Я притихла на сиденье, прижимая к себе сумку. Её не отобрали, а с ней и телефон. Воспользоваться связью сейчас было затруднительно, трубку бы попросту отобрали. Но, если это и в самом деле похищение, как я думала, надо оставаться спокойной и не паниковать. И уж тем более не провоцировать. Я не в том положении, чтобы идти против четверых мужчин. Сейчас слишком многое стояло на кону, чтобы подвергать риску то, что я смогла отвоевать – мой дом, моего брата, нашу семью.
Знать бы куда меня везли. Поначалу машина двигалась через город, огибая гранитную набережную Невы, устремляясь дальше на север, и вскоре свернула на кольцевую. Мы направлялись в сторону Выборга. Я старалась запомнить хоть какие-то приметы, но ночь поглотила всё, что находилось за пределами дороги, изредка освещая новостройки неподалёку, да и сквозь тёмные окна разглядеть что-то толком было нельзя. В поздние часы движение стало редким, позволяя двигаться с большой скоростью, но водитель не спешил. Все присутствующие сохраняли молчание, радио было выключено и только шум мотора сопровождал нас всю поездку.
Через какое-то время машина свернула с магистрали, углубляясь в лес. При виде плотной чащи холодный пот прошиб испариной. Дорога была темна, освещаемая только фарами, и казалась такой узкой, что двое не разъехались бы. Картины, одна страшней другой, предстали перед глазами. Что же Манцевичу от меня нужно, раз он завёз меня в это злачное место? Какой ещё разговор он собирается со мной вести в этой глухомани?
Только бы выбраться живой и невредимой.
Кажется, я забыла как дышать, искоса посматривая на своих похитителей. Мне казалось, что меня везут на казнь, не предъявив обвинений и не огласив приговора. Давящая тишина в салоне становилась всё более напряжённой, и в миг, когда я готова была опуститься до мольбы, деревья расступились перед высокими металлическими воротами. Они медленно распахнулись, позволяя машине заехать внутрь, где нас встречали несколько мужчин.
Оружие – первое, что бросилось в глаза. У каждого висела кобура с пистолетом. Если раньше я не хотела садиться в машину, то теперь не желала её покидать. Но как только мы остановились, один из сидевших рядом парней выволок меня на улицу.
– Поаккуратней, – процедил Дмитрий, отпихивая грубияна. Но от поданной им руки я тоже отказалась, обхватив себя за плечи.
– Где мы?
– Моя тихая гавань. Здесь нас никто не побеспокоит.
От этих слов мурашки пробежали по спине. Из всех звуков тут и правда было слышно только стрёкот сверчков. Ни шума трассы, ни голосов соседей. Возможно, что на несколько километров вокруг не было ни души. А если и связь сюда не добралась, то у меня были большие проблемы.
Широкий подъездной двор тускло освещали фонари, чуть дальше стоял большой дом, к которому вели каменные дорожки, украшенные низкими кустами. Дмитрий отступил, приглашая войти. Шанса сбежать сейчас у меня не было. Насколько можно было судить территория была окружена сплошным забором и, кажется, выход здесь был один.
Я неохотно сделала несколько шагов под пристальными взглядами оставшихся во дворе мужчин и вошла внутрь.
Обстановка дома была богатой в лучших традициях заправских олигархов. На мой вкус вся это позолота, мрамор и мягкие ковры выглядели чересчур вульгарно, будто хозяин застрял в девяностых. Широкая лестница с кованными перилами вела на второй этаж, расходясь в стороны. Плотные занавески закрывали окна, не давая разглядеть, что происходит снаружи.
Мы остались одни, и от этого нервная дрожь усилилась. Засунув руки в карманы брюк, Дмитрий стоял недвижим и внимательно рассматривал меня, нагоняя ещё больший мандраж. Я почувствовала себя куклой, выставленной на обозрение без возможности скрыться от липкого взгляда.
– Не хочешь что-нибудь выпить?
Я покачала головой.
– Ну же. Ты всегда любила красное вино. Пино нуар.
Ногтями я впилась в свои ладони, стараясь не показать, как испугана. Он принял меня за другую. И вновь я не могла понять, оговорка ли это? Моя мать обожала пино нуар, но никак не я. Да и откуда Манцевичу знать о моих предпочтениях?
Неясные подозрения прокрались в голову. Он явно не в себе, да к тому же накачан наркотой. Ему кажется, что перед ним Татьяна Воронова, с которой он был когда-то знаком. Только вот беда – она была мертва уже четыре года.
Я сжала крепче сумку, сквозь ткань нащупав телефон. Надо было отвлечь его, подыграть хоть на минуту, чтобы воспользоваться крохотным шансом, и я натянуто улыбнулась, закивав.
– Да, конечно. Не откажусь.
Манцевич улыбнулся в ответ и исчез за дверью, ведущей в чулан. Судя по его торопливым шагам времени было в обрез, не больше нескольких секунд. Я сунула руку в сумку, схватила телефон, разблокировала экран и на миг застыла – сообщения от Максима так и остались открыты. Не думая, нажала кнопку вызова и вынула руку за мгновение до того, как Дмитрий вернулся, неся в руках бокалы и бутылку.
Оставалось только молиться и постараться успокоить сбившееся дыхание. Но что дальше? Что, если в этой глуши не действует связь? Что, если на другом конце никто не снимет трубку? И если на звонок ответят, если услышат… Максим за тысячи километров отсюда, а я в неизвестном мне месте. Даже если бы звонок прошёл, предпринять ничего нельзя. Теперь я осталась один на один с человеком, которого до жути боялась.
Дмитрий откупорил бутылку и наполнил бокалы. Я взяла из его рук свой, но не решилась сделать глоток, хотя выпить для храбрости не помешало бы. Надо было выудить информацию о местонахождении, не привлекая лишнего внимания.
– Это ваш дом? Очень уединённо. Мы где-то недалеко от Медного озера?
– Чуть дальше, – Манцевич кивнул. – Три года здесь не был. Недавно только вернулся. Нравится? Подумал, здесь будет лучше, чем в городской квартире. Тут так тихо.
Слишком тихо.
– Это какой-то посёлок?
– Нет, земля принадлежит мне, – Дмитрий обвёл руками холл, – двести три гектара хвойного леса вдали от города и людей.
Мне хватило мужества принять эту информацию без эмоций.
– Что я тут делаю? Вы буквально силой увезли меня. Это похищение.
– Таня, ну что ты волнуешься? – он облокотился на колонну, откинув голову и ухмыляясь. – Я просто хотел поговорить.
– Моё имя Мила!
Я смотрела как каменеет лицо Манцевича, как углубляются морщины. Его высокая фигура остолбенела, взгляд опустел. Будто кто-то выключил все его чувства. С минуту я ждала, что он что-то скажет или хотя бы двинется, но он продолжал стоять словно статуя, вписанная в интерьер его безвкусного особняка.
– Дмитрий?
От звука своего имени он вздрогнул и посмотрел на меня всё теми же пустыми глазами.
– Вы хотели мне что-то сказать? – аккуратно спросила я.
– Да, – он нервно рассмеялся и потёр переносицу. – На секунду мне показалось… Неважно. Вот как бывает… Ты веришь в прощение?
– Боюсь, я вас не понимаю.
– С тех пор, как я увидел тебя в Риме, я уверовал во второй шанс. Так много грехов, взятых на душу, так много ошибок. Должно быть в аду есть отдельный котёл с моим именем, – он оттянул ворот рубашки. – Я почти не сплю. Всё, что раньше меня радовало, перестало интересовать, даже аппетит пропал. Я всё время, каждую секунду думаю о тебе. Ты стала моим призраком. Я искал тебя в Риме, на Сардинии, в Париже. Куда бы ни отправился этот хер, ты следовала за ним как послушная собачонка. Но теперь… Теперь ты со мной.
Я отступила. Если до этого Манцевич пугал меня, то теперь самый настоящий ужас сковал всё тело. Его голос охрип, лицо покраснело, взгляд лихорадочно горел, а зрачки стали такими широкими, что полностью затмили серый цвет глаз. Словно дикий зверь он смотрел на меня не отрываясь и не спеша стал шаг за шагом приближаться.
– Если бы ты знала, как я себя корил, что не смог тебя удержать. Я думал, такое невозможно. Что исправить свои ошибки нельзя. Но ты вернулась в мою жизнь. Это же само провидение! Мой шанс получить твоё прощение.
– Мне не за что вас прощать, – я продолжала пятиться. – Вы ведь не сделали мне ничего…
– Я потерял тебя уже однажды, но больше этого не повторится.
– Что значит потеряли? Я ведь никогда…
– Четыре года я скорбел. Моя душа без тебя истлела и погрязла во тьме. И тут вдруг ты! Восстала словно феникс из пепла. Упала прямо мне в руки. Что это, если не судьба?
Боже! Он сошёл с ума.
– Вы ошибаетесь…
Я не успела и пискнуть, как он рванул ко мне и захватил в капкан рук. Бокал, что я держала, упал, разливая красное пятно на светлый ковёр. Резкий запах туалетной воды, смешанный с потом и выпитым вином, ударил в нос, вызывая тошноту. Все попытки отбиться были бесполезны. Стальные объятия не оставляли шанса вырваться.
– Вы не в себе, – воздух с трудом поступал в лёгкие. – Я не она!
– ОНА! – взревел Манцевич. – Лучше! Моложе! Те же глаза, те же волосы… те же губы.
Он впился в мой рот жёстко, больно, языком стараясь проникнуть внутрь. Это было так ошеломительно, что на несколько мгновений я замерла, не понимая, что это поцелуй. Извращённый и ненасытный, похожий на удар. Его руки стали пробираться под юбку, жадно сжимая кожу, и тем самым подарили мне свободу. Моя ладонь со звоном обрушилась на его лицо и тут же обожглась от боли. Но это возымело действие. Дмитрий отшатнулся, схватился за щёку и посмотрел на меня с нескрываемым восхищением.
Я с отвращением вытерла губы и отбежала к двери. Дёрнула ручку на себя.
Заперто!
В неверии я продолжала колотить дверь, кричать, но она не поддавалась. Меня обдало ледяным холодом. Я снова оказалась на мрачной кухне, снова испытала тот же липкий страх и ужас, только шансов убежать как раньше у меня теперь не было. Я в ловушке. В лесу, вдали от людей, спасения, заперта в комнате с обдолбанным психом, который думает, что перед ним моя почившая мать.
За спиной раздался скрипучий смех.
– Ты ошибаешься. У вас так много общего. Взять хоть эту пощёчину. Та же страсть, тот же характер. Всё, что так меня восхищало, всё осталось с тобой.