Воскресный день перед началом занятий; пикник у бассейна: вареные сосиски, сыр ломтиками, вялые соленые огурцы, арбузы, изрубленные на куски кем-то явно ведущим с этими фруктами кровную вражду, передающуюся из поколения в поколение. Поскольку все лето они провели на озере, это был их первый в сезоне — и последний — набег на общественный бассейн. Орион щеголял в оранжевых шлепанцах, с радужной маской для ныряния и игрушечным плавником на спине. Бен натянул шорты цвета хаки и рубаху на пуговицах, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, что он не собирается плавать. Клод надел бикини, поскольку Пенн обнаружил, что никак не может сказать сыну: «Тот купальник, который ты обожаешь, хорош дома, но не годится для выхода в люди», — потому что Рози не стала бы говорить: «Мы гордимся тобой наедине, но стыдимся тебя в бассейне».
Они заняли стулья, стол, уголок газона, чтобы разложить полотенца, очки и ласты. Все плоские поверхности казались липкими от подтаявшего мороженого. Поздние летние пчелы, которых нелегко было сбить с толку, обнюхивали бутылочки с лосьоном от загара. Темные части дорожки слишком раскалились, чтобы можно было сделать по ним больше пары шагов босиком. Весь мир пропах хлоркой и сахаром. Кое-кто из детей приставлял ко лбу ладонь козырьком — разглядывали Клода. Кто-то стал тыкать пальцами, кто-то засмеялся. Парочка — а может, и больше — взрослых поднесли ладони ко рту и под этим прикрытием шептались за их спинами, словно, подумалось Пенну, это могло как-то скрыть, о чем они говорили, если учесть, как они пялились на его семейство. Подбежал одноклассник Ригеля и Ориона.
— Крутой плавник! — сказал он Ориону.
— Спасибо.
— А почему твой брат в бикини?
— Не знаю, — пожал плечами Ригель, потому что действительно не знал. Да и что еще на это можно было ответить?
— Странный он.
— Ага.
— Спорим, я прыгну с трамплина и подниму больше брызг, чем вы двое?
— Не сможешь.
— А вот и смогу!
И все помчались доказывать каждый свою точку зрения.
Взрослых отвлечь от темы было труднее, но добавить было особо нечего по той же причине: а что тут на самом деле скажешь? Злой гений Рози с автобусной остановки, соседка Хизер, подскочила и без предисловий требовательно спросила:
— Где вообще Клод взял этот купальник? Я имею в виду, у вас же только парни в семье.
— Получил в подарок от бабушки, — правдиво ответила Рози, а потом так же правдиво добавила: — Она женщина.
Несколько отцов подошли к Пенну с разными вариациями на тему «какой красивый розовый бикини!», словно в него был одет не сын, а он сам, так что Пенн раскланялся и поблагодарил, и те, похоже, замешкались с продолжением.
Дежурный спасатель начал выступление со слов:
— Ого, ну и наряд у вашего сынка!
— Верно, — согласился Пенн. — Я говорил Ориону, что искусственные плавники хороши только в океане, но ведь мы живем в Висконсине, что тут поделаешь!
Кто-то вывалил в бассейн упаковку пластиковых стаканчиков и мешок золотых рыбок, и дети стали массово нырять, поднимая волну, стараясь поймать одних другими и унести домой. Казалось, все дети на тридцать километров в округе собрались в одном бассейне и плавали за золотыми рыбками, сами как золотые рыбки. Даже Клод, который еще не научился плавать под водой, по-собачьи плюхая, гонялся за одной из них. Зато Бен соорудил себе типи[3] из шезлонга, сложив головную и ножную части над головой, точно крылья, и заполз внутрь собственного частного треугольника из пластиковых ремней. Пенн залез к нему и умостился рядом, как мог, свернувшись, точно мокрица, а вот гигантские волосатые ступни пришлось оставить снаружи.
— Ты в порядке, золотко?
— Нормально.
— Почему не плаваешь?
— Не хочется.
— Ты беспокоишься из-за школы?
Бен пожал плечами. И не ответил.
— Ты беспокоишься из-за перехода в среднюю школу? Из-за того, что пропустишь один класс? Что никого там не знаешь? Что будешь младше остальных? Что пойдешь в один класс с Ру?
Молчание.
— Я приставучий?
— Да.
— Да — я приставучий?
— Да, я из-за этого беспокоюсь.
— Из-за чего именно?
— Из-за всего. И из-за всего остального тоже.
— Из-за всего остального тоже?
— Я беспокоюсь из-за средней школы, из-за того, что пропущу один класс, никого не знаю, слишком маленький и потому что я настолько умнее Ру, что учителя не хотят ему верить, когда он говорит, что я его брат. Беспокоюсь, что друзья будут думать, что я думаю, будто слишком умный, чтобы общаться с ними, хоть я так и не думаю, хотя это так. Я беспокоюсь о том, что после физкультуры придется принимать душ вместе с целой толпой других ребят. Я беспокоюсь из-за ИЗО, потому что оно обязательный предмет, а я в нем полный ноль. Я беспокоюсь о Клоде, потому что другие дети будут смеяться над ним, и обращаться с ним плохо, и, может быть, попытаются навредить ему, а ему до того и дела нет. И тебе с мамой тоже.
— Нам есть дело, — мягко возразил Пенн.
— Почему вы позволяете ему носить этот купальник?
— Он его обожает.
— Он может обожать его у Карми, где есть только мы, но здесь… все шепчут у него за спиной гадости. Все пялятся. Это так странно!
— Мне кажется, он не обращает на это особого внимания. — Пенн наблюдал за Клодом на другой стороне бассейна, который пел колыбельную своей спасенной золотой рыбке и укачивал стаканчик с ней на согнутой в локте руке, как младенца. — Разве уметь не обращать внимания не вежливее, чем не давать поводов о себе шептаться? И не лучше в качестве подготовки к детскому саду?
— Не знаю, — вздохнул Бен.
— Вот и я не знаю, — признался отец. А потом: — Это всё?
— Всё — что?
— Это всё, что тебя беспокоит?
— Меня еще беспокоят эти рыбки. — Бен сощурился на заходящее солнце, глядя в сторону бассейна, в котором золотые рыбки метались, точно лисы, уходящие от детей-гончих. — Не думаю, что они в состоянии справиться с таким количеством хлорки и стресса.
— Как и ты, — кивнул Пенн.
— С хлоркой или со стрессом?
— Ну, первое можно с себя смыть в душе, но, думаю, последнего у тебя в последнее время слишком много.
— Я ничего не могу с этим поделать, — сказал Бен.
— Выбери что-то одно.
— Одно — что?
— Одну вещь из списка поводов для беспокойства. Вложи всю тревогу в нее. Беспокойся вволю, столько, сколько нужно. Но только о ней одной. Всякий раз, когда какой-то из других поводов влетит в твои мысли, бери это беспокойство и направляй все на ту же одну вещь.
— Но это то же самое количество беспокойства, только не такое размазанное, — возразил Бен.
— Объединение — это хорошо, — заверил отец. — Если отдашь всю тревогу какой-то одной вещи, вскоре осознаешь, что тревоги слишком много для нее одной, и начнешь беспокоиться меньше, будешь ощущать бóльшую власть, держа ее на переднем плане сознания, и это поможет меньше беспокоиться. Что ты выберешь? Список получился длинный. Что в нем беспокоит тебя больше всего?
Пенн ожидал, что это будет общий душ, или Ру, странно ведущий себя в школе, или вся эта тема «самый умный/самый маленький/самый младший».
Но Бен даже не задумался.
— Клод. На данный момент. Больше всего меня беспокоит то, что случится с Клодом, когда он в этом году пойдет в старшую группу сада.
Пенна это тоже беспокоило, и беспокойство нарастало постепенно и незаметно, но он последовал собственному совету. Дети, которые пялились на Клода, родители, которые сплетничали, одноклассники, которые смеялись, соседи, которые язвили исподтишка, знакомые, которые отпускали бестактные комментарии насчет того, что и близко их не касалось, незнакомцы, которые хмурились, брат, который переживал, — Пенн выпарил все эти тревоги до сухого остатка, который мог пересыпать в банку от варенья, задвинуть ее как можно дальше на полку холодильника и забыть о ней, по крайней мере на время. Было легко поверить, что, когда кончится лето и снова начнется учебный год, все будет по-новому, прежние тревоги скукожатся, иссохнут и улетят прочь, как осенние листья. Поверить было легко, только гарантии не было.
Следующим утром Клод спустился вниз, чтобы в первый раз идти в старшую группу сада. На нем было платье «чайной длины» — выстиранное, отглаженное и, даже мама не могла этого отрицать, соответствующее такому выдающемуся случаю, — и он заливался слезами, сжимая в руке пластиковый стаканчик с водой и совершенно неподвижной, перевернувшейся кверху брюшком золотой рыбкой.
Воздушные течения и другие ветры
В то время как Рози ломала голову над вопросом, как отговорить его от платья, Клод нечаянно, пребывая в печали, выплеснул на подол дохлую рыбку. Искупавшись в купели слез, соплей и разочарования, ему пришлось снять платье и удовлетвориться старой красной сумочкой из лакированной кожи, принадлежавшей Кармело, которую Рози согласилась дать в качестве компромисса, понадеявшись, что сын сможет успешно выдать ее за не самый удачный на свете ланч-бокс. Она положила сэндвич с арахисовым маслом и джемом, банан, брецели и — как особое лакомство в честь первого учебного дня — печенье с шоколадными кусочками (присовокупив записку) в эту сумочку, чтобы придать ей сходство с ланч-боксом. Детский сад у Клода был с полным днем — шесть часов сидеть тихо, следовать правилам, быть вдали от дома, где его любили — все — больше всего на свете. Бен и Ру отбыли на первый день занятий в средней школе. Орион спустился к завтраку с наклейкой с изображением глазного яблока между бровей, и, когда Рози начала расспрашивать, зачем это ему понадобилось, подмигнул одним из двух других глаз. Так что сумочка Клода была всего лишь седьмой или восьмой по счету из числа забот мамы тем утром.
Но когда она в конце дня приехала в школу[4], младшего сына нигде не было видно, а Орион с Ригелем вылетели наружу со звонком, крича: «У Клода неприятности, у Клода неприятности». Потом распахнулась дверь детского сада, высыпая в подставленные с готовностью объятия родителей крохотных детишек, всех, за исключением