому напился?
Его лицо вдруг стало серьёзным и отрешённым. Он снова был где-то далеко, не со мной. Я привстала с кровати, но его рука оказалась на моей ладони, удерживая возле себя.
– Я не считаю тебя продажной. Никого из вас, кому я предлагал договор, я не считал шлюхами. Вам нужны были деньги, а мне – секс. Обмен…
– Так себе сделка, – проворчала я. – Если это благотворительность, лучше бы потратил их на голодающих, а сам завёл бы постоянную девушку.
Он поморщился как от боли:
– Тебе не нравится то, что мы делаем?
Я задумалась. Мне определённо нравился секс с Эккертом. Пусть в нём не хватало чувственности и нежности, но это было очень приятно. Но всё же было что-то тревожащее в том, как мы этим занимались.
– Потому что это должно быть не так… между мужчиной и женщиной.
– А как, по-твоему, должно быть? – уголки губ чуть дрогнули.
– Ну… – я запнулась. – У тебя когда-нибудь были отношения? Не такие… А обычные.
Он медленно покачал головой, не отводя взгляда.
– И ты никогда не любил, – произнесла я утвердительно, ни секунды не сомневаясь в своём доводе.
– Это значит, что со мной что-то не так?
– Да, с тобой точно что-то не так. Ты затворник, у тебя нет друзей, ходишь в обносках, все твои отношения договорные, а ещё… – я невольно вздохнула, – не целуешься.
– Это слишком… Слишком личное… такое, что пробуждает это чувство… – Эккерт отвернулся, сдвинув брови. – Оно отвлекает.
– Да, с тобой определённо всё не так, – я подоткнула под него одеяло, укутывая словно капризного ребёнка, и будто невзначай провела рукой по его груди. – Спи.
Я неслышно привстала и погасила свет, когда Максим закрыл глаза и снова впал в забытье. Но уже у самой двери услышала его слабый голос:
– Ты не обязана…
– Что? – с непониманием спросила я.
– Твоя забота… Это не входит в договор.
– Мне так хочется, – я прислушалась, ожидая ответа, но уловила только мерное дыхание. Он уснул. Простояв на пороге комнаты ещё немного, я нехотя прикрыла за собой дверь. Меня так и тянуло остаться, прилечь рядом, пока Максим ничего не осознавал, и слушать его дыхание. Как быстро моя ярость сменилась состраданием и жалостью. Ещё полчаса назад я готова была накинуться на него, а сейчас хотелось прижать к себе и убаюкать. Всё верно, с ним что-то не так. И, кажется, со мной тоже. Я начинала забывать, что для меня это всего лишь сделка. А теперь ростки неясных мне пока чувств стали произрастать откуда-то из самых холодных и тёмных уголков моего сердца.
Нельзя.
Это всего лишь договор. И эти чувства не прописаны ни в одной его строчке.
Глава 21
– Если вы скажете, что он вас снова обидел, я уволюсь!
– Я здесь не за тем, чтобы жаловаться.
Марк отступил, пропуская меня в номер. Вид у него был и правда виноватый, даже из обычно идеальной причёски выбились несколько прядей.
– Дорогая моя, простите, но он хотел видеть вас немедленно. Мне ничего не оставалось, как всё ему рассказать. Он даже слушать ничего не захотел…
– Я не злюсь на вас, – я жестом остановила поток слов. – У вас не осталось ещё тех таблеток, которые вы давали мне от похмелья? Это не для меня. Ваш хозяин опустошил натощак почти полную бутылку скотча и отключился.
Марк обречённо вздохнул, похлопав себя по карманам.
– Ожидаемо.
– Что значит ожидаемо? – я нахмурилась, вспомнив остывший ужин и слова Эккерта: "Просто сегодня такой день". – У него сегодня день рождения?
– Нет, моя дорогая. Повод совсем невесёлый.
Марк прошёл в ванную комнату, откуда вернулся через полминуты, неся лекарство.
– Так что за повод? – спросила я, забирая у него из рук таблетки.
– Годовщина смерти его матери, – обречённо произнёс Марк. – Но сегодня он позвал вас, и я подумал, может, в этот раз обойдётся.
– Не понимаю… – я в растерянности застыла, не осознавая до конца смысл сказанного.
– Обычно, – Виардо пожал плечами, – он запирается в одиночестве и остаётся недоступен до полудня следующего дня, а затем из комнаты выползает его тень, помятая и безжизненная. Но в этот раз он попросил организовать ужин, где будете только вы вдвоём. Честно, я надеялся на лучший исход, ведь мне показалось, что он к вам… привык. Он что-нибудь говорил?
Я молча покачала головой, пытаясь разобраться в сказанном Марком. В пылу ссоры Максим бросил, что сегодня я была нужна. Я даже не придала этим словам значения, думая, что он имеет в виду просто секс. А причина кралась в том, что… ему была нужна поддержка? Ужин наедине для того, чтобы изгнать из его головы мрачные мысли и помочь? С чем? С болью утраты? Неужели этот лишённый чуткости и слабости человек всё же способен на чувства?
– Знаете, это очень мило, что вы проявляете заботу о нём, – Марк слабо улыбнулся и показал на зажатые в моей руке таблетки. – Мне это и правда импонирует. Но я не хочу, чтобы пострадало ваше сердце. Не дайте ему разбить его.
Пожелав доброй ночи, я вернулась в номер Максима. В баре достала бутылку воды и заглянула в спальню, прислушиваясь к малейшему движению. Эккерт спал в том же положении, в каком я его оставила несколько минут назад. Я поставила воду и лекарства возле кровати и на несколько секунд остановилась, вглядываясь в спящее лицо, прежде спокойное, а теперь напряжённое. С его губ сорвался тихий стон, а закрытые веки чуть подрагивали, словно ему снился кошмар.
Меня так и тянуло прикоснуться к Эккерту, потрогать покрытой мелкой испариной лоб, поправить одеяло, пригладить растрепавшиеся волосы. Он выглядел сейчас таким беспомощным и уязвимым, что не хотелось оставлять его одного, пусть бы на некоторое время.
Я уже сама не могла понять, что чувствовала к Максиму. Влечение перемежалось с жалостью и гневом, а привязанности претили все сказанные им обидные слова. Да, с ним всё было не так. Такой непоколебимый снаружи, но сломанный внутри человек, скрывающий от всех свои слабые стороны, одной из которых была тоска по ушедшей матери. Он словно маленький мальчик злился, не зная, как по-иному выразить свои чувства. Срывался в драку или припадал к бутылке с алкоголем, не понимая, что доверие поможет гораздо лучше справиться с болью. Если бы Марк не рассказал об истинной причине его состояния, сам бы он ни за что не поделился со мной. Значит, не хочет, не доверяет.
Но почему мне это было так важно? Будто не хватало своих проблем. Всё говорило о том, что лучше держаться от Максима подальше, но будто вопреки меня непреодолимо тянуло к нему. Главное – помнить о заключённом соглашении и не дать прорасти во что-то большее тем зарождающимся чувствам, что я к нему испытывала. А пока я не видела ничего страшного в том, чтобы сидеть с ним рядом, наблюдать за движением его век и ловить редкие тихие стоны.
Выждав несколько минут, я вернулась в свой номер, где меня ждали одиночество и тревожная тишина. На столе так и остался недоеденный завтрак – за весь день никто не пришёл убрать комнату. И первым моим желанием было выбросить всю испорченную еду в помойку. Взгляд упал на мусорное ведро, в котором одиноко болтался смятый кусок картона. Наклонившись, я вытащила визитку Даниэля и расправила на ладони. В тусклом свете золотом сверкнул номер и имя.