– Вы говорите как мой дядя, – заметил я.
– Да? И что же за человек твой дядя? Неисправимый оптимист и безнадежный романтик?
– Нет, он скорее был прожженным себе-побольше-отхапистом.
– Был? Он умер?
– Жив. Но умер для меня.
Нина наклонила голову и некоторое время меня разглядывала.
– Интересный ты тип, Вард, – произнесла она.
Затем стала изучать свою руку. Пальцы у нее были длинные и красивые, но вот ногти – словно топором стригли. Приглядевшись, она заметила заусеницу и начала сосредоточенно ее грызть. Потом сунула руки в карманы и пробормотала под нос:
– Перестань!
– И правда, бросайте, – сказал я. – Под ногтями микробы, особенно если не мыть руки несколько раз в день. Что никто не делает.
– Спасибо, дружище, за ценный совет, – нахмурилась Нина. – А теперь помолчи, а то пропустим самое интересное. И будет обидно – зря я, что ли, столько сил и энергии потратила, двигая стулья?
Ветер в основном дул в нашу сторону и приносил обрывки волнующих подробностей. Голос Эмили звучал резко, как никогда:
– Мама предупреждала, что мужчины изменяют, но ведь должен же быть предел…
– …длинный белый волос на подушке… в доме, где я выросла!
– …и он сказал: «Я тебе не комнатная собачка. Не твоя собственность!» Словно я…
Ветер подул прямо на нас, теперь мы слышали предложения целиком:
– Арчер заявил: «Думаешь, ты такая замечательная, Эмили? Нашлась принцесса! Да первая встречная на улице лучше тебя!» А я тогда ответила: «Понятно теперь, где ты находишь своих женщин. На улице». А он сказал…
Тут ветер сменил направление и унес конец фразы.
– Хорошо, – одобрила Нина. – Она себя в обиду не дала. Молодчина!
Ветер снова подул в нашу сторону, однако ответ Арчера мы пропустили.
– Я собрала чемоданы, и мы с Порцией уже собирались ехать, – говорила Эмили. – И тут Арчер как закричит: «Не смей забирать дочь! Если вы обе уедете, я умру! Я тебя засужу! Или умру! Или засужу!»
Остаток речи унесло в другую сторону.
– Вот гад! – прошипела Нина. – Только представь: накричать на Эмили! Да еще при ребенке!
– Да, стучать кулаком по столу – железный аргумент. Особенно если ты кругом неправ, – сказал я.
Со следующим порывом мы услышали:
– Порция тогда сказала… она сказала… сказала… – Голос Эмили сорвался, затем она собралась и договорила: – Порция сказала: «Я не брошу папу. Ты же слышала – он умрет».
– Или засудит маму, – добавила Нина.
Эмили продолжала:
– Я сказала: «Порция, милая, я не думаю, что папа на самом деле… точнее, я надеюсь, что…»
– А жаль! – вставила Нина. – Отбрось он коньки, всем было бы лучше!
Теперь я шикнул. Нина улыбнулась и похлопала меня по спине. Конец предложения мы пропустили, однако расслышали следующее:
– Кому я теперь нужна? На мне больше никто не женится! Я порченый товар! Я старая…
– Ох, Эмили, Эмили… – покачала головой Нина.
Адвокат пробубнил нечто вопросительное, однако слов мы не различили.
Нина нетерпеливо всплеснула руками:
– Майк слишком далеко от окна! Никак нельзя было усадить его ближе – если только к Эмили на колени…
Донесся возмущенный ответ Эмили:
– Повторяю, сэр: я собрала ее чемодан! Я не бросала Порцию! Она отказалась уезжать без Арчера. Желала знать, чем он провинился. Что я должна была сказать? Она еще маленькая! Он ее отец, она его любит…
– Бу-бу, бу-бу? – спросил адвокат.
Эмили мы не расслышали, а потом он сказал ясно:
– Вы совершенно правы! Ему просто нужны ваши деньги. Обычная история.
– До нее дошло! – воскликнула Нина и торжествующе стукнула меня кулаком по колену. – Плавали, знаем! Майк Хапс и меня избавил от иллюзий на втором разводе.
Адвокат еще что-то спросил, на что Эмили ответила:
– Я только и сказала: «Папа меня обманул». А она: «Он давно обманывает!» Я чуть в обморок не упала. Неужели она узнала раньше меня? А Порция сказала: «Давай просто не будем играть в «Монополию»! Тогда у него не будет соблазна жульничать».
– Порция еще не понимает, – произнесла Нина, – если мужчина надувает собственную дочь в «Монополии», он врун по жизни. Врун и предатель. Будет врать и предавать…
Она покачала головой и возмущенно поцокала языком:
– Все, хватит! Пойдем подождем в машине.
Когда мы устроились в «Пирс Эрроу», Нина сказала:
– Я ведь в первый раз на переднем сиденье! Приборная доска почти как в самолете. Автомобиль я быстро освою.
– Помочь? – предложил я.
– Зачем? Предпочитаю риск. Метод проб и ошибок. Спалить все к чертям, оставить дымящиеся развалины и отправиться на поиски новых приключений. Посмотри только! Эмили вышла… Бедолага!
Вид у Эмили был похоронный. Разве что красные сапожки выбивались. Черное платье. Осунувшееся лицо. Сутулые плечи. Убитое выражение лица. Она стояла на другой стороне, нервно теребила руки и пережидала поток машин. Был вечер вторника, а Вирджиния-авеню – главная трасса города. Во времена золотой лихорадки именно по ней мчали почтальоны «Пони Экспресс». Прошло минуты три (а для Эмили, наверное, целая вечность), и Нина не выдержала.
– Пойду помогу, – вздохнула она, вылезая из машины.
– Давайте я!
– Сиди! – отрезала Нина и хлопнула дверью.
Она немного постояла на обочине, потом засунула два пальца в рот и испустила оглушительный свист – сам пират сэр Уолтер Рэли позавидовал бы. Потом пошла наперерез машинам, выставив руку в повелительном жесте, взяла Эмили под локоть и перевела через дорогу.
– Садись, солнце! – пригласила она, открывая Эмили дверцу.
– Спасибо, Нина, – сказала Эмили. – Тебя чуть не задавили…
– Не задавили же!
– Как прошло? – спросил я.
– Прошло, и ладно… – ответила Эмили.
Глаза и нос у нее слегка покраснели.
Я повернул было ключ в зажигании, однако Эмили накрыла мою ладонь своей:
– Подождите! Давайте постоим немного, мне нужно прийти в себя.
– Конечно, – сказал я.
– Вы не одолжите мне бандану? – спросила Эмили.
Я вытащил очередной платок, и она долго вертела его в руках.
– Прошу отметить, я не плакала, – сказала она, переставая крутить бандану и указывая на кошачий волос. – У меня просто аллергия на шерсть. Запущенный случай.
С места нашей парковки открывался отличный вид на мост Вирджиния-авеню, сплошь запруженный машинами. Некий романтичный журналист из торговой палаты прозвал его Мостом вздохов. Он пересекал речушку Таки-ривер – мелкую, однако шумную и бурлящую, как и сам город. Неподалеку располагалось здание суда, и городская легенда гласила, что свежеразведенные женщины, избавившись от уз брака, выходили на середину моста и кидали кольца в бурные воды. Лично я подозреваю, что это выдумал какой-нибудь торговец, чтобы привлекать туристов. Только идиот станет выбрасывать кольцо, если его можно сбыть в ломбард – там принимают все мало-мальски ценное. Хотя для женщин, богатых как Крез, выкуп за кольцо, вероятно, не стоил хлопот.
Пару минут мы наблюдали за процессией. Легковушки, пикапы, фургоны и, конечно, табуны туристов – псевдоковбои, ковыляющие по домам после ланча в негнущихся новых джинсах; женщины в черных очках, которые воображают себя суперзвездами; картежники, шатающиеся по многочисленным казино – уже подвыпившие; типы бандитской наружности, а также настоящие бандиты. Во времена Великой депрессии через Рино проходило столько средств, что отмыватели денег и жулики всех мастей прозвали этот крошечный, затерянный в глуши городишко Большим рынком. Продавали и покупали решительно все – законное и незаконное. Содом и Гоморра двадцатого века – Нина правильно подметила. Там люди легко расставались с деньгами и принципами, словно не было ни ада, ни рая, ни завтрашнего дня.
– Эмили, хочешь, расскажу кое-что смешное? – спросила Нина.
Эмили кивнула и ответила тихим хриплым голосом:
– Да, очень.
– Видишь дядечку в синем седане – вон там припаркован?
– Да, и что?
– Это папа.
Эмили выпрямилась и присмотрелась.
– Твой отец? – спросила она.
– Боже упаси! Фотограф. Папарацци, понимаешь? Видишь, сидит в засаде. Бинокль на шее, фотоаппарат наготове – спрятан за рулем. Увидит, как очередная жертва выходит из суда или отеля «Риверсайд», тут же высунется из окна, сфотографирует и продаст снимки газетчикам. Особо интересную добычу он преследует и фотографирует на бегу.
– А что делает добычу интересной?
– Ну, ему важно, насколько ты богата, насколько богат твой муж, знамениты вы или нет. Кинозвезды, светские львицы, титулованные аристократки. Всякое такое.
– Откуда ты знаешь? – спросила Эмили.
– В прошлый раз я разбила ему фотоаппарат, когда разводилась с титулованным лордом (титул, кстати, был Кретин Последний).
– Я вряд ли его заинтересую, – сказала Эмили.
– За симпатичными они тоже охотятся. Особенно любят заплаканных. Вот бы набить морду этим стервятникам! Жаль, они, как правило, быстро бегают…
Эмили похлопала Нину по коленке и грустно улыбнулась:
– Спасибо, что ты меня поддерживаешь, дорогая Каланча!
Нина обхватила Эмили за плечи и крепко стиснула:
– Всегда пожалуйста!
– Я стараюсь быть сильной. Правда.
– И у тебя отлично выходит. Иногда.
Эмили положила руки ладонями вверх и принялась тщательно их изучать, словно читала шпаргалку к экзамену.
– Знаешь, Нина, чего я никак не пойму? – спросила она.
– Чего же?
– Почему ты так ко мне добра?
– Добра? А еще недавно называла злюкой! Я скажу почему. У тебя огромный нераскрытый потенциал, Эм! Мы еще сделаем из тебя настоящую оторву!.. О, смотри-ка! Папа зашевелился!
Из дверей суда выпорхнули молодой человек и девушка, оба хорошо одетые и красивые, и побежали вниз по ступеням. Фотограф выпрямился, одной рукой прижал к глазам бинокль, другой приготовил фотоаппарат. Потом опустил свои окуляры, подался вперед и некоторое время пристально рассматривал парочку. Затем снова откинулся на сиденье. Его мысли нетрудно было угадать: «Вот черт! Жалкие неудачники, ничего интересного!»