— Ладно, — ответил на это Пенн в первый раз, как приходилось отвечать на все остальное, включая рожок мороженого. — Отличная идея.
Рози сказала:
— Когда вырастешь, сможешь стать кем захочешь, малыш. Кем угодно.
Она, разумеется, намеревалась его подбодрить. Эти слова задумывались как заверение, что она верит в своего маленького сына, что его будущее безгранично, потому что он умный, талантливый, вдумчивый и трудолюбивый; что он, короче говоря, сможет заниматься всем, чем только захочет. По ее прикидкам, к тому времени, как он к этому будущему придет, ему перехочется быть кошкой, или поездом, или рожком мороженого, так что неспособность достичь этих целей уже не будет его расстраивать. Вот что она имела в виду.
Каким бы замечательным Клод ни был, ему, однако, было всего три года.
— Мама?
— Да, золотко?
— Когда я вырасту и стану девочкой, я начну все с начала?
— Начнешь с начала — что?
— Начну с того, что стану младенцем.
— Что ты имеешь в виду, золотко?
— Мне придется начинать быть девочкой с самого начала и снова расти? Или я буду девочкой того же возраста, какого буду я, когда вырасту и смогу стать девочкой?
— Что-то я не поняла, — призналась Рози.
— Я хочу быть маленькой девочкой, когда вырасту, но, когда я вырасту, я больше не буду маленьким.
— А-а-а, понимаю, — но она не понимала. — Я думаю, ты вряд ли захочешь быть маленькой девочкой, когда вырастешь. И не думаю, что захочешь быть поездом, или кошкой, или рожком мороженого.
— Потому что это глупо, — заявил Клод.
— Вместо этого ты, наверное, захочешь получить работу. Может, это будет работа фермера или ученого. Или что-то такое, о чем ты пока не думал. Это нормально. У тебя еще много времени, чтобы решить.
— А есть девочки-фермеры и девочки-ученые? — спросил Клод.
— Конечно, — заверила его Рози. — Я, например, девочка-ученый.
— Ну, тогда я тоже хочу, — решительно заявил Клод. — Быть девочкой-ученым. Можно мне фруктовый лед?
— Конечно, — кивнула Рози.
Потом… тем же вечером, или на той же неделе, или в том же месяце? — ни Пенн, ни Рози не могли вспомнить, когда их спрашивали, снова и снова в течение многих лет, насколько упорным он был, насколько последовательным, насколько уверенным, — Рози посреди ночи распахнула глаза и обнаружила, что сын стоит рядом с ее кроватью.
— Привет, мама.
— Золотко! Ты меня напугал.
— Когда я буду девочкой-ученым, я смогу ходить на работу в платье?
Она заставила глаза сфокусироваться на часах — и пожалела об этом.
— Сейчас три часа четыре минуты, Клод.
— Да.
— Ночи.
— Конечно.
— Думаю, ты будешь ходить на работу в лабораторном халате.
— Это как мой плащик?
— Да, но обычно он белый. И без водоотталкивающей пропитки. И без капюшона.
— Ладно. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
И Рози уснула. Когда она спустилась к завтраку, Пенн сообщил:
— Клод желает знать, сможет ли надевать платье под лабораторный халат, когда будет девочкой-ученым.
— Я не против. — Рози, еще не принявшая дозу кофе, со слипающимися глазами, силилась не задремать.
— Я спросил, почему он хочет быть девочкой-ученым, а не просто ученым.
— И что он сказал?
— Чтобы можно было надевать платье под лабораторный халат.
В ноябре был день рождения Бена. Впоследствии, когда оказалось, что Пенну и Рози придется вести для врачей сфокусированную, наполненную подробностями хронику жизни, которую они вели скорее с подходом «на-грани-фола/на-автопилоте/на-честном-слове», они были благодарны за формирующие моменты, которые совпадали с днями рождения или праздниками, поскольку так можно было вспомнить, когда что случилось. Клод хотел испечь еще один торт, но Бену хотелось пирогов с тыквой и пеканом, которые он видел на всех оформленных к Благодарению витринах продуктовых магазинов, а кулинарные навыки брата пока не развились до пирогов. Тогда Клод сочинил для брата мюзикл, назначив на главные роли остальных братьев. Если сюжет и получился несколько туманным — в нем участвовали принцесса, крестьянин и (по какой причине, Пенн с Рози так и не сумели разобраться) две тучки с туалетными ершиками — то общее настроение было милым, а магнитофонная музыка — очень трогательной.
— Клод сам изготовил платье для принцессы, — говорила Рози. — Это было одно из моих старых — у нас есть мешок нарядов, с которыми играют дети, — но он нашил на него ленты, блестки и накидку, спадающую с плеч.
— У нас только сыновья, — всегда добавлял Пенн. — Кто-то должен был играть девочку в сценках и играх. Подумаешь, большое дело!
— Пока не наступило следующее утро, — подхватывала Рози. — Он все выходные проходил в платье, готовясь к выступлению. Говорил, что у него костюмные репетиции. После представления он его не снял, но и Орион не соглашался расстаться со своим костюмом тучки. Наряжаться — это весело. Клод даже в постель отправился в платье. На следующее утро я просила его снять платье перед тем, как идти в садик, и он ни в какую не хотел этого делать.
Рози приуменьшала. Он не просто не хотел этого делать. Это было единственной предсказуемой особенностью того утра: оно должно было точно вписаться в отведенный для него промежуток времени, а этого даже близко не случилось. Когда в шесть утра Рози проснулась, Клод был уже на ногах, сам сделал себе хлопья с молоком и смотрел «Улицу Сезам» в своем весьма помятом платьице.
— Переоденься в одежду для садика, — сказала она, на ходу целуя его в макушку. Пенн готовил завтраки. Она готовила обеды. — Клод, — крикнула она в сторону дивана, заклеивая пятый пакет с мини-крендельками, — переоденься в одежду для садика, пожалуйста!
Пенн сварил кофе, слава богу, а Рози разгрузила посудомоечную машину.
— Клод, золотко, — окликнула она, раскладывая складной табурет, чтобы дотянуться до полки, на которой обитали банки с вареньем, — одежда для садика!
Она поднялась на второй этаж, чтобы разбудить остальных. Ру принял душ. Бен принял душ. Ригель и Орион скандалили, не желая принимать душ, пока Рози не решила, что лучше горячая вода, чем чистые дети, и не разрешила близнецам отправляться в школу немытыми.
— Клод! Сейчас же! — настаивала она.
Пенн вынул чистую одежду из сушилки. Рози собрала принадлежности для внешкольных занятий, потом снова поднялась наверх, чтобы самой принять душ и одеться.
— Клод, — крикнула она вниз, — мы выходим из дома, как только я спущусь!
В 7:59 она была внизу, одетая, собранная и совершенно довольная собой, готовая подбросить детей, от Ру до Ориона, на автобусную остановку, а Клода в детский сад и вовремя успеть на работу — ни минутой позже 8:29.
Клод сидел на диване в платье.
— Клод! — завопила она. — Почему ты не одет для садика?!
— Я одет для садика.
— Ты до сих пор в платье!
— Я пойду в нем в садик.
— Клод, милый, сегодня утром у нас нет времени препираться. Мальчики опоздают на автобус. Иди переоденься.
— Нет.
— Я сказала, иди переоденься!
— Нет.
— Клод, — вмешался Пенн, — мама велела тебе приготовиться к садику.
— Несколько раз, — подчеркнула Рози.
— Ты не можешь говорить ей «нет».
— Нет, — сказал Клод.
— Клод. Я больше не буду тебя просить. Иди сними платье. И. Оденься. Для. Садика.
Тот залез на диван, встал, вытянул за спиной сжатые кулачки, точно разгонные двигатели, и завопил во весь свой тоненький голосок:
— Я одет для садика! — а потом бросился на ковер и зарыдал.
Рози и Пенн коротко переговорили одними взглядами. Пенн пошел сменить халат на джинсы, чтобы отвезти детей в школу. Рози села на пол рядом с рыдающим Клодом и погладила его по спине.
— Клод. Золотко. Пора ехать в садик. Ты хорошо себя чувствуешь? Разве ты не хочешь увидеть миз Даниэль и миз Терезу? Разве не хочешь увидеться с Джози, Тайей, Пиа и Эннли?
— Я должен быть в платье.
— Радость моя, в этом платье нельзя идти в школу.
— Почему? Джози ходит в садик в платье. Тая, и Пиа, и Эннли ходят в школу в платьях.
— Ты поэтому хочешь носить платье? Потому что все твои подружки ходят в платьях?
— Наверное, — предположил Клод. — И в колготках.
— Ну… Обычно мальчики не ходят в школу в платьях, — осторожно признала Рози. — И в колготках тоже.
— Я — не обычно, — заявил Клод. Это, вспоминала потом Рози, было так уже тогда.
— Мне кажется, это платье длинновато для садика, — она попробовала ступить на другой путь. — «Чайная длина» чуточку слишком официальна для такого случая.
— Что такое «чайная длина»?
— Это означает, что платье доходит тебе до щиколоток. Из-за этого трудно бегать по площадке. Разве подружки не носят коротенькие платья, чтобы можно было играть?
— Но оно у меня единственное, — прошептал Клод. — Я не знал, что оно слишком официальное.
— И ты проходил в этом платье все выходные. Оно грязное.
— Нет, не грязное. — Клод все еще хлюпал носом, продолжая буравить взглядом пол.
— Леди не носят мятые грязные платья.
— Правда?
— Да, они носят чистые и выглаженные.
— Все леди?
— Ну, настоящие, — уточнила Рози. Она, конечно, говорила не совсем искренне — и была заранее обессилена предстоящим долгим днем, — но эти слова навязчиво преследовали ее до самого вечера.
— О, — вздохнул Клод. — Ладно, — и посеменил в комнату, чтобы переодеться в толстовку и джинсы.
Но в машине с заднего сиденья раздался тонкий голосок:
— Мама!
— Да, малыш?
— Мне нужно другое платье. Короткое, неофициальное, для садика.
— Хорошо, милый. Мы можем поговорить об этом, когда вернешься домой.
— Спасибо, мама!
— Пожалуйста, золотко.
— И — мама?
— Да, малыш?
— Ты научишь меня пользоваться стиралкой, сушилкой и гладить?
— Это папина работа, — сказала Рози.
— Нет, моя, — возразил Клод. — Для нового платья. Ведь настоящие леди носят чистые выглаженные платья.