— И она слышала, что Берта вышвырнула меня с яхты?
— Лили!
— А знаешь, ведь именно так и было. Она сказала, что я пытаюсь женить на себе Джорджа Дорсета. Она сделала это, чтобы заставить его поверить, будто она ревновала. Не это ли она сказала Гвен Степни?
— Не знаю, я не слушаю всякие ужасы.
— А я должна их слышать, я должна знать, на каком я свете. — Она помолчала, а потом сказала насмешливо: — Ты заметила, как вели себя женщины? Они боялись меня отшить, пока думали, что я получу деньги, а потом отшатнулись от меня, как от зачумленной.
Герти молчала, и она продолжила:
— Я осталась посмотреть, что будет дальше. Все смотрели на Гвен Степни и Лулу Мельсон, я видела, как они наблюдают за тем, как поступит Гвен. Герти, я просто обязана знать, что обо мне говорят.
— Говорю тебе, я не слушала…
— Можно слышать и не слушая. — Она встала и решительно обняла Герти за плечи. — Герти, они собираются меня выкинуть?
— Твои друзья, Лили? Как ты можешь так думать?
— Кто кому друг в такие времена? Кто, кроме тебя, моя бедная доверчивая Герти? Один бог знает, в чем меня подозреваешь ты. — Она поцеловала Герти и зашептала капризно: — Ты никогда не изменишь свое отношение, но ты же и так потакаешь преступникам, Герти! Как насчет закоренелых, а? Потому что я совершенно неисправима, понимаешь?
Она выпрямилась во весь свой величественный рост, возвышаясь, как темный непокорный ангел над удрученной Герти, которая только и смогла пробормотать в ответ:
— Лили, Лили, зачем ты смеешься над такими вещами?
— Наверное, чтобы не заплакать. Но нет — я не из породы плакс. Я очень давно обнаружила, что от плача у меня краснеет нос, и это открытие помогло мне перенести множество обид в моей жизни.
Лили беспокойно обошла комнату, а потом снова села и подняла на взволнованную Герти сверкающий лукавый взгляд:
— Знаешь, я была бы не против получить это наследство. — Герти протестующе открыла было рот, но Лили повторила спокойно: — Вот именно, дорогая моя, потому что, прежде всего, эти люди не посмели бы тогда игнорировать меня, а если бы и так, это не имело бы значения, потому что я бы от них не зависела. Но теперь! — Ирония затуманила ее взгляд, и она склонилась к подруге, помрачнев лицом.
— Как ты можешь такое говорить? Конечно, деньги должны были достаться тебе, но, в конце концов, какая разница? Главное… — Герти помедлила и решительно продолжила: — Главное, что тебе нужно очистить свое имя, рассказать друзьям всю правду.
— Всю правду? — рассмеялась мисс Барт. — А что такое правда? Когда дело касается женщины, правда — это то, во что легче всего поверить. И теперь куда легче поверить в историю Берты Дорсет, чем в мою, потому что у нее большой дом и ложа в опере и быть с ней в хороших отношениях очень удобно.
Мисс Фариш все еще не сводила с подруги встревоженных глаз.
— А какова твоя история, Лили? Я не уверена, что хоть кому-нибудь о ней известно.
— Моя история? Я и сама не уверена, что знаю ее. Видишь ли, я никогда не задумывалась о том, чтобы заранее сочинить свою версию, как это сделала Берта, да если бы она у меня и была, я бы, наверное, не стала утруждаться, чтобы воспользоваться ею теперь.
Но Герти продолжала со спокойной убедительностью:
— Мне не нужна версия, придуманная заранее, я прошу тебя рассказать именно то, что случилось, с самого начала.
— С самого начала? — мягко передразнила ее мисс Барт. — Милая Герти, до чего же у добрых людей неразвитое воображение! Ведь все началось с моей колыбели, я полагаю, с того, как я росла, с того, что меня научили ценить. Нет-нет, я никого не виню в своих промахах, просто я хочу сказать, что это у меня в крови, от какой-нибудь злодейки-прародительницы, обожавшей удовольствия, восставшей против домашних добродетелей Нового Амстердама и возжелавшей вернуться ко двору Карлов! — Но Герти продолжала смотреть на Лили грустными глазами, и та сказала нетерпеливо: — Ты хочешь правды — что ж, вот тебе правда о любой девушке: как только о ней начинают судачить, ей конец, и чем больше она оправдывается, тем хуже. Добрая моя Герти, не найдется ли у тебя сигареты?
В душном гостиничном номере, в котором она нашла себе пристанище по возвращении в Америку, Лили Барт в тот вечер снова обдумала сложившуюся ситуацию. Это была последняя неделя июня, и никого из ее друзей в городе не было. Немногочисленные родственники, которые остались или возвратились, чтобы присутствовать на чтении завещания миссис Пенистон, уже после обеда снова упорхнули в Ньюпорт или на Лонг-Айленд, и никто из них не предложил Лили своего гостеприимства. Впервые в жизни она оказалась в полном одиночестве, не считая Герти Фариш. Даже в момент разрыва с Дорсетами она не ощущала себя так одиноко, поскольку герцогиня Белтширская, услыхав о катастрофе от лорда Хьюберта, немедленно предложила девушке свое покровительство, и под ее надежным крылом Лили имела почти триумфальный успех в Лондоне. Там она испытала сильнейшее искушение подольше задержаться в обществе, которое так и просилось, чтобы она его развлекала и очаровывала, и не уставало удивляться ее изумительным талантам в этой области. Однако Селден перед расставанием настоял на ее немедленном возвращении к тетке, и за то же ратовал приехавший в Лондон лорд Хьюберт. Лили не нужно было лишний раз убеждать в том, что покровительство герцогини — не самый лучший способ реабилитации в свете, к тому же, побаиваясь, что ее благородная защитница может в любую секунду сменить протеже, она неохотно приняла решение вернуться в Америку. Но, не пробыв на родном берегу и десяти минут, она осознала, что медлила слишком долго и ничего нельзя исправить. Дорсеты, Степни, Браи — все действующие лица и зрители драмы опередили ее со своими версиями происшествия. Да если и был хоть малейший шанс изложить свою, некое смутное презрение и нежелание удержали ее от этого. Она знала, что не могла рассчитывать на шанс объясниться или выдвинуть встречные обвинения, дабы вернуть прежние позиции. А если бы и могла, все равно отступила бы из-за того же чувства, которое удерживало ее от оправданий перед Герти Фариш, — это была какая-то смесь гордости и унижения. Несмотря на то, что Лили знала: Берта Дорсет безжалостно принесла ее в жертву, готовая на все, чтобы вернуть мужа, и несмотря на то, что ее собственное отношение к Дорсету было только дружеским, все же она прекрасно понимала, что, как жестоко заметила Керри Фишер, ее ролью в этой афере было отвлекать внимание Дорсета от его жены. Для того-то Лили и пригласили: такова была цена, которую она согласилась заплатить за три месяца роскошной, свободной и беззаботной жизни. Ее привычка решительно смотреть фактам в лицо в редкие моменты самоанализа не позволяла ей теперь придать случившемуся хоть каплю фальшивого лоска. Лили страдала из-за той самой преданности, с которой исполняла роль, предписанную ей по молчаливому соглашению, но эта роль была в лучшем случае некрасивой, и теперь она это видела во всех уродливых проявлениях собственного провала.
И в том же бескомпромиссном свете она видела вереницу последствий, которые повлек за собой этот провал, они становились все яснее с каждым днем ее изнурительной задержки в городе. Она оставалась отчасти потому, что ей было спокойнее от присутствия рядом Герти Фариш, отчасти потому, что не совсем знала, куда податься. Лили хорошо понимала задачу, которая стояла перед ней. Необходимо мало-помалу восстановить утраченные позиции, и первым шагом в этом деле было выяснить, сколько друзей у нее осталось. Прежде всего Лили питала надежды на миссис Тренор, которая была просто кладезем поверхностной благосклонности ко всем, кто мог ее развлечь или был ей полезен, а в шумной суматохе ее жизни голосок клеветы был слишком тих, чтобы его услышали. Но Джуди, хотя и была, наверное, информирована о приезде мисс Барт, ничем не проявила свою осведомленность и не прислала даже формальной записки с выражением соболезнований, как полагалось бы подруге. Любой встречный шаг со стороны Лили грозил опасными последствиями; осталось надеяться, что ей выпадет счастливый случай увидеться с подругой, и Лили знала, что даже в это время года есть возможность пересечься с друзьями, бывая в привычных для них местах.
С этой целью она усердно показывалась в ресторанах, завсегдатаями которых они бывали, где в сопровождении встревоженной Герти роскошно завтракала, как она говорила, в расчете на будущие поступления.
— Герти, дорогая, ты же не хочешь, чтобы я позволила метрдотелю думать, будто мне не на что теперь жить, кроме наследства тети Джулии? Представляешь, какое удовольствие мы доставим Грейс Степни, если она явится и увидит, что мы завтракаем холодной бараниной и запиваем чаем! Что закажем сегодня на десерт — «Кубок Жака» или персик «Мельба»?
Она внезапно уронила меню, и щеки ее порозовели, а Герти, заранее встревожившись, проследила за ее взглядом и увидела компанию во главе с миссис Тренор и Керри Фишер, выходящую из внутреннего зала. Встреча была неизбежна: леди и их спутники, среди которых Лили тотчас же приметила Тренора и Роуздейла, просто не могли пройти к выходу, минуя столик, за которым завтракали две подруги, и беспокойное поведение Герти тут же выдало ее с головой. Мисс Барт, напротив, выплыла навстречу на волне своей жизнерадостной грации, она не пряталась от своих друзей, но и не караулила их нарочно, и это придало встрече естественность, с которой Лили умела выходить из самых напряженных ситуаций. Миссис Тренор со своей стороны смутилась чрезвычайно, и в ее преувеличенно теплом приветствии сквозила чуть заметная отчужденность. Громогласную радость при виде мисс Барт она облекла в форму туманных общих фраз, в которых не было ни вопросов о ее планах, ни явного желания увидеться снова. Лили, хорошо разбиравшаяся в языке подобных недомолвок, знала, что и для остальных он предельно ясен, даже Роуздейл, пышущий важностью, как всегда в столь высоком обществе, сразу перенял градус сердечности миссис Тренор и небрежно поклонился мисс Барт. Тренор, красный от неловко