Я отметил, что могила матери Ханны уже успела порасти травой и холмик сгладился. Значит, она умерла довольно давно.
– Мне тоже жаль, – сказала Ханна.
Она покраснела, ее глаза наполнились слезами, словно несчастье только-только случилось и она еще не в силах совладать с горем. Ханна принялась обмахивать лицо ладонями, потом шумно выдохнула:
– Ее уже давно нет, а я скучаю… Вспоминаю каждый день.
Я больше ничего не спрашивал о маме. Не хватало нам обоим разрыдаться.
– Как ваша сестра – Джуди? Все еще в Вистлере?
Ханна рассмеялась:
– Боже упаси! Джуди смылась при первой возможности. Сбежала в Голливуд, чтобы стать знаменитой актрисой.
– И как успехи?
– Не знаю. Лично я пока не видела ее на экране. А ты?
Я умудрился не расклеиться, когда Ханна в свою очередь принесла соболезнования мне. Потом она проводила меня до погребальной конторы мистера Шеффера и отправилась дальше своим путем – на вокзал и обратно в Мемфис. Вот в чем заключалась прелесть маленьких городков до появления автомобилей. Все наиболее важные места располагались в пешей доступности друг от друга. Вокзал рядом с главной площадью, церковь рядом с бильярдной, больница рядом с кладбищем. Много лет спустя я вернулся в Вистлер после ординатуры, Ханна стала работать со мной, она сняла для нас помещение через дорогу от больницы. Слева был продуктовый магазин, справа – погребальная контора, а в конце улицы – кладбище. Как мы говорили, «чтоб два раза не ездить». Когда умирал пациент, мы одалживали каталку в продуктовом и сами везли покойного в погребальную контору, тем самым экономя его семье двадцать баксов – «Скорая» за меньшие деньги не повезет, хоть и ехать-то два шага.
В день, когда мы шли с Ханной с кладбища в погребальную контору, она мне объяснила, что, пока не готова плита, могилы всегда помечают колышками. Она ждала полгода, пока для матери изготовят надгробье.
– Можно подумать, эти плиты из чистого золота! – жаловалась Ханна. – Я несколько лет выплачивала долг. Не представляешь, как ужасно несколько лет платить за могильную плиту!
Кажется, она думает, что мы, Беннеты, до сих пор богаты. Неужели не слышала о нашем разорении?
– А давно вы уехали из Вистлера? – спросил я как можно небрежней.
– Незадолго до маминой смерти, – ответила она. – Дай-ка вспомнить… Она умерла шесть лет назад, то есть я переехала лет семь назад. А Джуди умотала в Калифорнию годом раньше. Мама, видно, уже была больна, но мне не терпелось убраться отсюда подальше, и я не заметила. И навещала редко… До сих пор не могу себя простить…
Я прикинул: когда ее мама приказала долго жить, я уже трудился на стройке плотины Гувера.
– Меня не было в городе, когда ваша мама умерла. Мне никто не написал о ее смерти.
Ханна пожала плечами:
– Ну, наши матери вращались в разных кругах. Хотя они дальние родственницы. Сколько-то-юродные сестры. Мама в девичестве носила фамилию Хорн.
– Я понятия не имел! – воскликнул я.
– Ну еще бы… – сказала Ханна. – Думаю, проблема в моем отце – родственники не считали его подходящей партией.
– Жаль, я не знал, что мы родня, – сказал я. – Сколько мы упустили! Могли бы дружить в детстве.
– О да! Мы с Джуди лупили бы всех, кто тебя обижал!
Мистер Шеффер объяснил, что в моем случае колышек не был временной мерой – дядя попросту не заказал плиту.
– У твоих родителей денег было в обрез. Или плита, или гробы… – сказал мистер Шеффер, виновато разводя руками. – Не в мешках же их хоронить.
Я ответил, что прекрасно понимаю, готов выплатить долги, в случае наличия оных, а также куплю надгробный камень.
– В рассрочку? – поинтересовался мистер Шеффер, который был в курсе нашей семейной драмы.
Тут я извлек пухлую пачку денег из кармана.
– Нет, сейчас расплачусь.
– Боже правый! – воскликнул мистер Шеффер. – Ты банк ограбил?
– Что-то вроде этого, – ответил я.
Уладив формальности, мы вместе вышли из конторы, и мистер Шеффер предупредил меня, запирая двери:
– Только дяде свои богатства не показывай – отберет! Уж он найдет способ.
– Не волнуйтесь, – сказал я, – мы не общаемся. И лично я скучать не буду, даже если никогда больше его не увижу.
– Грустно слышать… – вздохнул мистер Шеффер и погрозил мне пальцем: – Знаешь, говорят: «Не суди, да не судим будешь». Его впору пожалеть. Он всегда с ума сходил – как бы кому не досталось больше. И сам хапал с запасом при любой возможности. Жадность уже патологическая. Надо его простить.
– Ну, это не ко мне, – сказал я.
– Когда-нибудь поймешь, – сказал мистер Шеффер. – Ведь он тебе родня!
«Даже не напоминайте!» – подумал я. Вслух говорить не стал, хотя искренне желал, чтобы добросердечный мистер Шеффер держал взгляды на семейные ценности при себе.
Прощаясь, он осведомился о моих дальнейших планах. Я сказал: ищу работу. Он вспомнил, что его приятель держит погребальную контору в Оксфорде, штат Миссисипи, и ищет помощника. И если я вдруг заинтересуюсь – хотя, разумеется, навряд ли, – он с удовольствием напишет приятелю и замолвит за меня словечко. На следующее утро я уже был в поезде. Город Оксфорд находился всего в нескольких станциях от Мемфиса.
Я еще не распрощался с мечтой о медицинском образовании, поэтому поработать на кладбище было очень полезно. Там я излечился от всякого рода брезгливости по отношению к телам усопших, а также повидал самые разнообразные кончины – как безвременные, так и вполне ожидаемые. К тому же научился милосердию. Иногда приходилось быть единственным гостем на чьих-то похоронах… Мне тогда вспоминалась разорившаяся миллионерша Эйли Бауэрс. Она тоже умерла в нищете и полном одиночестве в трущобах Сан-Франциско. И кто провожал ее в последний путь – одному богу известно.
Признаюсь, дядю я иногда вспоминал. Думал – что с ним сталось. Он как-то написал мне в Оксфорд – вероятно, достал адрес у мистера Шеффера. Я разорвал его послание, не читая. Вскоре дядя Дэниэль позвонил в контору по телефону. Подошел я. Сразу узнав его по голосу, прохрипел:
– Вард Беннет здесь больше не работает!
– Вард, я… – начал дядя.
Остаток фразы я не услышал, потому что поспешно положил трубку на рычаг.
Жил я в комнатке над погребальной конторой, она досталась мне от предыдущего помощника, чему я был несказанно рад. Мне даже нравилось жить среди покойников. Они не лезут в душу и не пытаются сосватать тебе дочерей. Кроме комнаты, работа подарила мне еще пару приятных бонусов. Во-первых, когда я рассказывал о манипуляциях с телами умерших, девушки разбегались как тараканы – я тогда активно этим пользовался. Во-вторых, когда вычищаешь грязь из-под ногтей трупа, невольно начинаешь больше ценить жизнь.
Остаток пухлой пачки денег от Эмили я положил в банк. Мне было противно к ним прикасаться, однако наличие некой суммы на счету успокаивало. Нет, образование я оплатил сам. Мне дали вознаграждение как участнику войны. К тому времени я уже расхотел возвращаться в Йель. Закончил бакалавриат в Университете штата Миссисипи, потом – медицинский факультет в Мемфисе. Ординатуру проходил в Новом Орлеане.
Что-что? Как я попал в Новый Орлеан – в один город с дядей, если поклялся носа там не показывать? Я вам скажу. После погребальной конторы, ужасов войны и работы в «Скорой помощи» во время ординатуры я слегка смягчился. Много повидал неожиданных кончин и горьких слез раскаяния людей, что не успели помириться и простить при жизни. Как Макс говорил про модные костюмы, пробитые пулями в гангстерских фильмах, – «невольно задумаешься».
Когда мне пришло предложение из Нового Орлеана, я не слышал о Дэниэле уже больше пяти лет. Специально я его не разыскивал, однако подумал: если случайно встретимся, так тому и быть. Потом взял за обыкновение просматривать телефонную книгу на странице с буквой «Х». Потом обзванивать всех Дэниэлей Хорнов, не жалея мелочи. Проверял больничную документацию – вдруг он к нам забредет с аппендицитом, пневмонией или ножевым ранением. Безрезультатно. Словно и не было никогда Дэниэля Хорна.
Снедаемый виной, я решил серьезно взяться за дело, снова обратился к чаевым Эмили и нанял детектива. Он справился за неделю. Разузнал, что Дэниэль Хорн умер в 1941 году. Его тело долго пролежало в морге – никем не опознанное, потом было похоронено за государственный счет, где – неизвестно. Вслед за мужем сестры Дэниэль покончил с собой. Разумеется, я был расстроен. Бедный дядя. И я хорош – коню воздал больше почестей, чем кровному родственнику.
Глава двадцать шестая
Проезжали сегодня мимо дома? Я рад! Даже сфотографировали? Очень мило с вашей стороны! Это для книги? Нет? Хотите показать родным… Еще лучше. Будьте добры, подарите и мне снимок, когда проявите! Я ведь сам уже не выберусь, хоть на фотографию посмотрю!
Да, дом большой – мои родители мечтали наполнить его детворой, а в результате родился только я. Мама, вероятно, утешалась мыслью о многочисленных внуках, которыми я ее обеспечу. Представляла, как они съезжают по перилам, а она ругается. Если бы я знал, что вы и правда доедете, я дал бы вам ключ от царства, чтобы вы осмотрелись хорошенько. Там все по-прежнему, только мебель в чехлах от пыли. Стулья в простынях, словно призраки нерожденных внуков мисс Пэм. Боюсь, я ее разочаровал, оставшись единственным потомком, хотя повод гордиться тоже есть – она всегда мечтала о сыне-докторе.
Нет, женат я не был. Это кольцо Говарда-старшего. Я нашел его в старом носке, когда переезжал обратно в родительский дом. Что? Почему не женился? Не знаю… Слишком много повидал. Не повезло оказаться в нужном месте в нужное время и встретить ту единственную. Пропадал на работе. Упустил момент. Привык спать «звездочкой» посредине кровати. Миллион причин – выбирайте любую. Сколько-то-юродная сестра Ханна всегда смеялась. Говорила: просто мама внушила, что тебя никто не достоин ни в Мемфисе, ни в целом мире.
Очень надеюсь, что Ханна ошибалась, хотя похоже на правду, если честно. Я всегда возражал, не вдаваясь при этом в подробности, что был дважды, даже почти трижды влюблен и всякий раз мне разбивали сердце.