«Форд» вдруг свернул на обочину, захрустев по гравию.
Изумленная, она повернулась к Тревису и увидела, что он вдавил в пол педаль тормоза и смотрел прямо на нее, и взгляд его блестящих глаз был резким и жестким.
Они сидели при включенном двигателе, одни посреди пустыни. Солнце поднималось из-за горизонта.
– Я возвращаюсь, – сказал он наконец.
Она сидела, не шевелясь, прижавшись спиной к дверце.
– Гаскин и ее мальчик – это свет за пределами тьмы, – сказал он ей. – Звезды за пределами неба. Они – все, чего у меня никогда не было, а ты старая и сухая, но эта женщина и мальчик, они теплые и мягкие, и слово «любовь» – не из тех слов, что ты понимаешь, и не из тех, что я понимал, пока не узнал мальчика, потому мальчик – мой друг, и я еду к ним, они – мой пункт назначения. Если мне суждено быть тем, что я есть теперь, то они будут моей кровью и мы останемся вместе, потому что ночь и звезды – это не для тебя.
Он склонился над рулем. Его трясло, несмотря на его решимость, было видно: он боялся. Но даже в этот момент Рю не переставала его любить. Ее собственное выражение лица казалось ей странным, эта расслабленность, которой она не знала с того утра, много десятилетий назад, когда очнулась измененной и обнаружила у себя в кровати бескровное детское тельце, когда ее бледный ее покинул.
Предательство.
– Но, – сказала она, – солнце…
– Вылезай, – сказал он, скаля ей зубы. – Вылезай из моей машины, сука.
Он увидел, как все рушилось у нее перед глазами – все ее планы, все их совместное будущее. За мгновения до этого в ярко-зеленых шарах ее глаз вращались бесчисленные звезды, а теперь чернота посередине быстро расширялась, затмевая весь свет ее вселенной, целые ее галактики. Всевозможные ужасы закружились перед ней, мысли стали бессвязными, возникла невыразимая мешанина образов: лысеющее существо в рваном, поношенном костюме; цилиндр; семнадцатилетний мальчик, ласкающий ее сосок, пока она лежит на спине и смотрит на сосновые стропила сарая, с которых капает птичье дерьмо, и чувствует запах сена; парень с девушкой трахаются в переулке в городе, где он никогда не бывал; слова, нагромождение слов, которые могли бы сложиться в рассказ, стихотворение или ложь, которую она не сказала.
Ему как раз хватило времени, чтобы осознать масштаб причиненной им боли, после чего она бросилась на него и схватила его за горло.
Она прижала большие пальцы к его глазам и вдавила бы их в глазницы до самых костяшек, если бы он не ухватил ее за волосы и не оттащил от себя, услышав, как что-то хрустнуло у нее в шее.
Она плюхнулась на сиденье – он выскочил из кабины и, схватив ее за лодыжки, вытащил наружу. Новая горячая кровь придавала ему решимости, кричала в его венах. Рю ухватилась за руль, перевернулась на спину и испустила яростный вопль, от которого Тревис застыл на месте. Тогда она приподнялась и вцепилась во фланелевую ткань его рубашки. Затем прижалась к нему и вонзила зубы ему в шею. Укусила его так, что он чувствовал, насколько ее зубы остры и как их много, это были не зубы молодой симпатичной девушки, а зубы акулы, или тигра, или бешеного волка, или всех сразу, и их были тысячи, многие тысячи.
Он попятился назад, к шоссе.
Она обвивала его ногами, цеплялась пальцами за волосы.
Она глубоко зарылась ему в горло. Порвала плоть в месте, где правое плечо соединялось с шеей. Он взял ее обеими руками за бедра и ударил о кузов своего кемпера. Раз, другой – оба с боевым кличем, и оба она теряла хватку на его шее, но к третьему удару отпустила совсем и упала на обочину.
Он прислонился к кемперу и увидел, как она поползла от него на четвереньках.
На желтой линии, делившей шоссе пополам, она обернулась и легла на спину, глядя на него. Одна бретелька платья упала с ее плеча, бедро испачкалось в грязи, а кровь – его кровь – стекала по лицу и ниже, между грудей, пропитывала розовые лепестки на платье. Она легла и стала облизывать губы, почесала лицо тыльной стороной запястья, потом лизнула руку и рассмеялась. Указала на него и улеглась поудобнее, положив руки на живот, как ребенок.
Ее острые зубы ярко сверкали своей белизной.
Он сел в пикап и захлопнул дверь.
Тревис завел двигатель и повернул руль влево, зашуршав гравием, и как только пикап задним ходом выехал на дорогу, передом на восток, он затормозил.
Рю лежала на дороге и все еще смеялась, катаясь и держась за живот. Ее заливал свет фар.
Он нажал на педаль газа.
Она не пошевелилась, но он столкновения не ощутил.
Вместо этого ему показалось, будто он заметил, как мелькнули белые крылья, взмывая вверх и унесшись в ночь, а потом пикап резко остановился и встал на шоссе с работающим двигателем. Красный свет задних фар заливал участок асфальта, где она должна была находиться, и он был пуст. Тревис немного посидел неподвижно, после чего вдавил педаль в пол и поехал прочь, навстречу наступающему утру.
«Солнце взойдет. Рассвет заберет ее».
А он вскоре после этого будет уже на травянистом холме, и женщина с мальчиком будут ждать его на крыльце фермерского дома, протянув к нему руки. И они войдут вместе, втроем, держась за руки, в сияющие в небе Врата Света.
«Я волк, – подумал он. – Смотрите, что я сделал».
Он прижал ладонь к шее и почувствовал, что оттуда, заливая рваную плоть, сочилась кровь.
«Я свободен».
Где-то позади, в цепкой темноте, продолжала смеяться Рю.
Вторник
Поздним утром шоссе мерцало впереди, где соединялось с небом.
Сотрудник полиции штата, на чьем бейдже стояло имя Кайо, сидел и наблюдал за пикапом с кемпером, считая до десяти. Он взглянул на ориентировку, прикрепленную к его приборной панели. «Форд» стоял на обочине с незаглушенным двигателем в двадцати футах от него. Подкрепление – через пятнадцать минут. Кайо прочитал молитву Деве Марии и отстегнул «Моссберг 590» от крепления на приборной панели. Затем вылез из машины и осторожно направился к пассажирской стороне кемпера. Гравий хрустел у него под ботинками. Кайо выкрикнул: «Полиция штата!» и вскинул «Моссберг» в боевое положение, прицелившись к пассажирскому окну, но кемпер оказался пуст. Кайо услышал шорох: по гравию шагал кто-то еще. Он уловил что-то слева, краешком глаза. Развернул дробовик, но запнулся: к нему приближался ковбой, высокий и худой, весь в крови, лицо его скрывалось под полями черной соломенной шляпы с белым шнурком.
«Господи Иисусе, что за…»
Эта мысль, промелькнувшая в голове у Кайо, оказалась последней.
Тревис ударил по стволу дробовика ломом, и тот отлетел вправо, разрядившись, изрешетив кемпер и разбив стекло. Тревис ударил полицейского дважды в голову, и его серая фетровая шляпа отлетела и приземлилась на асфальт. Дробовик грохнулся на обочину. Полицейский привалился к кемперу. Тревис пнул оружие в кусты и схватил противника за волосы, затем откинул голову назад и всадил плоский конец лома полицейскому в горло. Затем Тревис опустился на колено. Вытащил лом, снял с лица нижнюю повязку и присосался к кровоточащей ране. Хлещущая кровь пропитывала его одежду.
После этого Тревис оттащил тело в патрульную машину и усадил на пассажирское сиденье. Увидел на приборной панели ориентировку с фотографией, где он сам стоял перед своим пикапом с кемпером. Затем вернулся к «Роудраннеру», взял красную канистру с бензином, полил им труп и машину. Этот процесс всколыхнул в нем смутное воспоминание об огне и крупном мужчине, темном и страшном, который возвышался над пламенем, объявшим целую деревню. Тревис чиркнул спичкой, и машину охватил огонь.
Он сел в пикап, положив полицейский дробовик на соседнее сиденье, и двинулся на восток. В зеркало заднего вида он глянул всего раз – и увидел черную колонну дыма, гибельно вздымающуюся к ярко-голубому небу.
Проснулся Ридер поздно. Голова была тяжелая, как ведро мокрого песка. Он выбросил одну пустую бутылку из-под виски и долго смотрел на вторую, которую не открывал. Пописал ярко-желтой мочой и принял горячий душ. Потом, когда брился, вспомнил о кафе рядом с офисом и, одевшись, нацепив значок и кобуру, нахлобучив шляпу, вышел узнать, подают ли здесь завтраки.
Кафе и офис мотеля были закрыты. Над почтовым ящиком была записка: «Уехали на ярмарку. Гостя прошу оставить ключ в ящике».
Ридер огляделся на пустой стоянке: кроме его машины, не было видно ни одной.
– Похоже, это ко мне, – сказал он.
Ридер потянулся и направился к торговым автоматам. В кармане у него лежало пятьдесят центов. Он купил пачку крекеров с арахисовым маслом и проглотил один сразу целиком. Поднял взгляд на фермерский дом на холме, на скрипящую мельницу за ним, сияющую лопастями в золотистых лучах солнца. Сам дом был рубежа столетий – старый и потрепанный. На подъездной дорожке стоял припаркованный универсал. Ридер подумал о женщине, которая регистрировала его накануне. Она была молода и хороша собой. Он отвернулся.
На стоянке для трейлеров за мотелем, менее чем в пятидесяти ярдах от Ридера был припаркован порядочно побитый пикап «Форд» с кемпером «Роудраннер» на кузове.
Ридер не шевелился.
Он долго простоял так с набитым ртом, пережевывая крекер.
Ветер стучал по металлочерепице какого-то сарая.
Ридер спрятал остаток крекеров в карман рубашки и скрылся из поля зрения. Быстро прошагал по крытому переходу мотеля к патрульной машине, открыл дверь, наклонился в салон и схватил приемник. Затрещал голос молодого диспетчера.
– Машина три, десять-семьдесят-один, – сказал Ридер. – Офицеру нужна помощь. Прием.
– Вас понял, машина три. Каковы ваши координаты? Прием.
– Пятнадцать миль к востоку от Сьело-Рохо, «Сандонер Инн». Я опознал пикап «Форд» и кемпер по ориентировке. С кем я разговариваю, сынок? Прием.
– Барнс, сэр. Прием.
– Барнс, я хочу, чтобы ты позвонил в Уэйко и связался с Сесилом Каспером, Техасские рейнджеры, компания F. Скажи ему, что Джон Ридер его нашел. Скажи, что я сказал везти всё и всех сюда. Прием.